Хилэр Беллок - Ришелье
Глава 5
ЛИЧНОСТЬ И ХАРАКТЕР
Когда Ришелье, находясь уже на вершине власти, выбрал в качестве своего портретиста не Рубенса, который писал портрет королевы-матери, а янсениста Филиппа де Шампеня, он поступил правильно, но совсем не потому, как думают некоторые, что не хотел соперничать с Марией Медичи, а потому, что разбирался в искусстве и в людях, — Рубенс не смог бы написать его таким, каким он предстает перед нами на портрете Филиппа де Шампеня, находящемся теперь в Лувре.
Этот же художник написал знаменитый триптих, на котором кардинал изображен анфас и два раза в профиль. Это полотно находится в Национальной галерее в Лондоне, и его одного было бы достаточно, чтобы люди спустя сотни лет имели представление о великом человеке, если бы шедевр из Лувра был потерян. И все-таки преимущество за тем портретом, что висит в Лувре.
Портрет сразу задерживает ваше внимание даже в том случае, если имя Ришелье ни о чем вам не говорит. Глядя на него, вы почему-то останавливаетесь и начинаете разглядывать его, думая о человеке, изображенном на полотне. Даже тогда, когда вы прочли много книг о кардинале, вы ничего не знали о нем, если не видели этот портрет. Только после того как вы побывали в Лувре и увидели это полотно, всё прочитанное вами вдруг освещается новым светом, и кардинал становится вашим хорошим знакомым, вашим современником.
Он изображен на портрете во весь рост в алой мантии кардинала с красной шапочкой на голове, из-под которой выбиваются длинные пряди черных волос, уже тронутые сединой. Он держится очень прямо и из-за худобы кажется выше, чем есть на самом деле. Вся его поза говорит о привычке властвовать и в то же время о способности глубоко и сосредоточенно размышлять. Под высоким бледным лбом красиво изогнутые брови. Черные глаза смотрят на нас внимательно, и кажется, что он хочет что-то сказать нам.
Мы видим перед собой человека, наделенного большой властью, и в то же время очень осторожного, благосклонного, но лишенного расточительности. Его внимательные глаза наблюдают за нами, словно он пытается понять, кто мы такие. Взгляд его черных глаз тверд и прям, — ясно, что никому нет доступа в его душу. Кажется, что эти глаза никогда не горели гневом, не знали пыла страсти, — они нужны великому уму, чтобы все видеть, за всем наблюдать и затем делать беспристрастные выводы. Во взгляде этих глаз есть что-то печальное, маленькие красивые губы твердо сжаты, усы чуть-чуть вздернуты вверх, что придает выражению лица некоторую воинственность. Острая бородка и прямые складки возле красивого носа с горбинкой подчеркивают его волевую натуру и напоминают нам, что политические решения, принятые этим человеком, изменили наш мир.
Перед нами зрелый, еще не старый человек, болезнь еще не поселилась в его хрупком теле. Но даже тогда, когда это произойдет, его могучий дух будет до самого конца сопротивляться и презирать недуг.
Итак, мы познакомились с внешностью великого человека. Давайте поинтересуемся, откуда он родом, какие препятствия и успехи были на его жизненном пути.
Отец будущего кардинала происходил из пуатвин-ского дворянства, был храбр и предан королю и вере, — он умер в одном из походов, предпринятых Генрихом IV, который высоко его ценил, — и был он также очень горячим, страстным человеком. Еще будучи подростком, он убил человека, заколовшего кинжалом его отца. Был за это сослан, потом прощен и приближен к королю Генриху III. В конце жизни он, по-видимому, тяжело заболел и умер, оставив вдову в больших долгах.
Мать Ришелье была дочерью члена парижского парламента, то есть по своему происхождению принадлежала к дворянству мантии. Она была хорошей, нежной матерью пятерых детей, очень озабоченной тем, как поправить расстроенные дела после смерти мужа. Арман Жан дю Плесси, будущий кардинал Ришелье, был ее четвертым ребенком, она родила его, когда ей было тридцать пять лет. Он родился очень слабым и хилым и думали, что он не проживет больше месяца.
Слабый и хилый ребенок вырос, превратился со временем в мужчину, но так и не стал вполне здоровым человеком. Всю свою жизнь Ришелье страдал головными болями, иногда настолько сильными, что он не мог в это время ни читать, ни писать. По-види-мому, у него было какое-то заболевание нервной системы. Интересно, что один из двух его братьев и одна из сестер были не в своем уме, возможно даже сошли с ума. Кроме того, у него было какое-то заболевание крови — на его теле время от времени появлялись чирьи. Это заболевание и свело его в могилу.
Предполагали, что у него была эпилепсия. Предположение это не подтверждается никакими документами, и я упоминаю о нем только потому, что оно встречается у некоторых историков. Эту болезнь часто приписывают гениальным людям. По-видимому, все дело в том, что умственное напряжение гения так велико, что при слабом здоровье оно влечет за собой то или иное заболевание нервной системы.
Имеется еще одно свидетельство умственного расстройства кардинала. Мы находим его в мемуарах одной вздорной немки, вдовы бесчестного брата Людовика XIV. Они написаны спустя пятьдесят или шестьдесят лет после смерти кардинала и до сих пор не опубликованы. В них говорится, что в королевском семействе сохранилось предание, будто иногда на него находили припадки сумасшествия, во время которых он воображал себя лошадью, бегал, топая ногами, по комнате, ржал и лягался, как лошадь. В таких случаях его будто бы связывали и укладывали в постель. У него начиналась лихорадка, затем он впадал в беспамятство, когда же приходил в себя, он ничего не помнил о том, что с ним было.
Я думаю, эта история достаточно абсурдна, чтобы быть правдой. Кроме того, она такого сорта, что о ней непременно стало бы известно. С другой стороны, интимные подробности жизни великих людей так хорошо скрыты от внешнего мира, что и эта история, несмотря на всю ее нелепость, могла бы быть правдой, известной лишь очень узкому кругу лиц, — в данном случае, членам королевской семьи, с которой Ришелье был очень тесно связан.
Когда знакомишься с жизнью Ришелье, сразу замечаешь, что о многих событиях его жизни сохранилось большое количество документов, но о некоторых событиях неизвестно ничего, кроме слухов. Поэтому приходится иногда верить и им. Существует, например, довольно стойкий слух, будто бы Ришелье чуть ли не сошел с ума от радости, когда узнал, что ему присвоен сан кардинала.
В жизни Ришелье, по-видимому, бывали такие моменты — но очень редко и не на людях, — когда у него наступал нервный срыв. Это характерно, между прочим, для очень многих великих людей. Почти никто не знал об этом, так что ему удалось создать легенду о спокойствии и невозмутимости, которая дошла до наших дней.
Какой же силой воли надо было обладать, чтобы побороть не только свою слабость, но и реальные опасности, угрожавшие ему. В новой истории нет другой такой фигуры, воля которой действовала бы неослабно столь длительное время. Даже на смертном одре, в последние минуты жизни сила воли не покинула его. Хочется сравнить силу воли этого человека с непреложным действием физического закона, когда результат неизбежно следует из тех условий, которые были созданы в эксперименте.
Но огромная сила воли составляла только часть души Ришелье; в ней всегда жило стремление добиться успеха, славы, власти, добиться не для себя лично, как это свойственно самовлюбленным честолюбцам, а для того, чтобы с помощью этой власти, поддержанной огромной волей, возвеличить монархию и короля. Таким образом, сила воли и честолюбие были верными слугами могучего чувства, всегда жившего в душе Ришелье, — преданности королю, делу, которому он служит, и конечно монархии. К сожалению, лишь немногие биографы и историки заметили эту черту характера, так много говорящую о Ришелье.
Честолюбивое стремление к успеху и славе проявилось в нем очень рано — когда ему еще не исполнилось двадцати лет. Не будь у него огромного честолюбия, вряд ли он стал бы епископом в двадцать один год, вряд ли он стал бы заботиться о благоустройстве своей бедной и разоренной епархии, вряд ли бы он использовал любую возможность, чтобы съездить из далекого Люсона в Париж и показаться при дворе.
Есть честолюбцы, покрывшие себя славой на полях сражений с врагами отечества, отпрыски знатных родов или люди, уже хорошо известные власти, — для них взять власть в свои руки так же просто, как вскочить в седло. Иное дело, когда к власти идут согнувшись или даже ползком. Вот почему так много правды в том, чтобы власть была организована по монархическому принципу, — в этом случае правитель не будет, по крайней мере, запятнан грехами приспособленчества и интриганства. Конечно, и люди незнатного происхождения могут хорошо служить своим согражданам и государству, но в их памяти всегда сохранятся воспоминания об унижениях, которым они подвергались когда-то.
