Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2
В сущности речь шла о диаметрально противоположных путях будущего развития страны. Один путь предлагал Троцкий и его сторонники — это был курс на развитие мировой революции и использование всего потенциала страны как своего рода горючего материала для раздувания пожара мировой революции. Второй путь предлагали Бухарин и его сторонники, который в своих общих чертах сводился к постепенному врастанию элементов капитализма в социализм и на базе своеобразного симбиоза обоих этих укладов создание чего-то среднего между социализмом и либеральным капитализмом. Я, конечно, несколько упрощаю картину, но общие ее черты передаю в целом верно.
Совершенно иной стратегический курс предлагал Сталин. Суть его сводилась к осуществлению максимальными темпами индустриализации страны и всеобщей коллективизации сельского хозяйства. При этом важнейшим элементом было осуществление технической реконструкции и проведение культурной революции. Вопрос о темпах приобретал приоритетное значение. Сталин исходил из того, что рано или поздно вооруженное столкновение между социалистическим Советским Союзом и капиталистическим западом станет фактом реальности. А потому нужно было в самые короткие сроки создать основы мобилизационной экономики, которая позволяла бы стране выстоять в неизбежной войне.
Наконец, следующей фундаментальной частью сталинской политической стратегии явилась линия на проведение массовых репрессий, цель которых состояла в том, чтобы уничтожить всех своих политических противников, как реальных, так и потенциальных. Иными словами, создать в стране и в партии обстановку, при которой была бы исключена даже малейшая оппозиция проведению сталинского политического курса.
Мне представляется важным четко и однозначно определить свою позицию по отношению к сталинским репрессиям. Сам их факт серьезными исследователями не подвергается сомнениям, хотя в последние годы некоторые авторы, часто движимые чувством негодования в связи с многочисленными историческими фальсификациями относительно Сталина, впадают в обратную крайность — они или же вообще отрицают факт таких репрессий, либо находят вполне убедительные, на их взгляд, объяснения исторической обусловленности, а то и законности таковых. Я исхожу из того, что здесь не должно быть ни умолчаний, ни иных форм фальсификаций. При этом чрезвычайно важно подчеркнуть, что не все репрессированные были безвинными жертвами. Среди них имелось немало ярых и непримиримых врагов нового строя и против них репрессии не кажутся необоснованными. Не учитывать данного факта — значит в извращенном свете представлять исторические особенности развития той эпохи.
Прежде всего мне представляется важным то, какое значение репрессиям придавал сам Сталина, какое место они занимали в системе его политической философии. На этот счет имеется весьма любопытное свидетельство, исходящее из уст самого вождя. Выступая в узком кругу своих соратников в 1937 году он заявил буквально следующее: «Русские цари сделали много плохого. Они грабили и порабощали народ. Они вели войны и захватывали территории в интересах помещиков. Но они сделали одно хорошее дело — сколотили огромное государство — до Камчатки. Мы получили в наследство это государство. И впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство, как единое неделимое государство, не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех народов, составляющих это государство. Мы объединили государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью, Каждого, кто своими действиями и мыслями, (да, и мыслями), покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать. За уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода!»[24].
Если вдуматься в слова Сталина, то в них в концентрированном виде выражена готовность идти на самые крайние меры для сохранения тех завоеваний, которые органически связывались с его именем. Здесь для него не было никаких табу, никаких пределов, перед которыми он мог бы остановиться.
Вместе с тем, имеются прямые свидетельства того, что сам вождь хорошо понимал, что жертвами репрессий стали многие невинные люди. Я в качестве доказательства сошлюсь на следующее свидетельство сына А.А. Жданова, взятое из книги его мемуаров. «Анализируя итоги прошедшей войны, в узком кругу членов Политбюро Сталин неожиданно сказал: «Война показала, что в стране не было столько внутренних врагов, как нам докладывали и как мы считали. Многие пострадали напрасно. Народ должен был бы нас за это прогнать. Коленом под зад. Надо покаяться».
Наступившую тишину нарушил мой отец:
— Мы, вопреки уставу, давно не собирали съезда партии. Надо это сделать и обсудить проблемы нашего развития, нашей истории.
Отца поддержал Н.А. Вознесенский. Остальные промолчали, Сталин махнул рукой:
— Партия… Что партия… Она превратилась в хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков… Необходим предварительный глубокий анализ.
Судьбы партии беспокоили Сталина»[25].
По-видимому, идея покаяния была навеяна Сталину отнюдь не его религиозным образованием, хотя, возможно, и данное обстоятельство играло какую-то роль. Можно полагать, что внутреннее сознание серьезности допущенных ошибок и заблуждений, жертвами которых стали невинные люди, давило на него, о чем он, по свойственной ему привычке, предпочитал не говорить. Но скорее всего, как я домысливаю, ему на ум приходили слова Пушкина:
«И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от божьего суда»[26].
Разумеется, в таких сложных вопросах всякого рода домысливание и прочие авторские новации едва ли уместны. Да и само покаяние, как его, видимо, представлял себе вождь, носило отнюдь не религиозный характер, а должно было выразиться в ортодоксальной большевистской форме критики и самокритики. Но в конце концов важно здесь выделить одну мысль — Сталин чувствовал не только свою личную вину, но и вину партии перед народом за репрессии. Сквозило в его словах и нескрываемое недовольство тем, что партия утрачивала свою революционную сущность и шаг за шагом превращалась в хор аллилуйщиков. В конечном итоге внутреннее перерождение партии, и прежде всего ее руководящих звеньев, и явились одной из главных причин распада великой державы. Поскольку именно партия служила своеобразным обручем, обеспечивавшим единство страны.
В данном контексте нельзя воспользоваться фигурой умолчания и обойти один важный вопрос. Многие биографы Сталина особо выделяют его качества государственника, строителя и созидателя великого государства, его державные, даже великодержавные устремления. В своей основе такая трактовка соответствует истине. Однако она нуждается в дополнении. Да, Сталин был великим государственником и прилагал все силы для строительства великой мировой державы. Однако было бы упрощением и искажением исторической картины игнорировать или недооценивать то, что эту великую державу он видел прежде всего как государство социалистическое, как государство, где власть принадлежит народу, а не группе избранных, где не какие-то избранные элиты, а массы населения являются единственными носителями и выразителями верховной власти. В этом выражалось сочетание его качеств государственника-патриота и созидателя нового общественного строя.
Суммируя, хочу отметить следующее. Выше были перечислены главные события, составившие основное содержание рассматриваемой эпохи. Каждая из перечисленных задач потребовала колоссальных усилий для их практического осуществления. Я не считал возможным комкать изложение событий, поэтому важнейшим аспектам рассматриваемых процессов было уделено пристальное внимание. Порой, может быть, даже слишком большое. Учитывая особое значение, придаваемое в литературе о Сталине проблеме массовых репрессий и чисток, принимая во внимание, что именно этот аспект его деятельности служит главной мишенью нападок на него, я счел необходимым достаточно детально осветить и эти аспекты проблемы. Кому-то может показаться, что здесь я сгустил краски. Возможно, это и так. Однако мне представлялось принципиально важным не оставлять эту проблематику в стороне и не давать озлобленным критикам эпохи социализма лишних аргументов в том, что, мол, исследователи патриотического направления избегают всерьез говорить о сталинских репрессиях. Лучше об этом говорить самим, чем давать дополнительный повод для несправедливых упреков.
