Елена Никулина - Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века
В таком представлении, как на современном телевизионном «шоу», находилось место для «участников из зала». Верзила-палач мог выхватить кого-то из толпы зевак и превратить его в помощника, заставляя держать на своей спине за руки приговоренного к наказанию; такая «подставка» при порке носила название «живого козла». Только в 1788 году было запрещено пользоваться при экзекуции помощью посторонних лиц.
В 1827 году побывавший в России сын наполеоновского маршала Даву за 500 рублей купил в Петербурге два кнута и вывез их во Францию, где они вызвали интерес парижской публики. (Какое время – такие нравы: в 1956 году актер Жерар Филип устроил в Париже выставку купленного в Москве женского нижнего белья с начесом.) Николай I потребовал строгости в режиме хранения и использовании экзекуционных инструментов; после прихода в негодность они подлежали утилизации. Вероятно, поэтому в наших музеях нет настоящих палаческих кнутов и очень мало штемпелей для клеймения.
При том же императоре в 1829 году было секретно постановлено, чтобы число ударов кнута не превышало 50, а при издании Cвода законов Российской империи кнут в отношении значительного числа преступлений был заменен плетьми; затем во время работы над Уголовным уложением 1845 года был поднят вопрос о полной его отмене. Инициаторы ссылались на то, что наказание кнутом зависит от произвола палача – может быть смертельным или, наоборот, слишком слабым; при наказании же плетьми сила ударов заменяется их количеством, не представляя возможности для произвола. После споров между комиссией Государственного совета и министром юстиции император распорядился, наконец, заменить кнут увеличенным числом ударов плетьми, что было зафиксировано законодательно.
Еще с начала XVII века плеть применялась вместо кнута во всех случаях, когда его использование считалось нецелесообразным. К рукоятке плети крепился «хвост» – цельный или разделенный на несколько меньших. Как правило, для телесных наказаний использовались двухвостые и треххвостые плети. На конце хвоста могли завязывать узел либо нанизывать крупную дробину. Но даже в этом случае плеть причиняла менее опасные повреждения, чем кнут, поэтому считалась более гуманным орудием. В армии, кроме обычных плетей, пользовались «кошками» и «линьками» – морскими веревками с узлами.
Наиболее распространенным наказанием для военных стали шпицрутены (от немецкого Spiessrute – прут, хлыст) – длинные тонкие палки или прутья, вымачивавшиеся в соленой воде. Появились они в России в царствование Петра I и были узаконены Артикулом воинским 1715 года. Образцовые шпицрутены в 1831 году имели около вершка (4,5 сантиметра) в диаметре и около сажени (примерно 2 метра) в длину. Виновного наказывал не палач, а выстроенные в два ряда его товарищи-солдаты, в руке у каждого был прут. По этой «улице» под барабанный бой в первой половине XIX столетия осужденного проводили назначенное в приговоре количество раз. В XVIII же веке приговоры Тайной канцелярии большей частью просто предписывали «гонять спицрутен»; конкретное количество «прогонов», очевидно, определял командир полка, в чье распоряжение виновный поступал из застенка. Если преступник идти уже не мог, его клали на дровни и возили по «улице» до окончания наказания или наступления смерти. В XIX веке три тысячи шпицрутенов считали равными смертной казни. Но после шпицрутенов человек (в отличие от побывавшего «в катских руках» при порке кнутом или плетью) не считался обесчещенным и мог продолжать службу. Обычно так наказывали солдат, но иногда под шпицрутены попадали и офицеры. В феврале 1774 года Тайная экспедиция осудила к лишению всех чинов и дворянского звания, записанию в солдаты и наказанию шпицрутенами поручика Илью Щипачева, прапорщика Ивана Черемисова, подпрапорщика Богдана Буткевича: первого – за то, что без сопротивления сдал Самарскую крепость пугачевцам, второго – за сдачу повстанцам отряда пленных польских конфедератов, третьего – за присягу Пугачеву.[737]
Более легким было наказание батогами – толстыми (с мизинец) прутьями с обрезанными концами. На уложенного на землю лицом вниз преступника садились два человека – один на голову, второй на ноги, и каждый бил двумя прутьями до тех пор, пока начальник не прекращал порку или не ломался один из прутьев. Розга (такая же свежесрезанная ветка, но более тонкая) считалась совсем уж несерьезным инструментом, и в XVIII веке ее использовали преимущественно в процессе воспитания детей; но в следующем столетии после ограничения, а потом и отмены наказания кнутом розги стали назначаться не только нерадивым ученикам, но и взрослым преступникам.
Даже пребывание «женских персон» на троне не избавило представительниц прекрасного пола от позорных наказаний. В 1772 году среди арестованных по делу самозванца Богомолова в Царицыне оказалась солдатская жена Авдотья Васильева. Сплетница всего лишь «непристойные плодила разговоры» о самозванце. Вместо положенного по приговору суда кнута «по матернему ко всем милосердию» государыни Екатерины II было повелено «учинить ей публичное, с барабанным боем, жестокое плетьми наказание и сверх того, подрезав платье, яко нетерпимую в обществе, через профосов выгнать за город метлами».[738]
Священнослужителей, как правило, не подвергали телесным наказаниям,[739] но в большинстве случаев «лиша священства, посылали в Нерчинск на каторжную работу вечно». Иногда священников после лишения сана отправляли в солдаты; «а буде негодны, то положив в подушный оклад, причисляли во крестьянство».
Жалованная грамота дворянству 1785 года постановляла: «Телесное наказание да не коснется благородного»; в том же году изъятие было распространено на купцов первых двух гильдий и именитых граждан, а в 1796 году – на священнослужителей. Синод просил императора Павла освободить духовных лиц от телесных наказаний, в качестве аргумента указывая, что «чинимое им наказание в виду тех самых прихожан, кои получали от них спасительные тайны, располагает народные массы к презрению священного сана».
Однако в делах политических и по отношению к «подлым» преступникам наказания применялись с размахом: с 1 августа по 16 декабря 1774 года по повелению командующего карательными войсками генерала П. И. Панина были казнены 324 пугачевца, биты кнутом с урезанием ушей 399 человек, наказаны плетьми, розгами, шпицрутенами, батогами 1 205 человек. Из шести тысяч повстанцев, взятых в плен в последнем сражении под Черным Яром, Панин освободил от наказания только 300 человек. По свидетельству современника, «города, селения и дороги в Поволжье и Оренбургской губернии были уставлены по приказу Панина виселицами с трупами повешенных повстанцев, которых запрещалось снимать и хоронить месяцами». По Волге плыли плоты с трупами повешенных.
Со второй половины XVIII века наиболее страшные членовредительские наказания (отсечение руки, носа, вырезание языка) постепенно исчезают из практики российского правосудия. При Елизавете Петровне в 1757 году Сенат повелел у женщин «ноздрей не вынимать и знаков не ставить» – но не из гуманности, а скорее из прагматических соображений: обезображенные мужики часто из Сибири сбегали и принимались за старое – и по рваным ноздрям могли быть опознаны; женщины же, по мнению сенаторов, бежать и снова «чинить воровство» были неспособны, поэтому на них процедуру клеймения можно было не распространять.[740] Только в 1817 году вырывание ноздрей было отменено для всех преступников.
Кроме порки и «урезания» языка по отношению к преступникам практиковалось отсечение пальцев, рук и ушей. Впрочем, последнее с начала XVIII века было заменено вырезанием ноздрей с помощью особых щипцов, похожих на кусачки. Отсутствие ушей можно было замаскировать длинными и нечесаными волосами, скрыть же изуродованный нос было невозможно. Указом Петра I от 15 января 1724 года предписано было у осужденных на вечную каторгу «вынимать ноздри до кости», причем указ имел обратную силу – его действие распространялось и на уже наказанных колодников, у которых «ноздри выняты малознатно».
Калечившие человека наказания имели целью не только покарать преступника, но и сделать возможным опознание «ведомого вора». Для этого же применялось и клеймение. Указы 1704 и 1705 годов устанавливали вырезание ноздрей для более опасных преступников, а для менее важных – клеймение лба буквой «В» («вор»).[741] С 1746 года клеймили словом «ВОРЪ», ставя «во лбу „ВО“, на правой щеке „Р“, а на левой „Ъ“; с 1754-го – накладывали на лоб букву „В“, а по щекам – „О“ и „Р“.[742] Использовалась технология холодного клеймения: металлический штемпель не нагревали, а после наложения на лоб ударяли по нему деревянным молотком либо кулаком; при этом оставались глубокие ранки от игл. Они натирались черным порохом, частицы которого не растворялись кровью; впоследствии стали использовать сухую смесь чернил с тушью или охрой. Такие татуировки бурого цвета на всю жизнь оставались на коже осужденного. Единообразные штемпеля для клеймения стали изготавливаться Юстиц-коллегией, рассылавшей их по тюрьмам. Из тех времен до нас дошел вполне правдоподобный анекдот: на вопрос, что делать, если человека неправедно осудили и заклеймили, а потом открылась его невиновность, генерал-полицеймейстер Алексей Татищев будто бы ответил – раз уж заклеймили, то остается только добавить на том же лбу слово «не», чтобы получилось «не вор».
