Тихон Семушкин - Чукотка
- Мы не можем вместе с ребятами ехать в школу: нам надо охотиться, ходить за нерпой*, капканы ставить на песцов. Если уедем, кто даст тогда нам еду?
[Нерпа - тюлень.]
Старик даже и представить не мог, что дети одни, без родителей, будут жить где-то вдали от стойбища, от своих родных яранг. Наше предложение он понял так, что вместе с детьми надо будет ехать и родителям. Я объяснил старику, что у нас будут жить только дети, а смотреть за ними и учить их будут учителя. Родители же будут изредка навещать ребят, чтобы посмотреть, как мы живем и что делаем.
Старик сидел на полу, курил огромную деревянную трубку и сосредоточенно думал. Голову он опустил и смотрел вниз. Ясно было, что успех нашего дела в этом стойбище зависел от него.
Даже председатель совета Ульвургын покорно ждал: что скажет Тнаыргын?
А старик колебался в своих решениях. Он думал, что "разговаривать на бумажке", как разговаривают русские, действительно забавно. Но зачем все это? Разве у человека нет языка? И разве чукотский народ забыл свой язык? Или язык его народа так плох, что он должен стесняться произносить свои мысли вслух? Зачем этот "бумажный" разговор? Старик склонен был думать, что, может быть, эта забава не принесет вреда. Пусть дети забавляются, если им понравится. Но одно ему непонятно: зачем детей везти куда-то в яранги "белолицых", которые их будут забавлять?
- Вот Ленин, который смотрит со стены, все время говорил, что все народы будут жить хорошо только тогда, когда они сами будут делать свою жизнь, - говорю я, - когда они будут грамотны.
Старик глухо откашлялся, сунул свою трубку в рот сидевшей рядом старухе и, посматривая на меня снизу вверх, сказал:
- Ты говоришь непонятное. Разве он, - старик показал рукой на Ленина, - не знает, что мы сами делаем для себя жизнь? Или таньги убивают для нас моржей? Или таньги оберегают многочисленные стада оленей наших сородичей чавчу*? Или сами таньги бегают за песцами по нашим тундрам? Нет! Мы сами все это делаем. В головах наших охотников много разума. Я думаю, таньги меньше нашего понимают жизнь, потому что в тундре они пропадают. Они не сумеют жить в тундре. Таньги всегда сидели в торговых ярангах и брали у нас шкурки. Разно платили. Бывало, что за лучшего песца получишь меньше табаку, чем за худшую лисицу. Таньги - чудной народ. Они не понимают нашей жизни. Таньги берут наших зверей неразумно. А что мы сделаем? Ведь чай, табак, патроны, ружья, сахар лежат не на берегах нашего моря, а на берегах морей, где живут белолицые. Только совсем недавно наш человек поселился в торговой яранге и стал с понятием обменивать наши шкурки на товары. Этот понимает!
[Чавчу - кочевники-оленеводы.]
Долго и вразумительно объяснял старик. Он говорил медленно, спокойно и после каждой паузы спрашивал:
- Ты понимаешь?
- Да, старик, ты говоришь понятное, - подтверждал я.
Все другие чукчи одобрительно говорили:
- Правда, Тнаыргын.
- Правда.
- Язык твой, Тнаыргын, произносит хорошие слова.
И каждый раз после слов одобрения он важно попыхивал трубкой.
- Еще никогда я не говорил ни с одним таньгом так, как говорю вот теперь с тобой. Ты хорошо слушаешь.
Мне известна была эта стариковская требовательность, и я слушал внимательно. Для нас было ясно, что завоевать расположение старика можно своим вниманием к нему.
- Старик, - начал я, - ты сказал, что в торговой яранге новый человек с понятием расплачивается за шкурки зверей. Этот человек из вашего народа. А ведь это все и велел сделать Ленин. Он говорил, что когда у вас будут торговать не только таньги, но и вы сами - все вместе, тогда ваша жизнь будет лучше.
Я преднамеренно остановился. Старик воспользовался паузой и сказал:
- В его голове верные думы! - и взглянул на портрет. - Он приедет на нашу землю?
- Нет, он умер. Но мы все помним, чту он говорил и чему учил народ. Теперь мы, все наши люди, строим новую жизнь так, как говорил Ленин.
- Умер? - переспросил старик.
Я продолжал:
- Так вот, старик, для того, чтобы самим хорошо торговать, надо учиться разговаривать на бумажке. Это, старик, не забава. Без этого нельзя. Человеку трудно все запомнить. Многие чукчи привезут песцов, лисиц, белых медведей, горностаев, оленьи шкуры, многие захотят взять в долг. Потом можно забыть все это, а бумажка помогает вспоминать. Бумажка - помощник человека.
Любят чукчи торговать, и нравится им, когда видят они в районном центре хозяином кооператива своего, чукчу. Тогда, очевидно, мелькает мысль: "А вдруг и мой сын будет торговать в большой яранге, набитой товарами?"
- Хорошо, - сказал старик, - пусть дети поедут к вам. Мы посмотрим, как будут они жить у вас. Если хорошо, пусть учатся разговаривать на бумажке. Может быть, не случится с ними худого из-за этого. А если случится, скоро заберем обратно. Какие у тебя думы, Ульвургын?
- Думы одинаковые с твоими, - ответил председатель совета.
Советская власть на Чукотском полуострове была еще молодая. Мнение стариков было решающим.
- А что же они там будут есть? Где они будут спать? - неожиданно спросила вполголоса женщина.
Старик, обращаясь ко мне, повторил ее вопрос.
- Они будут есть у нас моржовое мясо, нерпу, оленину. Будут пить чай с сахаром и хлебом, есть суп. Спать будут в одних ярангах, а заниматься в других.
- Где же ты возьмешь столько мяса для них? Нужно много мяса!
- Мясо мы будем покупать у охотников. Вы поможете нам: ведь вы сами не захотите, чтобы ваши дети голодали у нас?
- А бить их там никто не будет? Мы знаем, - на американских островах в школах бьют детей-эскимосов. Нам жалко своих детей.
- Нет, у нас школа другая. У нас советская школа, русская. Бить детей в нашей школе не позволяется. К детям будут относиться так же, как вы сами относитесь. Если эрым* узнает, что ваших детей учитель бьет, такого учителя немедленно увезут отсюда.
[Эрым - начальник.]
- Нымэлкин!* - послышалось сразу несколько голосов.
[Нымэлкин - хорошо.]
Мы провели в стойбище несколько дней и все это время беседовали с населением. Нам важно было, чтобы набор не провалился в первом же селении, откуда мы начали свою работу.
- Ну вот, видите, как все хорошо получилось, а вы говорили, что осложнения могут быть, - радостно сказала мне Таня. - Подождите, наберем столько учеников, что их девать некуда будет. Смотрите, какой рассудительный этот старик Тнаыргын.
По стойбищу распространялись благоприятные для нас слухи:
- Там детей, говорят, будут кормить мясом и чаем поить с сахаром.
- А сколько им пароход привез сахару! Я сам помогал таскать мешки, сказал один парень.
- Их там будут учить разговаривать на бумажке, - рассказывала чукчанка толпе женщин.
Казалось, все складывалось, как нужно.
Мы хотели было уже выезжать в следующие стойбища, как услышали новость, поразившую нас. По всему побережью пошел разговор о том, что русские построили много больших домов. Они отберут чукотских детей и запрут их в деревянные дома, а потом придет пароход, заберет их и навсегда увезет далеко-далеко от Чукотской земли.
Эта далекая земля, откуда приходят пароходы, - страшная земля. На ней не растет мох, там нет оленей, моржей и нерп. Дети пропадут там.
Многие охотники перестали ходить на охоту, опасаясь, что в их отсутствие понаедут русские. Ясно было, что на нашем пути стал шаман, который повел разрушительную работу. Надо было вступать на путь борьбы с ним.
Эта борьба представлялась нам очень сложным и тонким делом. Нельзя было заявить: "Шаманы врут, не слушайте их", - так как огульным охаиванием шаманской деятельности мы бы ничего не достигли. Что-то требовалось противопоставить шаману. А что - мы еще и сами не знали.
На побережье были шаманы, которые всячески сопротивлялись всему новому и старались разрушить нашу работу. Они выдумывали нелепые истории, и темный и суеверный народ верил им. Нужно было немедленно разоблачать эти вздорные слухи.
Мы отложили поездку в другие селения. На вечер назначили общее собрание. Послушать новости явилось все население.
- Какие новости? Какой разговор будет? - интересовались люди.
- Сегодня мы узнали о нехороших слухах. Вы тоже теперь их знаете. Если новость пришла в стойбище, она быстро обходит яранги. Ведь правильно это? спросил я.
Послышались голоса подтверждения.
- Кто выдумал такую новость, я не знаю и не хочу знать! Эта новость с болью влезает в уши. Почему? Потому, что она неправильная новость. Лживая новость. Разве вы сами не видите нас, приехавших к вам? Разве мы с ружьями приехали к вам отбирать ваших детей? Совсем нет. Мы приехали говорить с вами по-хорошему, спокойным и смирным языком. Вот спросите Тнаыргына: плохо мы с ним разговаривали? Скажи, старик, сам, как мы с тобой разговаривали: плохо или хорошо?
- Да, наш разговор был сердечный, хороший разговор, - подтвердил старик, и возбужденные лица разом обернулись к нему.
![Юрий Рытхэу - Люди нашего берега [Рассказы]](/uploads/posts/books/134656/134656.jpg)
