Джеффри Хоскинг - История Советского Союза. 1917-1991
Учитывая сопротивление, оказанное умеренными социалистами, нельзя заключить, что они неправильно оценивали как историческую ситуацию, так и природу партии большевиков. Все они считали Октябрьский переворот авантюрой, морально предосудительной и объективно неоправданной с точки зрения социального и экономического развития России. Все они относились к большевикам как к введенным в заблуждение товарищам, которые получат урок как от истории, так и от русского народа. Никто из них не думал, что большевики могут долго продержаться у власти. По этой причине большинство социалистов-революционеров и меньшевиков, стремясь сохранить свою совесть и репутацию незапятнанными для грядущих битв, реагировали на все происходящее выходом из контролируемых большевиками советов и законодательных органов. Так или иначе, таким образом они капитулировали без боя (хотя некоторые места, в особенности Москва, были в этом смысле исключением). Лишь неохотно и с опозданием многие из них осознали, что для того, чтобы сопротивление большевикам было эффективным, оно должно было быть подкреплено силой.
Впоследствии некоторые армейские офицеры, либеральные партии и многие социалисты-революционеры изменили свое мнение, придя к выводу, что было необходимо воевать с большевиками. Однако к тому времени это означало гражданскую войну, в которой у большевиков уже были большие преимущества.
ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ
Уже после роспуска Учредительного собрания не было ясно, какого типа правительство смогут создать большевики, каковы будут его отношения с местными советами как с местными средоточиями власти, а также — какую поддержку оно получит от различных слоев населения. Большевики призывали передать “всю власть Советам”, но Ленин явно не безоговорочно принимал этот лозунг, и способ, каким он создал Совнарком, не предвещал хорошего будущего децентрализованному правительству. Большевики также много говорили о “диктатуре пролетариата” и назвали свое правительство “рабоче-крестьянским”, но как мог пролетариат воспользоваться своей новообретенной властью? Какими должны были быть отношения между новыми централизованными органами советского правительства (признанные все еще по большей части лишь на бумаге) и органами вроде профсоюзов и фабричных комитетов, которые хотели защищать свои собственные, более узкие интересы?
На эти вопросы у большевиков не было совершенно никакого ясного ответа. Как мы видели, они разделились по вопросу о том, как брать власть и даже нужно ли ее вообще брать.
Даже у самого Ленина не было четкого представления, как он собирается управлять огромной, раздробленной, истерзанной войною страной. Он это полностью признавал. Незадолго до захвата власти он говорил: “Мы не делаем вида, что Маркс или марксисты знают дорогу к социализму в деталях. Это чепуха. Мы знаем направление пути. Мы знаем, какие классовые силы ведут нас по нему, но конкретно, практически, его покажет опыт миллионов, когда они решат действовать”.
У него было общее видение, изложенное в работе “Государство и революция”, как простые рабочие и крестьяне вступают во владение исправно работающим механизмом империалистической экономики. В ранние дни нового режима он часто возрождал это видение, говоря о нем языком, в котором смешивался демократический волюнтаризм с безжалостной авторитарностью. “Товарищи рабочие, — заклинал он 5 ноября 1917 года, — помните, что вы сами управляете государством. Никто не собирается вам помогать, если вы сами не объединитесь и не возьметесь за все государственные дела. Сплотитесь вокруг своих советов, укрепите их. Беритесь за работу прямо здесь, у самых истоков, не ожидая приказов. Наведите строжайший революционный порядок, подавляйте безжалостно все анархические выходки пьяных хулиганов, контрреволюционных кадетов, юнкеров, корниловцев и тому подобное. Учредите строжайший контроль за производством и учет продукции. Арестовывайте и отдавайте под трибунал, на суд революционного народа всех, кто осмелится поднять руку на народное дело”. Это была речь утописта, уверенного, что он уже на пороге идеального общества.
Некоторые из самых ранних большевистских законодательных актов, казалось, реализовывали это видение на практике, создавая или укрепляя органы, через которые рабочие, крестьяне и солдаты могли бы осуществлять наибольший контроль за своей собственной судьбой, а также и за управлением страной.
1. Декрет о земле от 26 октября 1917 года отменил без компенсации все частные землевладения и призвал деревенские и волостные земельные комитеты перераспределить землю, гарантированную таким образом крестьянам на равной основе. Декрет был сформулирован так, как об этом говорили на Крестьянском съезде в нюне 1917 года. Он отражал программу социалистов-революционеров и давал крестьянам то, что большинство из них в то время хотело, ни словом не упоминая о конечной большевистской цели национализации земли.
2. Декрет о рабочем контроле от 14 ноября 1917 года давал выборным фабричным комитетам власть осуществлять контроль над промышленными и коммерческими предприятиями, ради чего было отменено понятие коммерческой тайны.
3. Декреты, изданные в ноябре и декабре, отменяли все ранги, знаки отличия и иерархические приветствия в армии и подчиняли все военные формирования выборным солдатским комитетам, в чьи функции входили среди всего прочего и выборы своих офицеров.
4. Существующие судебные органы декретом от 22 ноября 1917 года были заменены “народными судами”, судьи в которые должны были избираться рабочим населением. Советами тотчас же должны были избираться специальные революционные трибуналы для рассмотрения случаев контрреволюционной деятельности, наживы, спекуляции и саботажа.
С другой стороны, некоторые самые ранние меры, принятые большевиками, указывают в другом направлении, в направлении более крепкой центральной власти. 2 декабря 1917 года был создан Верховный Совет по национальному хозяйству, почти повсеместно известный под своей аббревиатурой — ВСНХ, с целью “выработать общие нормы и план для регулирования экономической жизни страны”, а также “согласовывать и координировать деятельность других экономических органов”, в том числе профсоюзов и фабричных комитетов. В январе 1918 года фабричные комитеты были преобразованы в местные отделения профсоюзов, а вся структура в целом подчинялась ВСНХ. Это необязательно делалось вопреки желаниям самих рабочих: в действительности существует множество свидетельств того, что, для того чтобы хоть как-то поддержать производство в отчаянно трудных экономических условиях, многие фабричные комитеты были только рады искать помощи у более крупной структуры. Тем не менее на практике это означало, что экономика становилась все более и более централизованной еще до того, как разразилась гражданская война.
То же самое относится и к решению о создании ЧК, или полностью — Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Она была учреждена Совнаркомом 7 декабря 1917 года. Ее непосредственными задачами стали борьба с грабежами, хулиганством и торговлей на черном рынке, которые увеличивались с пугающей быстротой, и наблюдение за организациями, известными своим несогласием с большевиками. В своих ранних призывах ЧК пыталась мобилизовать население так же, как это делал Ленин: “Комиссия призывает всех рабочих, солдат и крестьян прийти к ней на помощь в борьбе с врагами Революции. Сообщайте Комиссии все новости и факты об организациях и отдельных людях, чья деятельность вредит Революции и народной власти…” На практике ЧК никогда не подчинялась ни одному советскому органу, и даже ни одному партийному органу, а лишь Совнаркому, и имела возможность неконтролируемо расширять свои полномочия.
Другим источником неопределенности относительно нового советского режима были его отношения с внешним миром. Ленин подстрекал к захвату власти в надежде, что этот пример спровоцирует рабочие революции в других странах Европы, особенно в Германии. Поскольку проходили месяцы, а этого не случалось, становилось ясно, что большевикам предстоит выполнять свое обещание прекратить войну не посредством переговоров с дружественной социалистической Германией, а посредством достижения какого-либо соглашения со старой империалистической Германией. При ослаблении русской армии, которому сами же большевики и способствовали, это могло означать лишь принятие абсолютно всех условий, которые германским генералам взбредет в голову продиктовать. Троцкий в качестве недавно назначенного комиссара по иностранным делам попытался испытать в действии новую “народную дипломатию”, обратившись непосредственно к немецкому народу через головы его лидеров, но его слова не дали никакого немедленного результата.
