Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век (адаптирована под iPad)
Молчанов и Болотников. И. Сакуров
В Северском краю и Комарицкой волости, которые годом ранее горячо поддержали Лжедмитрия, нашлось много желающих снова встать под то же знамя. Но в распоряжении Шуйского была вся регулярная армия: стрелецкие и солдатские полки плюс та часть дворянства, которая сохраняла верность Москве.
Главной ареной боевых действий стали окрестности крепости Елец, где скопились огромные запасы снаряжения и продовольствия, которые были заготовлены для несостоявшегося турецкого похода.
Правительственный воевода князь Иван Воротынский без особенного труда одолел пестрое воинство Болотникова в сражении, но взять Елец не смог. Точно так же застрял князь Юрий Трубецкой у стен Кром – эта роковая твердыня снова упорно билась за царя Дмитрия, вернее, за его призрак.
Да, Болотников был неважным стратегом, но особенных полководческих талантов от него и не требовалось. В целом повторялась ситуация кампании 1604–1605 годов: правительственная армия, обладая решающим преимуществом в военной силе, потеряла инициативу и попусту растратила время. Пока полки проедали припасы, восстание распространялось всё шире. Скоро в московском войске началось дезертирство. Слабая власть не внушала ополченцам-дворянам страха, и они начали разъезжаться по домам. В августе 1606 года остатки армии Шуйского начали отходить в сторону Москвы.
Болотников немедленно перешел в наступление. В конце сентября под Калугой он снова потерпел поражение в бою, и опять это не изменило хода событий. Город Калуга выступил на стороне «Дмитрия», против Шуйского, а тем временем отряд Истомы Пашкова шел прямиком на столицу, не дойдя до нее всего одного перехода.
В это время от Василия отступился важный город Тула. В октябре повстанческие отряды соединились у Коломны, последней крепости на пути к Москве. Положение Шуйского стало отчаянным. Он собрал все наличные силы, поставив командующими все того же Федора Мстиславского и своего брата Дмитрия Шуйского. Оба высокородных князя были никудышными военачальниками, и в битве у села Троицкое, в 50 километрах от Кремля, правительственные войска впервые потерпели поражение.
Столица оказалась в осаде, которая продолжалась больше месяца.
Скорее всего, власть царя Василия, брошенного большинством сторонников, тогда же и пала бы, но Иван Болотников совершил роковую ошибку – следует признать, что Михайла Молчанов впопыхах выбрал на роль предводителя не самую удачную кандидатуру.
Надеясь поднять против Шуйского простой народ, Болотников стал засылать в город агитаторов, которые призывали москвичей перебить бояр, дворян и купцов, а их имущество разграбить.
Эти воззвания, с одной стороны, заставили знать и богатых людей сплотиться вокруг царя, а с другой (что было для восстания еще губительнее) насторожили и дворян осаждающего лагеря. Они понимали, что от грабежа городских усадеб недалеко до грабежа поместий.
К этому социальному конфликту прибавился личностный. Истома Пашков, примкнувший к восстанию раньше Болотникова, никак не мог смириться с ролью «второго» вождя и предпочитал действовать автономно. Когда, подойдя к Москве, повстанцы захватили царский загородный дворец в Коломенском, Пашков расположил там свою ставку, но потом подошел с основными силами Болотников и потребовал уступить резиденцию ему. Этот, в сущности, пустяшный случай окончательно испортил отношения между предводителями.
Еще большее недовольство проявлял честолюбивый Прокофий Ляпунов, вынужденный довольствоваться положением третьего из воевод – притом что он был из них самым известным. Оба дворянских лидера относились с недоверием к грамоте «царя Дмитрия», на основании которой безвестный бродяга Болотников получил место главнокомандующего.
Первым восстанию изменил Ляпунов.
15 ноября Болотников ворвался в столицу со стороны Замоскворечья, и в этот решающий момент Ляпунов и его рязанцы «градом всем от тех воров отьехаша и приехаша к Москве», то есть всем лагерем передались на сторону Шуйского. Штурм был сорван, а Ляпунов присягнул царю и получил в награду чин думного дворянина.
Две недели спустя к Василию подошли подкрепления. Вел их царский родственник Михаил Скопин-Шуйский. Воеводе едва исполнилось двадцать лет, но он обладал задатками выдающегося полководца. Болотников развернул на Скопина свои основные силы, но не смог добиться успеха, и тут восстанию изменил второй дворянский вождь – Истома Пашков. Вместо того чтобы идти на помощь Болотникову, Пашков присягнул царю Василию.
Остаток повстанческого войска, разгромленный и преданный, отступил от Москвы. Болотников – к Калуге, «царевич Петр» – к Туле.
Восстание Болотникова. А. Журавлев
Весь остаток зимне-весенней кампании 1606–1607 годов прошел в боях, причем верх одерживала то одна, то другая сторона. Пока восстание распространялось вширь, совладать с ним было невозможно: вместо одних очагов немедленно воспламенялись новые.
Но затем Болотников совершил очередную стратегическую ошибку. Он стянул все отряды в одну точку, к Туле, да еще и стал готовиться к обороне.
Пользуясь пассивностью неприятеля, Шуйский набрал огромное войско, чуть не в сто тысяч человек, сам его возглавил и повел на Тулу.
Это была неприступная крепость, а у Болотникова хватало и людей, и припасов, но участь восстания решилась еще до начала осады. Когда пожар локализован, погасить его нетрудно.
После нескольких неудачных сражений Болотников спрятался за прочными каменными стенами, уверенный, что сумеет отразить все штурмы. И действительно, первые приступы результата не дали.
И тогда царские воеводы, самым предприимчивым из которых был молодой Скопин, нашли способ одолеть врага без дальнейшего кровопролития.
У стен Тульской крепости протекала река Упа, а сам город лежал в низине. И вот один из царских воинов, некий дворянин Кровков, подал челобитную, в которой предлагал затопить Тулу, перегородив реку: «и вода де будет в остроге и в городе, и дворы потопит, и людем будет нужа великая, и сидеть им в осаде не уметь». Идею приняли не сразу, она показалась царю фантастической. Но никак иначе взять город было нельзя, и решили попробовать.
Сначала вдоль низкого берега Упы возвели дамбу длиной в полкилометра, чтобы вода не растеклась по равнине. Потом заперли реку: каждый ратник притащил на себе по мешку с землей, и так перегородили течение. Тем временем подошла осень, и дело довершили дожди.
Скоро Тула превратилась в озеро, из которого торчали крыши домов и стены кремля. Осажденные сгрудились на немногих сухих участках, почти все припасы погибли. «И людем от воды учала быть нужа большая, а хлеб и соль у них в осаде был дорог, да и не стало», – пишет очевидец. К тому же еще начались болезни.
Отрезанным от внешнего мира защитникам казалось, что подмоги ждать неоткуда и надеяться не на что (в этом, как будет видно из следующей главы, они ошибались). Болотников начал переговоры о капитуляции, но не безоговорочной, а на определенных условиях: царь должен был поклясться, что никого из повстанцев не казнит.
Шуйский пообещал, и 10 октября 1607 года после трех с лишним месяцев «сидения» гарнизон сдался. Иван Болотников, преклонив перед царем колени и положив себе на шею саблю, сказал, что верно служил «тому, кто называет себя Дмитрием», и так же верно будет служить царю Василию.
Единственным, кого предали смерти, был Илейка-Петр, посмевший объявить себя царевичем. Остальных повстанцев Шуйский помиловал, но предводителей взял под стражу и разослал по отдаленным тюрьмам. Болотникова отправили на север, в Каргополь. Там этого опасного человека, выждав некоторое время, сначала ослепили, а затем «посадили в воду», то есть утопили.
Но подавление болотниковского восстания не принесло покоя ни «замутившейся» стране, ни слабому монарху.
Двоевластие
Новый Лжедмитрий
Причина покладистости, которую проявил царь в переговорах с Болотниковым, объяснялась просто. Затягивать осаду было ни в коем случае нельзя. Тот, кого повстанцы уже отчаялись дождаться, наконец появился: живой Дмитрий, и он шел к ним на выручку. Если бы в Туле об этом узнали, ни за что бы не сдались.
Самозванец, известный в истории под именем Лжедмитрия II, или Тушинского Вора, не имел никакого отношения к интриге Михайлы Молчанова. У новой авантюры были другие создатели. В отличие от первого Лжедмитрия, второй был не столько инициатором событий, сколько жертвой обстоятельств – можно сказать, «самозванцем поневоле».
Кем на самом деле был этот проходимец, опять-таки в точности неизвестно. На первых порах ходили слухи, что он поповский сын – то ли Митька, то ли Матюшка. Родом он был, по-видимому, из Белоруссии, так что говорил и по-русски, и по-польски.
Дотошные иезуиты, проведя расследование, пришли к выводу, что самозванец был крещеным иудеем Богданкой. Эта идея впоследствии очень понравилась официальной Москве. После гибели Лжедмитрия II объявили, что в его вещах найдены бумаги на еврейском языке и талмуд – то есть получалось, что злодей тайно держался чужой религии.
