Кремлевское кино - Сегень Александр Юрьевич
Фильм «Моя бабушка» Сталин просто личным распоряжением запретил, впервые в жизни волевым решением отстранив ленту от проката. Когда они вместе посмотрели эту белиберду грузинского режиссера Котэ Микаберидзе, по лицу Надежды Сергеевны легко читалось, что она сама с трудом досидела до конца, но при виде негодования на лице у мужа она попыталась сказать что-то по поводу эксцентричного гротеска и ожившей карикатуры… Муж оборвал ее на полуслове и честно сказал, что поскольку он грузин, то и грузинское кино должно быть на высоте, а если он станет пропускать на экраны такое дерьмо, скажут: понятно, своих грузинчиков не глядя одобряет.
— Грррета Гарррбо! Грррета Гарррбо! — каркала на коленях у отца Сетанка, а сталинский «паккард» уже подкатил к Малому Гнездниковскому. Вышли под дождичек, но легкий, почти неслышный, позволявший не спеша идти к подъезду. Дышалось так хорошо, что вспомнился апрель тринадцатилетней давности, когда он так страстно влюбился в Наденьку Аллилуеву, дочь русских родителей, но выросшую на Кавказе. И лицом похожа на красивую грузинку, ей даже нравилось поддерживать слушок, будто папаша ее наполовину грузин, наполовину цыган. Как же она была хороша тогда! Да и теперь хороша, хоть и выражение лица поменялось с восторженно сияющего на печально-ироничное — «до чего же я от всего этого устала!» Совершенно не фотогенична, и ни одна фотография не передает того особого очарования, неизменно воспламенявшего Сталина тогда и теперь.
Он оглянулся на нее и залюбовался. Синий жакет, синяя юбка, белая блузка, белые чулки, черные туфельки, на плечи накинуто легкое серое пальто. Изумительно женственная походка. Нет, она перебесится и снова полюбит его. Немцы дураки и сволочи, надо своих эскулапов искать. В прошлом году она несколько месяцев пропадала в этих противных Германиях, обследовалась, лечилась, и все без толку. Летом сдаст экзамены, и поедем на Черное море. От этих занятий у нее только больше голова болит. Осенью прошлого года Надежда Сергеевна поступила на текстильный факультет Промышленной академии, хочет развивать нашу легкую промышленность.
— Познакомьтесь, это Никита Сергеевич, — вдруг заиграла глазками Таточка при виде забавного паренька, впрочем, лишь с первого взгляда паренька, а со второго видно, что уже за тридцатник и лысеть начал. — Иосиф, я тебе рассказывала о нем. Мой однокурсник.
— Сталин, — представился Сталин, будто по нему не видно, что он Сталин.
— Хрущев, — смущаясь до алого зарева ушей, пожал протянутую руку Хрущев. — Первый секретарь Бауманского райкома.
Глянув и забыв, Хозяин зашагал дальше, кинул нарисовавшемуся Чарли Чаплину, то бишь новому председателю правления «Союзкино» Борису Захаровичу Шумяцкому, очень похожему на великого американского комика:
— С каких это пор у нас секретари райкомов?
— Надежда Сергеевна лично пригласила, — отрапортовал Шумяцкий.
— И когда это ты успела? — сверкнул глазами на жену ревнивый муж.
— Пока собирались, позвонила. А что тут такого? Человек с интересными суждениями, его оценки…
— В оценках секретарей райкомов я не нуждаюсь, — рассердился Иосиф Виссарионович, он не желал, чтобы развеялись воспоминания об их первой весне, чтоб улетучилось полное надежд ожидание чего-то радостного.
Вот еще это имя — Надежда. Как оно нравилось ему тогда. Особенно — что и у него, и у Ленина жены Надежды. Но потом это неприязненное отношение к нему со стороны Надежды Константиновны все испортило. А тут еще он узнал, что при краниостенозе, как по-научному называется окостенение черепных швов, возможно со временем выпучивание глазных яблок, и не приведи бог, если у его Нади будет то же самое, что у страдающей базедкой вдовы Ильича!
Вскоре они всей семьей разместились в зрительном зале. Что будут показывать сегодня, оставалось под строжайшим секретом, знали только Шумяцкий, киномеханик Ремезов и два кинорежиссера, причем киномеханик, по иронии судьбы, с детства глухонемой, как и фильмы, которые он крутил, только что не черно-белый, а вполне даже рыжий.
— Можно начинать, — тихо произнес Сталин. Свет стал гаснуть, на экране появился букет черно-белых лилий, цветы стояли в вазе на окне, дул ветерок, и они слегка покачивались. К букету подошел юноша, лицо которого показалось главному зрителю знакомым, и, поставив ширму, скрыл цветы от зрителя, подошел к клетке с попугаем и накрыл ее покрывалом. Взял со стола кукол и бросил их под стол. Подошел к нарядной женщине и заставил ее скрыться в платяном шкафу. Наклонился к печке, открыл заслонку и подкинул туда дровишек, закрыл, встал лицом к зрителям, подняв перед собой указательный палец, как когда говорят: «Внимание!» Снова открыл заслонку, и в зрительном зале пробежал смешок — огонь в печке горел ярко-алым пламенем. Рука сорвала с клетки покрывало, а там — разноцветный попугай. Рука отодвинула ширму, а там — розовые лилии с ярко-зелеными листьями. Юноша подошел к шкафу, из него выскочила женщина уже не в черно-белом, а в разноцветном ярком платье. Он подарил ей лилии.
Всего минута экранного времени, но свет снова зажегся, и зрители от души зааплодировали.
— Вот здорово! — закричала Сетанка.
«Где же я видел этого паренька?» — думал Сталин. А на сцену перед экраном вышел смущенный человек и стал кланяться.
Он родился в Белгороде, учился в гимназии, заболел воздухоплаванием, на первых российских соревнованиях моделей планеров занял первое место и был отмечен лично Жуковским, основоположником аэродинамики. Звали его Николай Дмитриевич Анощенко. В Первую мировую войну наш белгородец сражался на фронтах в качестве военного летчика, получил награды, в том числе и Георгиевский крест, в Гражданскую подался к красным, потом занялся аэростатами и совершил почти суточный полет на аэростате… Но вдруг увлекся изобретением Люмьеров и поступил в Институт кинематографии. Изобрел кинопроектор с непрерывным движением пленки, запатентованный в Америке. Отправился изучать иностранный опыт, а когда вернулся, стал усиленно работать. И вот итог.
— Мной был изобретен новый способ аддитивной проекции «Спектроколор», — объявил Анощенко торжественно. — С его помощью отныне можно будет снимать цветное кино. В чем вы могли только что удостовериться.
Сталин посмотрел на жену. Лицо Надежды искажала боль, но она легонько потрепала его руку и произнесла:
— Это прекрасно!
Сталин поднялся со своего стула, оглядел зрителей и сказал:
— Думаю, мы можем поздравить товарища Анощенко с таким хорошим достижением и поручить ему снять документальный фильм о праздновании в этом году Первомая. Кто за?
Все дружно и радостно подняли руки.
— А теперь, товарищи, посмотрим, какой сюрприз нам подготовил другой кино… — Сталин хотел сказать «кинодел», но глянул на жену, вспомнил, как ей не нравится это его словцо, и закончил: —…режиссер.
Он сел обратно на свой стул, и свет в зале погас. На черном экране лучом прожектора стала высвечиваться медленно вращающаяся темно-серая башня Татлина, и заиграла музыка, напоминавшая звуки вьюги. На нижнем ярусе башни высветилось белыми буквами: «Путевка в жизнь — производство Межрабпомфильм», и дальше луч прожектора выхватывал с ярусов башни изначальные титры: «над фильмом работали — Н. Экк, немой сценарий — А. Столпер, Р. Анушкевич, оператор — В. Пронин, художник — И. Степанов, звуковой сценарий — Н. Экк, Яков Столляр…»
— Какое оригинальное решение, — сказала Надежда Сергеевна.
Муж зыркнул в ее сторону. Решение и впрямь совершенно неожиданное и интересное. Но — башня Татлина! Этот художник-авангардист, чокнутый футурист, основатель русского конструктивизма, мечтал о строительстве спиралевидных вращающихся зданий с вынесенными наружу несущими конструкциями. Башня, названная его именем, рассматривалась одновременно как памятник Третьему Интернационалу и как грандиозное здание для многочисленных учреждений. Она была поставлена на кубическое основание с периодом полного поворота вокруг своей оси в один год. На нем нижняя часть круглой пирамиды с циклом вращения в один месяц, следующий ярус — в одну неделю, далее — в сутки, а самая верхняя часть — с полным оборотом в течение часа. Что и говорить, захватывающее дух сооружение, да только средств в двадцатые годы на подобное строительство — шиш. И в итоге башня, ставшая главным мировым символом конструктивизма, не имела будущего, и даже все ее макеты со временем куда-то таинственно исчезли. А сам Татлин, прославившись еще и проектом летательного аппарата с остроумным названием «Летатлин», преподавал теперь скромненько во ВХУТЕМАСе, и мало кто о нем помнил.
