Лев Колодный - Хождение в Москву
Ни один мастер не удостоился в СССР стольких похвал, монографий, диссертаций, как Василий Баженов. Ему приписали чуть ли не пол-Москвы. Везде указывалось – дом на Большой Полянке он построил неким «Прозоровским», «князю Прозоровскому». Кому именно? Пять лет «главнокомандующим в престольном граде Москве и ее губернии» служил князь Александр Александрович Прозоровский. Не он ли жил здесь? Из альбома Казакова узнаю: palazzo принадлежало генерал-лейтенанту Ивану Ивановичу Прозоровскому. Князь вошел в историю этим домом, который обмерили, «зафиксировали» и сломали.
Кто замахнулся на Василия Баженова? Аркадий Мордвинов, игравший при Сталине роль придворного архитектора. На главной нашей улице протянулись его многоэтажные дома со статуями пролетариев и снопами хлебов. На углу с Тверским бульваром, где разрушили церковь Дмитрия Солунского, им же построен дом с ротондой. Над ней на пьедестале танцовщица вздымала ввысь серп и молот. «Домом под бабой» звали московские остряки этот перл. На месте маленького дома Баженова Мордвинов возвел 7-этажный – с подобной круглой башней. Издалека казалось: над ней порхает балерина в пачке. Вблизи танцовщица превращалась в бутон с проклюнувшимся серпом и молотом. Такие «цветочки», опавшие позднее, не видывала прежде классическая архитектура, имевшая дело с античными богами.
Взамен Козьмы и Дамиана архитектор Андрей Буров, признанный теоретик и практик, соорудил дом, который называли «этапным для архитектуры советского периода». На этом этапе началось «крупноблочное строительство». Ручной кирпич заменил бетонный блок, весом три тонны, декорированный под камень. Маскировку портиками, колоннами, прочими элементами классики позднее, войдя во вкус, отбросили напрочь, уткнувшись в плоскую бетонную панель, черный квадрат советского градостроения.
Под номером 2 сохранился с давних времен на Большой Полянке особняк, не попавший под задуманный снос. Его приписывают мастеру «школы Баженова». Шестиколонный портик фасада появился в конце ХVIII века, когда без подобного украшения не мыслился ни один уважающий себя стильный дом. Он играл вместе с palazzo Баженова роль въездных ворот всего Замоскворечья. Как пишут знатоки-искусствоведы, углы дома скруглены, чтобы соблюсти симметрию, о которой пеклись предки. В результате реконструкции, проделанной новыми хозяевами, симметричная Полянка стала в своем начале кособокой, одно ее плечо поднялось выше другого.
Царьград стремились заменить соцгородом. Кто спорит, консервировать столицу, оставлять ее повсеместно двухэтажной – утопия. Москва и до большевиков прирастала многоэтажными доходными домами. Преступно другое: в самых лучших чувствах экспериментировать на месте памятников архитектуры, какими были бесспорно и palazzo, и Козьмодамианская церковь.
Под серпом и молотом в доме 3 на Полянке немного не дожил до столетнего юбилея казак, бывший сотник и капитан артиллерии царской армии Федор Токарев. Квартиру здесь получил в разгар войны, в 1943 году, проколесив всю жизнь по оружейным российским городам. Его имя – в «Тульском Токареве», сокращенно – ТТ, самозарядном пистолете, долго бывшем на вооружении армии. В настоящем, как известно из уголовной хроники, ТТ служит тем, кто выбрасывает пистолет после контрольного выстрела. За верстаком и станком Токарева видели всегда без чертежей. Он ваял из металла свои изделия как скульптор. За них выпускнику военно-казачьего юнкерского училища без защиты диссертации присвоили звание доктора технических наук «honoris causa», что значит, ради почета, за заслуги. Токарева, любившего рисовать и фотографировать из аппарата собственной конструкции, осыпали наградами за пулемет, винтовки и пистолет. Рожденный художником, стал великим оружейником.
Фотографии фасада дома неожиданно попали на первые полосы газет. Стрелкой на снимке отмечались на верхнем этаже справа окна «нехорошей квартиры» на Полянке. Государственный телеканал, РТ, показал ее интерьер с широкой кроватью. На глазах у изумленных граждан мужчина, похожий на Генерального прокурора, без мундира и нижнего белья, сдавался солдатам любви. Это было круче показанного ранее по ТВ купания в термах с девицами министра юстиции России. Видеокамеры, установленные бойцами невидимого фронта, поразили обе цели без ТТ и контрольного выстрела в голову.
...Проносишься мимо блочных творений соцреализма и въезжаешь из ХХ века в кирпичный ХVII, на триста лет назад, в Москву Алексея Михайловича, допетровскую Русь. Однотонные стены вытесняются живописной расцветкой, куском старинного города с особняками, строениями исчезнувшего рынка, церковными домами, над которыми парит шатровая колокольня и купола прекрасного храма. Увидеть его едут издалека в Замоскворечье. Он называется именем Григория Неокессарийского.
Кто такой? Каким чудом появился этот красный каменный цветок в средневековой Москве, претендовавшей не без основания на роль Третьего Рима? Московский князь Василий II в плену в Орде дал обет, что если снова увидит Белокаменную, то поставит на том месте храм в честь святого, чтимого церковью в день освобождения. Его татары отпустили на все четыре стороны 30 ноября 1445 года, когда церковь поминает Григория Неокессарийского, жившего в III веке в одной из провинций Римской империи. Отсюда юноша отправился в столицу. По пути в Рим для занятий юриспруденцией Григорий встретил известного христианского философа и богослова Оригена. Тот его крестил и обучил. На родине, в Неокессарии, Григорий сочинил богословские трактаты, прослыл чудотворцем, причисленным к лику святых.
Видение Кремля случилось в Замоскворечье, где князь исполнил обет и построил деревянную церковь. Спустя двести лет в ней служил настоятелем Андрей Савинов. После падения патриарха Никона священник прихода неожиданно оказался духовником Алексея Михайловича, настоятелем Благовещенского собора, домовой церкви царской семьи в Кремле.
Андрей Савинов вел не только задушевные беседы, но и пировал с самодержцем, по обычаю тех лет, напиваясь до упаду. В знак дружбы Алексей Михайлович повелел вместо деревянной возвести церковь каменную, не жалея государевых денег. Царские мастера – Иван по прозвищу Кузнечик и Карп по прозвищу Губа – постарались на славу. Пять позолоченных крестов на куполах увенчали коронами в знак того, что храм – царский. Его облицевали изразцами, девятью тысячами ярких многоцветных плиток с узором «павлинье око». Немеркнущие в веках изразцы исполнил Степан, Иванов сын, с лихим прозвищем Полубес. В сухих официальных документах церковь звалась «Красной церковью при Полянке» за красоту, как Красная площадь, Красное крыльцо.
Дружба царя и жизнелюбивого духовника была столь тесной, что венчание с Натальей Нарышкиной Алексей Михайлович провел не в соборе Кремля, как предки, а в Красной церкви. Год спустя царь с царицей принесли сюда крестить младенца – наследника престола Петра Алексеевича...
Стоя на тротуаре у Григория Неокессарийского, Андрей Вознесенский увидел сквозь силуэт храма образ молодой царицы, в «огненном наряде»:
Как колокольня алая,
пылая шубкой ярко,
Нарышкина Наталья
стоит на тротуаре.
В той шубке неприталенной
ты вышла за ворота,
Нарышкина Наталья,
Как будто ждешь кого-то?
Духовника настигла кара сурового патриарха Иоакима. Савинова посадили на цепь за блуд, зловредное влияние на покойного царя и отправили, лишив сана, умирать на север.
В сталинские годы Григория Неокессарийского чуть было не снесли: колокольня, «выбежавшая» на тротуар, мешала движению трудящихся. Поэтому прорубили в толще камня проход. Иконостас сломали. Паникадила, прекрасные бронзовые светильники, переплавили на трактора. Резные царские врата и иконы ушли в музеи... В это трудно поверить, потому что снаружи и внутри возрожденный храм сияет позолотой, отмытыми изразцами, яркими красками образов, заполнивших пять ярусов иконостаса. Стены и своды сплошь заполнены картинами на сюжеты Священного Писания. Они напомнили мне церкви Рима, каждая из которых – музей замечательной живописи. Такой музей предстает на Большой Полянке. В этом можно убедиться с девяти утра до девяти вечера ежедневно.
«Утоли моя печали». В Замоскворечье жили люди широкой души и дальнего полета. Они торговали со всем миром, ворочали миллионами, любили безумно, пили по-черному, жертвовали состояния, строили мануфактуры, дома. И много церквей.
Как Москва, церкви не сразу строились. Сначала сил хватало на церковку в дереве. Потом ставилась в камне одна другой больше и краше – на одном и том же месте. К престолу прибавлялись приделы, трапезная, колокольня... Без них возвели донские казаки на месте деревянной каменную церковь Успения в 1695 году. Спустя век по завещанию одной прихожанки выросла колокольня, трапезная и обновленный придел Благовещения. По завещанию другой прихожанки – придел иконы «Утоли моя печали». Ее просят: «Пречистая, отыми бремя грехов моих, Преблагая, и утоли печали моя, сокрушающие сердце!»
