Лев Колодный - Хождение в Москву
Слушать игру Сараджева приходили со всей Москвы. Он во время служб поднимался на колокольню Марона, чтобы исполнить божественные гимны, заполнявшие небо над Якиманкой малиновым звоном. Ну, кто в «красной» Москве, где ему пришлось жить, позволил бы создать на этой колокольне задуманную им концертную звонницу? Сталин запретил в 1930 году церковный звон в столице! И в том же году Сараджев ездил в США по командировке. Большевики продали американцам отобранные им колокола. Вместе с ними звонарь год прожил в Гарварде, где сотворил звонницу и обучал игре на колоколах.
Лишенный смысла жизни, музыкант зачах и умер молодым. Его бы предали забвению, если бы не Анастасия Цветаева. Она, выйдя из лагеря, написала о покойном друге. Дмитрий Шостакович, познакомившийся с рукописью, не усомнился в даре гениального музыканта.
Прочитав воспоминания Анастасии Цветаевой, я задал долгожительнице вопрос, ответ на который не получил в ее мемуарах. Сообщили ли Марине Цветаевой в Париж прибывшие из Франции в СССР до ее возвращения из эмиграции муж и дочь, что она, родная сестра, арестована?
– Нет, скрыли от Марины это известие.
Значит, взяли грех на душу. Быть может, это известие остановило бы Марину Ивановну от рокового шага – вернуться на родину. За слепую веру в Сталина поплатились: муж Сергей Эфрон – жизнью, дочь Ариадна – сломанной жизнью.
...У Марины, великой сестры Анастасии Цветаевой, был в Замоскворечье собственный дом. (Об этом – впереди...)
У Николы в Голутвино. Посреди сорока сороков. Дворянская Москва в стиле позднего классицизма – ампира, восставшая из пепла после пожара 1812 года, уважалась пролетарской властью. Чего не скажешь о купеческой Москве, когда ампир уступил эклектике и модерну. Шедевры Федора Шехтеля обзывались «купеческими декадентскими особняками». Им в светлом будущем ничего хорошего не светило.
Купеческая Москва – это не только Замоскворечье. Театр «Ленком» – бывший Купеческий клуб. Художественный театр создал сын купца Алексеев, финансировал театр купец Савва Морозов. Другой Савва, Мамонтов, соорудил «Метрополь». Историческая библиотека – бывший клуб приказчиков. Третьяковская галерея, Театральный музей – купеческие затеи. Все дома, опоясавшие в ХIХ веке Красную площадь: ГУМ, Исторический музей, бывший музей Ленина – новостройки купеческой Московской думы.
Арбатские переулки оплакивали поэты. Пресса возмущалась, когда ломали особняки западников и славянофилов. Якиманские переулки крушили без особых протестов общественности, хотя и их истоптали великие предки.
С Большой Якиманки стекали к реке четыре Голутвинских, Земский и три Бабьегородских переулка. Первым, можно сказать, повезло, один – исчез, но три других сохранились со значительными потерями. Земский – стерт с лица земли. От Первого Бабьегородского – остался один дом 5/7, строение 9. Восемь других строений под этим номером и все здания переулка уничтожены. От Второго Бабьегородского я нашел с трудом дом 29, строение 1. Этот двухэтажный представительный особняк простоит века. Рядом с ним насчитывалось 32 владения, в каждом – по несколько домов. Где они?
Ничего не осталось от старой Крымской набережной. По моим подсчетам, на прибрежной Якиманке канули в Лету 200 владений. Стало быть, несколько сот домов! Какими они были, дает представление заросшая деревьями капитальная купеческая недвижимость Крымского тупика и Якиманского переулке. Им повезло: они отстоят от реки. По Генплану у берега замышлялся парк.
В Голутвино (так называлось древнее село, на чьем месте произвели вырубку леса – голутву) купил участок земли купец Елисей Третьяков. У его внука Михаила на этой земле родились сыновья – Павел, Сергей и три дочери. Родовое гнездо Третьяковых на закате советской власти пощадили. Двухэтажный дом, на его стенах я насчитал 60 окон, сохранился по адресу Первый Голутвинский, 14. Лет пятнадцать назад его обновили и передали Третьяковской галерее. С тех пор дом стоит с заколоченными окнами немым укором новой власти.
Нижний этаж этого купеческого особняка кирпичный. Верх – деревянный не по бедности: считалось, в таких стенах дышится легче, жить здоровее. Под крышей обитала большая семья. К детям на уроки годами приходили лучшие учителя, чего мы не видели в пьесах великого драматурга. Мальчики приобщались к семейному делу, льняной мануфактуре. У них пробудился интерес не только ко льну. В этом доме Павел собрал первую коллекцию. Начинал с гравюр и литографий. Покупал картинки на Сухаревском рынке, в лавках. Младший, Сергей, жил музыкой, учился петь.
Впервые в жизни Павел Третьяков увидел живопись великих мастеров в 20 лет, когда побывал в Санкт-Петербурге. Эрмитаж привел его в восторг.
«Видел несколько тысяч картин! – писал он из Петербурга в Москву матери. – Видел несчетное множество статуй и бюстов. Видел сотни столов, ваз, прочих скульптурных вещей из таких камней, о которых я прежде не имел даже понятия».
С этого времени начинается новый период жизни братьев Третьяковых. Они купили в 1851 году поблизости от родового гнезда новый дом с садом. О нем пойдет речь в рассказе о бывшей «Московской городской галерее Павла и Сергея Михайловича Третьяковых». Теперь она не городская, федеральная, чтит одного брата, что, на мой взгляд, несправедливо.
Дом в Голутвинском переулке оставался за Третьяковыми до 1917 года, став на полвека домом с коммунальными квартирами победившего пролетариата.
Набожный отец водил детей молиться в соседний храм Николы в Голутвино. Купола и колокольня на задворках Якиманки не бросались в глаза ненавистникам купеческой Москвы. Поэтому они лишь срубили церковные главы, сломали верх звонницы, отдав церковь под хозяйственные нужды. Видел я мерзость запустения, когда пришли сюда реставраторы.
У церкви во имя Рождества Богородицы два придела – Николы и Тихвинской Божьей Матери. Она почитается среди шестисот других православных икон в честь Девы Марии. Предание гласит: при Дмитрии Донском над Ладожским озером у речки Тихвинки вознесся образ Влахернской Божьей Матери, написанный евангелистом Лукой. Он хранился во Втором Риме, храме, построенном в той части Константинополя, что называлась Влахерны.
На месте видения русские основали Тихвинский монастырь. Шведы дважды терпели поражение у стен обители, связывая это с заступничеством Богоматери. С Тихвинской иконы москвичи сняли копию и отправили образ в деревню Столбово, где со шведами заключили исторический Столбовский мир. Тихвинская Богоматерь хранилась в Успенском соборе Кремля, а в Голутвино – список с этой иконы.
Название к храму перешло от придела Николы Чудотворца, прославившегося добрыми делами в приморском городе Миры в Ликии, далекой Малой Азии. Поэтому его называют Мирликийским. В Москве, Третьем Риме, одних церквей в его честь было сорок, не считая приделов. За сотни лет церковь не раз переделывалась. В неприкосновенности оставался резной иконостас с образами Тихона Филатьева, мастера Оружейной палаты, где служили лучшие царские иконописцы.
Служба в Голутвино, помянутом в 1472 году, шла до рокового 1930 года... Храм вместе с домом Третьяковых и церковным деревянным домиком в углу ограды восстановили. Так возродился уголок старой Москвы с родовым гнездом великих меценатов, знатоков искусства.
Родовое гнездо другой знаменитой купеческой фамилии – Рябушинских – предстает по соседству от Николы в Голутвино, у корпусов старой Голутвинской мануфактуры, до недавних дней фабрики «Красный текстильщик». Оно сохранилось на углу 1-го и 3-го Голутвинских переулков.
Впервые эту фамилию я услышал на сцене театра в крылатых словах Маяковского: «За что боролись?.. За что мы убили государя императора и прогнали господина Рябушинского, а!»
После революции Рябушинского Павла Павловича многие поминали, как Николая II, добрым тихим словом, только чтобы никто не услышал.
Ленин склонял имя Павла Рябушинского десятки раз в числе главных врагов. Комментаторы в сочинениях вождя называют его «крупнейшим московским капиталистом и банкиром», цитируют его слова о «костлявой руке голода». Летом 1917 года на съезде промышленников в Большом театре он призывал удушить этой рукой «лжедрузей народа», «шайку политических шарлатанов».
В отличие от Морозовых, Рябушинские не ссуживали деньгами большевиков, не прятали их от полиции в особняках. Перед революцией они жили в особняках на Спиридоновке, Пречистенском бульваре, у Никитских ворот и у «Харитонья в переулке»...
Начиналось возвышение фамилии в «Якиманской части, 6 квартала», где пережил бури революций и реконструкций двухэтажный особняк с мезонином под маленьким портиком. Это типичная постройка в классическо-ампирном духе. Знатоки видят в нем некие черты купеческого вкуса: тяжелые своды, массивные объемы, маленькие окна первого этажа. Со двора дом предстает четырехэтажным, архитектор использовал перепад рельефа и нарастил кубатуру здания.
