Леонид Мацух - Тайны Петербурга
Оправившись от шока, российская элита принялась обдумывать ситуацию.
Итак, православный женатый русский царь стал главой католического монашеского безбрачного ордена, куда по определению не допускаются светские владыки. Такого не может быть никогда! Но именно это и случилось в действительности…
Фантасмагория павловского царствования продолжалась. Но фарс постепенно превращался в трагедию. В самом деле, что же предполагалось дальше? Предоставление в России католичеству одинаковых прав с православием? Открытие страны для католических миссионеров? Этого боялись представители русской церкви. Подчинение римских пап русскому императору? Этого боялись в Ватикане, особенно после заключения мира между Россией и Францией. Наполеон был известен своим непочтительным отношением к католическому духовенству и вполне мог преподнести своему новому союзнику подарок в виде Святого престола… «Рыцарские забавы» императора затрагивали интересы миллионов людей. Павел увеличивал число своих врагов. Кольцо ненависти вокруг него сжималось.
В самом начале своего «романа» с Мальтийским орденом Павел решает построить для рыцарей дворец. Местом была выбрана милая сердцу Павла Гатчина. Он любил этот городок. Здесь он построил свой маленький мирок, живущий по своим законам. Его так и называли «Гатчинский двор». Тут он был полновластным хозяином и распорядителем, командовал несколькими выделенными ему батальонами, устраивал бесконечные смотры и парады, придумывал новую форму для солдат, обсуждал с верным Аракчеевым проекты переустройства армии, читал книги и мечтал, мечтал, мечтал… Дворец назвали Приоратским, в нем должен был располагаться Капитул Великого Приората ордена в России. (В католической церкви приоратом или приорством называли монастырь с прилегающим к нему земельным владением, а капитулом — собрание братьев в духовно-рыцарских орденах.) Очертаниями дворец напоминает рыцарский замок. Это единственный в России землебитный дворец. Почему для его строительства была использована именно земля как основной строительный материал? Дело тут не в нехватке денежных средств, не в пожарной безопасности и вообще не в экономических соображениях. Главная причина — теологическая. Это было подражание библейским образцам. В библейской книге Исход, глава 20, стихи 24, 25, Господь говорит Моисею и всему народу Израилеву: «Сделайте Мне жертвенник из земли… Если же будешь делать Мне жертвенник из камней, то не сооружай его из тесаных…» Павлу в Приоратском дворце чудился, может быть, Ковчег Завета или Храм Соломона, которые он хотел восстановить. Павел видел в сооружении дворца (именно в своей любимой Гатчине!) начало осуществления одного из самых утопических своих мечтаний — создания некоего синтеза православия и католичества. Он был бы тогда верховным религиозным и светским правителем вроде гроссмейстеров военно-монашеских орденов. Рыцари были бы верными слугами Божьими и царскими, верно хранящими чистоту веры и готовыми выступить с оружием в руках на ее защиту. Приоратский дворец мыслился как Храм, возвращающий веру к ее библейским истокам и одновременно как скромное жилище рыцарей-аскетов, чья жизнь должна служить образцом праведности и благочестия.
Зримым воплощением мечтаний Павла служит гравюра А.Я. Колпашникова «Аллегория на учреждение Великого Приорства ордена Святого Иоанна Иерусалимского в России». Она экспонируется в Приоратском дворце в Гатчине. Гравюра исполнена в характерной для XVIII столетия живописной манере, причем каждая деталь изображения есть некий символ. Присмотримся к гравюре попристальнее. На переднем плане — двуглавый орел, несущий в клюве царский вензель Павла. В одной лапе орел держит пучок молний, которыми поражает врагов. В другой он сжимает знамя, оливковую ветвь и так называемый «Моисеев крест» со змеем. Это означает, что Павел и с ним вся Российская империя одним несут беспощадную войну (молнии), а другим — мир (оливковая ветвь), мудрость, Божественное откровение (Моисеев крест) и победу (знамя). Кому же грозит державный орел? Группе людей, изображенных рядом с разрушенным алтарем. Лица их искажены злобой, страхом и отчаянием, они понимают, что пришел их последний час. Это — образы пороков: гнева, лени, похоти, невежества. Рядом с ними — повергнутые во прах символы католической и православной религии. Тут сломанные кресты, митра (головной убор католического епископа), предметы священнического облачения. На разрушенном алтаре стоит обломок напрестольного креста. Тут все ясно без пояснений: по мнению автора гравюры, две ветви христианства равным образом пришли в упадок. На земле лежит цепь (рабство) и валяется открытая бочка (пьянство). Это то, что несут людям пороки и несостоятельные религии.
На заднем плане сквозь тучи сияют солнечные лучи (правда торжествует над заблуждением, истина над предрассудками). Еще дальше — группа людей собралась вокруг некоего проповедника, от которого исходит сияние. Это «община верных», слушающая глашатая истинной веры.
Смысл гравюры вполне понятен: новая вера (ее несет орден) и ее верховный глава (Павел) сокрушат заблуждения православия и католичества, победят пороки и откроют человечеству путь к подлинной правде.
Архитектор Львов, единомышленник и любимец императора, отлично справился с заданием возвести дворец из земли. 4 декабря 1797 года строительство было начато, в сентябре 1798 года завершено. Дворец предназначался для мальтийских рыцарей, но они, разумеется, там не жили. Уединенной жизни в захолустной Гатчине они предпочли светскую суету Петербурга. Как и многие другие прожекты Павла этот тоже не увенчался успехом. Творение архитектора Львова, правда, оказалось на редкость долговечным сооружением. Судьба была к нему милостива, его не разрушили ни потрясения, ни революции, ни войны. Дворец стоит до сих пор и гостеприимно открывает двери посетителям. А вот Великое Приорство просуществовало менее трех лет. После смерти Павла его сын Александр сложил с себя полномочия Великого Магистра, оставив за собой лишь ни к чему не обязывающее звание Протектора ордена. Мальтийский крест был убран с герба, а члены ордена постепенно покинули Россию. Игры с Мальтийским орденом завершились.
История заговора и убийства Павла до сих пор волнует историков и писателей. Нас, конечно, интересует вопрос: участвовали ли в покушении на Павла масоны? Безусловно — да, ибо к масонам принадлежал тогда цвет российской аристократии, а заговор был именно дворянским. В рядах ордена состояли вдохновители заговора Семен Воронцов, Леонтий Бенигсен, Петр Пален. Однако это отнюдь не означает, что это был «масонский заговор». Многие влиятельные братья не одобряли намерения поднять руку на царя, несмотря на все его безумства. Их останавливала не только мысль о том, что цареубийство — величайшее преступление и путь к «бесчинствам французским», то есть к ужасам революции, но и не менее важное убеждение, что брат ни в коем случае не должен причинять вреда другому брату.
Канцлер Безбородко и генералиссимус Суворов, люди чрезвычайно уважаемые в масонских кругах Петербурга, не давали добро на такой шаг. Они, безусловно, знали о заговоре. Безбородко все знал «по должности», но его резоны можно понять. Андрей Александрович был единственным крупным екатерининским вельможей, который сохранил и даже упрочил свое положение при Павле.
Суворов был в курсе событий из домашних разговоров. Николай Зубов, который в ночь на 13 марта 1801 года нанес Павлу роковой удар табакеркой, был зятем Суворова. Николай Зубов был не лучшим представителем славного рода. Великан и силач, человек редкой смелости и отваги, он не блистал умом. Суворов говорил о нем: «Сердце льва с головой барана». Зубов уговаривал тестя примкнуть к заговору, но безуспешно. Суворов никогда не любил Павла, а в тот момент между ними была лютая распря. Генералиссимусу стоило сказать слово, и его чудо-богатыри, готовые идти за ним в огонь и в воду, разнесли бы в клочки ненавистного императора вместе с его гатчинской гвардией. Этого слова от него ждали военные и штатские. Но Александр Васильевич этого слова не говорил. В 1800 году Безбородко и Суворов умерли в течение одного месяца — Безбородко 6 апреля, а Суворов — 6 мая. Менее чем через год с Павлом было покончено.
Павел замышлял небывалые предприятия. Они были вполне под стать его представлению о себе как о демиурге, творящем Вселенную по своему державному произволу. К сожалению, Павла развратило византийское холуйство и холопство, которое царило при русском дворе. Если бы он столкнулся с жесткой системой сдерживания, с человеком, который сказал бы ему «нет», а тем более с группой таких людей, он не стал бы таким отвратительным деспотом. В «мальтийских играх» Павла проявились амбиции недавнего царского изгоя, только что вышедшего из политического небытия, стремления явить себя «городу и миру» (России и Европе) в уникальном единстве двух сакральных фигур — царя и священнослужителя. Он хотел соединить мощь Российской империи и историческую традицию средневекового рыцарства, выступить объединителем двух ветвей христианства. Это позволило бы ему занять совершенно особое место в череде не только российских, но и европейских монархов.
