Генрих Штоль - Пещера у Мертвого моря
«А что если эти свитки увеличат унаследованные сокровища?» — Митрополит Афанасий подошел к столу, оторвал от свитка уголок, положил его в пепельницу и поднес спичку.
Гм, запах, и достаточно противный, доказал тому, кто был практиком, и только практиком, не в одних церковных делах, что перед ним не пергамент. Глаза его не обманывают — это кожа. Но кожа, помнится, употреблялась для письма много раньше, чем пергамент и даже папирус.
Что до содержания, то этот вифлеемец (между прочим, совершенно безнравственный малый) что-то плел о древнесирийском языке, в котором, вероятно, понимает столько же, сколько он, митрополит, в ядерной физике. По совести говоря, и у самого митрополита Афанасия весьма смутное представление о древнесирийском. Все же надо взглянуть на внутреннюю сторону свитка… Митрополит развернул его и на один конец поставил пепельницу, а на другой положил молитвенник.
Нет, даже он, не будучи филологом, с первого взгляда понял: это ни в коем случае не древнесирийский. Квадратные буквы несомненно древнееврейские. Следовательно, о расширении монастырской библиотеки нечего и думать. Жаль, а может, это и к лучшему. Монастырь беден, очень беден, община, подвластная митрополиту, несмотря на его пышный титул, мала и убога. Двадцать лет тому назад, еще семинаристом, митрополит слышал о знаменитом Шлимане, который раскопал в Микенах и Трое памятники старины, стоившие миллионы, о золотой гробнице Тутанхамона, найденной лордом Карнервоном и Говардом Картером. Конечно, эта штука на столе не золото, а только старинная кожа. Но может быть, ее удастся превратить в золото для блага нищего монастыря и нищей якобитской церкви, к вящей славе господней! Да будет так!
Внезапно митрополитом овладел страх. Что если это всего лишь свиток Торы из разграбленной, разрушенной синагоги, каких сотни в святой земле? Тогда двадцать четыре фунта — баснословная цена, все равно что заплатить за килограмм фиг столько, сколько стоит центнер пшеницы.
Но нет, это невозможно! Свиток выглядит очень древним, уж на свое никогда не обманывавшее его чутье митрополит мог положиться. Прискорбно, что их не учили древнееврейскому… В этом отношении христианские церкви Европы обладали тем преимуществом, что требовали от своих теологов, даже низшего ранга, хотя бы скромных знаний языка Ветхого завета.
Еще оставалась возможность отказаться от сделки, когда придут бедуины; и в сане митрополита остаешься сирийцем, хорошо знакомым с хитростями и уловками торговли. Если не удастся вернуть все двадцать четыре фунта — ведь и Халил тоже сириец, — тогда разница превратится в плату за обучение церковного сановника, делающего первые шаги в торговле древностями или даже в археологии.
Митрополит вытер пот с обычно холодного лба. Он понял, что беспомощен. Придется довериться каким-нибудь надежным людям, чтобы узнать настоящую цену свитка.
Решившись, он нажал кнопку звонка и распорядился тотчас, без промедления, созвать капитул отцов и братьев монастыря. Когда последние собрались в зале, они с удивлением выслушали весьма странные ордонансы своего настоятеля.
Один получил приказание собрать сведения о кочевом племени таамире, другой — о топографии и геологии северо-западного побережья Мертвого моря, третий должен был ознакомиться с музеями, библиотеками и научными учреждениями города, четвертый — навести справки об авторитетных гебраистах любого вероисповедания. Всем им вменялось в обязанность в течение суток сообщить, какими личными, служебными и научными связями они располагают в городе и за его пределами.
Досточтимые отцы и братья покидали зал, недоуменно качая головами, но в полной уверенности, что их митрополит, человек исключительно умный и деловой, не давал бы таких странных поручений без особых на то причин.
А митрополит Афанасий Иошуа Самуил с умиротворенным сердцем прочитал свои вечерние молитвы и тотчас заснул без сновидений.
Он был уверен, что сделал все, что можно было сделать в такой запутанной ситуации.
Прошло несколько жарких недель, жарких в прямом и переносном смысле этого слова. Во-первых, термометр, как всегда в июне, показывал от тридцати до сорока градусов, во-вторых, именно в это время английские власти перед тем, как покинуть город, разделили Иерусалим на две части: арабскую и еврейскую. Иные места, особенно священные для той или другой веры, оказались в квартале противной стороны, и это вызвало кровопролитные стычки. Еврейский квартал священного города был объявлен на чрезвычайном положении.
Именно в это время Юсуф бен Алхаббал явился в Вифлеем, чтобы узнать у Кандо, как обстоят дела с его свитками.
— Хорошо, Юсуф, даже почти отлично, — ответил сириец и, понизив голос, продолжал: — Митрополит Афанасий, митрополит — это примерно то же, что ваш главный муфтий, заинтересовался свитками и хочет их купить. Он даже дал задаток — десять фунтов стерлингов (при этом сириец растроганно подумал, что он все-таки честный малый).
Обрадованный бедуин спрятал деньги в кушак и решил на самом деле купить Мухаммеду часы, маленькие блестящие ручные часы с браслетом.
— Но есть одно серьезное сомнение, очень серьезное, — добавил Кандо, нахмурившись и сморщив лоб. — Святой отец не совсем уверен, что древности, которые ты принес, настоящие. Он хочет точно знать, где находится пещера, чтобы все проверить на месте.
— Нет ничего проще. Правда, несколько недель назад мы покинули Вади-Кумран, где совсем не осталось корма для овец, и поставили палатки много южнее, около Рас-Фешхи. Но если твой муфтий от устья Иордана, как вы говорите, пойдет вдоль берега Бахр Лут[42], которое вы называете Мертвым морем, — запомни хорошенько, Кандо, чтобы ты смог повторить ему, — он дойдет до маленького вади и пересечет его; затем будет другой вади, побольше — это Вади-Дабр, и его пусть твой муфтий тоже пересечет. Тут он увидит еще один вади, тоже маленький, но больше первого, это Вади-Юфат-Забин, и пусть он, идя по краю его, перейдет через первый горный перевал, а не доходя до второго, повернет от вади на север и сделает, двигаясь все время вдоль перевала, тысячу или тысячу двести шагов — я ведь не знаю, какой длины ноги у твоего муфтия. Когда же по левую руку от себя он увидит в скале расщелину чуть больше человеческой головы, это и будет пещера. Но твой муфтий может избрать и иной путь. Если он пойдет по дороге, что ведет из Эль-Кудса в Эриха, который вы называете Иерихоном, и свернет с нее там, где дорога круто поворачивает на север, а потом вскарабкается восточнее Неби-Муса ко второму горному перевалу и пройдет вдоль него тысячу или тысячу двести шагов на юг, — тогда он также найдет пещеру.
У Кандо все смешалось в голове, и Юсуфу пришлось еще четыре раза повторить описание дороги, прежде чем сириец крепко-накрепко запомнил его. Только после этого они договорились, что в следующий понедельник вместе отправятся в Иерусалим, чтобы передать свитки митрополиту. Едва Юсуф вышел из лавки, Халил покрутил вертушку телефона и потребовал монастырь святого Марка, чтобы сообщить митрополиту о предстоящем визите.
В понедельник утром два человека испытывали муки ожидания: Халил и митрополит Афанасий. Халила тревожило отсутствие бедуина. Кто мог предположить, что старая черная коза с белым пятном на спине принесет козлят, да еще в такую пору года! Ее и держали-то из милости, только потому, что Мухаммед просил сохранить жизнь его любимице. И вот нежданно-негаданно она произвела на свет двух козлят сразу, но, отвыкнув, котилась с трудом и задержала Юсуфа на добрых четыре часа.
Митрополит тем временем, рассерженный и даже немного обиженный тем, что ни его земляк и единоверец, ни бедуин со свитками до сих пор не постучались в ворота монастыря, решил больше не ждать и пошел обедать. С досады он забыл предупредить привратника, кого ждал все утро, и сказать, когда вернется. Именно в это время (автор просит у читателей снисхождения за этот как будто маловероятный, но исторически точный факт) Халил, Юсуф, брат Юсуфа и еще один бедуин, на долю которого также досталась часть пещерной добычи (иной раз лучше действовать не в одиночку), подошли к воротам монастыря святого Марка и потребовали, чтобы их впустили.
Гости не внушали доверия привратнику брату Булосу. Один из них, правда, был сириец и якобит, но остальные, люди грубые, плохо одетые и еще хуже выбритые, — бедуины. Что им нужно от его преосвященства в священных монастырских покоях? Тут пахнет замаскированным вымогательством, а то и чем похуже. Чего не может быть в это страшное время, когда все в городе идет вверх дном?
— Святой отец знает, что мы придем, он ждет нас, — молил Кандо.
— Так каждый может сказать, — проворчал привратник. Но чтобы не оплошать и не навлечь на себя попреков, он полюбопытствовал, что принесли посетители. Свитки пахли смолой и серой, и покрыты они были письменами не на священном языке сирийцев. Это отдавало мошенничеством. Все же привратник позвонил в приемную митрополита и выяснил, что тот ушел, не оставив распоряжений. В календаре также не было пометки о визите «бродяг и бандитов», как нелюбезно окрестил их про себя брат-привратник.
