Александр Попов - Два Петербурга. Мистический путеводитель
– Скоро плакать на Руси будут. Как войдет он во врата, всей жизни ему будет столько, сколько букв над воротами в речении библейском!
Между тем над воротами замка была прикреплена надпись: «ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ». В ней 47 букв, и, значит, Павлу было отмерено 47 лет. День рождения у него был 20 сентября (1 октября), и многие верили юродивой, считая, что до этой даты, т. е. до 47 лет, император не доживет.
(Надпись, кстати, просуществовала до начала XX века, и о ней как о существующей сообщает в 1901 году в очерках, изданных к 200-летию Петербурга, В. М. Суходрев. Позже надпись исчезла, но к 300-летию города была восстановлена.)
Появление этой надписи, как и пророчество о ней, также не совсем обычно. По легенде, эту библейскую фразу велел укрепить на фронтоне замка некий пожилой монах, непонятным образом прорвавшийся на прием к Павлу. Тот же монах предсказал императору и скорое рождение сына (императрица Мария Федоровна в то время в очередной раз собиралась стать матерью) и велел назвать его Михаилом. Материалы для быстро строящегося замка подвозить не успевали, и потому уже готовая надпись была взята со стройки Исаакиевского собора. (Оттуда же брали и мрамор для замка.) Это вызывало глухое недовольство в среде православных, и многие юродивые говорили, что в замке, выстроенном за счет храма, императору счастья не будет.
Интересно, что сами буквы были изготовлены для Воскресенского Новодевичьего монастыря, откуда уже попали на строительство Исаакиевской церкви, а уже потом – в Михайловский замок.
«Кривые» зеркала
Существовало несколько легенд, сохранившихся в мемуарах современников, о знамениях, возвещавших скорую смерть императора.
В частности, в записках Никиты Муравьева (который передавал рассказ М. И. Муравьева-Апостола, слышанный тем от К. М. Полторацкого, бывшего в карауле Михайловского дворца в роковую ночь) сообщается, что весь день 11 марта, день перед смертью, Павел подходил к дворцовым зеркалам и разглядывал себя очень внимательно. Он находил, что его лицо отражается в них «как-то неправильно» – словно «с искривленным ртом». Придворные из этого неоднократно повторяемого замечания делали «тонкий» вывод, что управляющий хозяйством дворца князь Юсупов впал в немилость. Вечером этого же дня Павел долго беседовал с М. И. Кутузовым. Слово за слово «между ними разговор зашел о смерти. «„На тот свет идтить – не котомки шить”, – были прощальные слова Павла I Кутузову», – писал Муравьев.
С. М. Голицын сделал такую запись о последнем обеде: «Ужин, как обыкновенно, кончился в половине десятого. Заведено было, что все выходили в другую комнату и прощались с государем, который в 10 часов бывал уже в постели. В этот вечер он также вышел в другую комнату, но ни с кем не простился и сказал только: „Чему быть, тому не миновать”. Вот какое предчувствие имел император Павел».
Один из мемуаристов пишет: «Вот как Кутузов мне рассказывал: „После ужина император взглянул на себя в зеркало, имевшее недостаток и делавшее лица кривыми. Он посмеялся над этим и сказал мне: «Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нем с шеей на сторону». Это было за полтора часа до его кончины”».
А за два дня до смерти, 9 марта, ночью Павел проснулся от мучительного сна. Он увидел, будто на него надевают слишком узкую одежду, которая его душит.
Также, еще при начале строительства замка, Павел сказал, что желал бы умереть там, где родился, – а родился он в Летнем дворце, стоявшем как раз на этом месте.
Павел так старался всячески обезопасить себя от покушения, что за день перед смертью велел заколотить дверь, ведущую в спальню супруги, чем лишил себя последнего пути к отступлению.
* * *В ночь с понедельника 11 (23) марта 1801 на вторник 12 (24) марта 1801 года, около половины первого, группа из приблизительно двенадцати офицеров ворвалась в спальню императора. (А собрались все заговорщики на квартире графа Палена, который жил на углу Невского (дом № 15) и Большой Морской, и именно здесь прозвучала фраза «Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц». Отсюда они направились в Михайловский замок.) Вдохновителями заговора были Никита Панин и Петр Пален, а группу непосредственных исполнителей (так называемых «пьяных гвардейцев», и в самом деле упившихся перед переворотом шампанским) возглавляли Николай Зубов и Леонтий Беннигсен.
Пройдя сквозь караулы, заговорщики вошли в спальню, но, не найдя императора в постели, растерялись. Платон Зубов сказал, что птичка упорхнула («I'oiseau s'est envole»), но «Беннигсен с сатанинским хладнокровием подошел к постели, пощупал ее рукою и сказал: „Гнездо теплое, птичка недалеко”. Комнату обыскали и нашли спрятавшегося за шторами Павла, бывшего в одной ночной рубашке (по другой версии, его выдали обутые наспех ботфорты, высунувшиеся из-за камина). „Они вывели его из-за камина, уложили в постель и потребовали подписать отречение от престола, – пишет Муравьев, – Павел долго не соглашался на это, но наконец уступил настоятельным требованиям”».
Отсюда, из квартиры графа Палена, заговорщики отправились к императору
Николай Саблуков, автор «Записок» о времени императора Павла I и его кончине, написанных для семейного круга, но позже попавших в печать, сообщал: «Император, преисполненный искреннего желания доставить своему народу счастье (…) вступил с Зубовым в спор, который длился около получаса и который, в конце концов, принял бурный характер. В это время те из заговорщиков, которые слишком много выпили шампанского, стали выражать нетерпение, тогда как император, в свою очередь, говорил все громче и начал сильно жестикулировать.
В это время шталмейстер граф Николай Зубов, человек громадного роста и необыкновенной силы, будучи совершенно пьян, ударил Павла по руке и сказал: „Что ты так кричишь!” При этом оскорблении император с негодованием оттолкнул левую руку Зубова, на что последний, сжимая в кулаке массивную золотую табакерку, со всего размаху нанес рукою удар в левый висок императора, вследствие чего тот без чувств повалился на пол. В ту же минуту француз-камердинер Зубова вскочил с ногами на живот императора, а Скарятин, офицер Измайловского полка, сняв висевший над кроватью собственный шарф императора, задушил его им. Таким образом его прикончили…»
* * *Известно, что заговорщики обещали сыну Павла, будущему императору Александру I, что отец не будет убит. (Павел, не доверявший ни одному из своих близких, как-то обнаружил на столе сына Александра трагедию Вольтера «Брут». Книга была раскрыта на странице со стихами: «Рим свободен! Возблагодарим богов», – описывающими гибель Цезаря. Император нашел на полках и положил на стол наследнику «Историю Петра Великого», раскрыв ее на странице с рассказом о смерти царевича Алексея.)
* * *Официальной версией смерти Павла стал апоплексический удар, то есть, переводя на современный медицинский, – инсульт. Впоследствии появилась шутка о том, что император скончался «от апоплексического удара табакеркой в висок».
Павел не был любимым императором в народе, и его смерть вызвала в Петербурге подчас даже радостные настроения, ожидание свободы. Вот что писали современники о настроениях тех дней: «Лишь только рассвело, как улицы наполнились народом. Знакомые и незнакомые обнимались между собой и поздравляли друг друга со счастием – и общим, и частным для каждого порознь». А вот еще одно свидетельство: «.. незнакомые целовались друг с другом как в Пасху, да и действительно это было воскресение всей России к новой жизни».
Фонвизин писал: «Посреди множества собравшихся царедворцев нагло расхаживали заговорщики и убийцы Павла. Они, не спавшие ночь, полупьяные, растрепанные, как бы гордясь преступлением своим, мечтали, что будут царствовать с Александром. Порядочные люди в России, не одобряя средство, которым они избавились от тирании Павла, радовались его падению. Историограф Карамзин говорит, что весть об этом событии была в целом государстве вестию искупления: в домах, на улицах люди плакали, обнимали друг друга, как в день Светлаго Воскресения. Этот восторг изъявило, однако, одно дворянство, прочия сословия приняли эту весть довольно равнодушно».
* * *Убийство императора, хотя о нем было всем известно, не признавалось официально до 1905 года, а бумаги всех участвовавших в заговоре после их кончины изымались. Но порою казалось, что покойный император сам хочет известить людей о своей трагической насильственной кончине…
Когда в 1852 году в Гатчине открывали памятник Павлу, то во время торжественной церемонии из глаз императора Николая I потекли слезы. Очевидец сообщал: «…покровы сняли, но веревка осталась на шее статуи, и державный сын, увидя это, заплакал. Всех поразила эта случайность».
