Валерий Шамбаров - Казачество. История вольной Руси
Но ведь все это подразумевало признание гибели России! Следовательно, ничего другого и не остается, кроме как поудобнее устроиться на ее обломках. И фигура Краснова в данном отношении немцев удовлетворяла. Выходец из знаменитого рода донских генералов, блестящий лейб-гвардеец, талантливый литератор. В 1909 г., создавая по распоряжению наказного атамана Самсонова «Картины былого Тихаго Дона», он расписывал, как же это здорово, что Петр прижал казачью вольницу, как хорошо, что в результате тех или иных реформ «постепенно, шаг за шагом, казаки плотно сливались с русским населением всей империи» [63]. Теперь же объявлял: России больше нет, а значит, Дон должен быть самостоятельным государством. Поэтому казакам нужно только изгнать большевиков, твердо встать на границах своих территорий и не пускать к себе эту заразу. В перспективе следует помочь спасти Москву от воров и насильников, но потом не вмешиваться в русские дела и зажить вольной житухой — «Здравствуй Царь в кременной Москве, и мы, казаки, на Тихом Дону!» [97]
Германия сепаратизм всячески поощряла. Ведь расчленение России как раз соответствовало ее стратегическим планам в ходе Мировой войны. При посредничестве немцев Краснов налаживал контакты со Скоропадским, снова вел переговоры о Юго-Восточном союзе с кубанскими самостийниками, астраханским атаманом Тундутовым. На поприще дипломатии Краснова совсем занесло. Он обратился к германскому императору с просьбой признать суверенитет не только Дона, но и Кубанского, Терского, Астраханского Войск, Северного Кавказа. Просил у Вильгельма содействия, чтобы Украина вернула Дону Таганрог, а Россия отдала «по стратегическим соображениям» Воронеж, Камышин и Царицын, при этом приложил карту на высочайшее Вильгельмово утверждение. Просил оказать давление на советское правительство, чтобы установить между ним и Доном мирные отношения. Взамен обещал «не допускать на свою территорию враждебные германскому народу вооруженные силы», экономические льготы. А фельдмаршалу Эйхгорну писал: «Если бы Вы помогли Донскому Войску окрепнуть в полной мере», то оно могло бы стать союзником и против Антанты. Стараниями генерала Африкана Богаевского письма увидели свет, вызвав бурю возмущения. Кубань официально отреклась от контактов с Красновым [43].
Таким образом антибольшевистские силы оказались расколоты. Колчак — и все восточные Казачьи Войска, как и Деникин с кубанцами и терцами стояли за единую и неделимую Россию, провозглашали верность прежнему союзу с Антантой. А Дон, Астрахань, Украина, Крым выступали сепаратистами, союзниками Германии и ее сателлитов. Правда, сотрудничество все же поддерживалось, без этого было нельзя — Дону и Добровольческой армии Деникина приходилось сражаться «спина к спине». Краснов передавал добровольцам часть оружия, полученного от немцев, выделял денежные займы. Но о дружбе говорить не приходилось, отношения оставались прохладными. И если Германия, цыкнув на большевиков, вынудила их признать неприкосновенность Украины, то относительно Дона Берлин пальцем о палец не ударил. Немцам было выгодно, что красные и казаки увязли в борьбе друг с другом. И на границах Войска Донского война не прекращалась.
А осенью ситуация резко изменилась. Германия потерпела поражение в войне и рухнула в хаос собственной революции. На Украине народное восстание смело правительство Скоропадского. Возглавила его Директория — по своему составу социалистическая, но вдобавок крайне националистическая. Под ее эгидой стало активно возрождаться украинское казачество. Батальоны в петлюровской армии именовались «куренями», солдаты — «сичевыми стрельцами». В разных городах возникали свои «коши», батьки-атаманы. В этот период появилось даже «еврейское казачество». Распевало песню: «Тому мы голову снесем, кто нападет на наш родной Бердичев!» И храбро рубилось со всяческими «интернационалистами», защищая свой город и заслужив полное уважение со стороны самых что ни на есть «щирых» украинцев.
Однако к осени 1918 г. красные успели отмобилизовать полуторамиллионные вооруженные силы, и, окрылившись теперь идеей «мировой революции», на всех фронтах перешли в наступление. Разлад в стане противников использовался в полной мере. Так, среди оренбургских казаков значительную долю составляли башкиры — и красное руководство переманило башкирского сепаратиста Валидова, наобещав ему «автономию». Его части перешли на советскую сторону. И пали Оренбург, Уфа, Уральск. А украинские «козаки», нарядившись в широкие шаровары и шапки со шлыками, очень весело пили, плясали, спивали, палили в воздух. И в атаки лихо бросались. Но, по сути, оставались сборным ополчением, регулярные части легко громили их. К тому же национализм и сепаратизм среди тогдашних украинцев корней не имели. И многие повстанцы переходили к красным. Просто из желания быть с Россией.
Худо пришлось и Дону. В течение 1918 г. советские войска несколько раз предпринимали на него наступления. Их отражали, но большевики имели возможность создавать и бросать на Дон все новые дивизии. А казаки стояли на фронте одни и те же. Сменить их было некому… Зима 1918/19 гг. выдалась морозная. Метели засыпали неглубокие окопы. Боевые действия шли уже не из соображений тактики, а за жилье. Отступающие сжигали что могли. Части жались к населенным пунктам, набивались в обгорелые дома, затыкали окна мешками и согревались животным теплом. От красных на Дон пришел тиф и косил казаков похлеще всяких пуль и снарядов. Они держались из последних сил. Ведь большинство из них воевало с 1914 г., они очень устали. А уход немцев с Украины открыл Дон с запада, линия фронта сразу увеличилась на 600 км. И Войско Донское стали обтекать с трех сторон 10-я, 9-я, 8-я и 13-я красные армии общей численностью 124 тыс. штыков и сабель. У казаков было в строю всего 38 тысяч. Вынужденных теперь растягивать фронт, затыкать дыры.
Правда, в Черное море вошли корабли Антанты. И Краснов обратился за помощью к англичанам и французам. Надо сказать, прогерманскую ориентацию ему в вину не поставили, отнеслись с пониманием. Но… дело в том, что и Запад спасать Россию отнюдь не собирался! Ллойд-Джордж открыто заявлял в парламенте: «Целесообразность содействия адмиралу Колчаку и генералу Деникину является тем более вопросом спорным, что они борются за единую Россию. Не мне указывать, соответствует ли этот лозунг политике Великобритании». Поддержать белую Россию значило допустить ее в круг держав-победительниц, а красную можно было пустить в передел вместе с государствами, проигравшими войну.
Идею расчленения нашей страны масонские правительства Антанты восприняли с энтузиазмом. От Краснова, впрочем, потребовали объединиться с Добровольческой армией, но при посредничестве англичан Донская армия перешла в подчинение Деникину только в оперативном отношении, а автономия Войска была сохранена. Антанта установила теплые контакты с националистическими правительствами Закавказья, Прибалтики, северокавказскими сепаратистами, на Украине поддержала петлюровцев. А 5 союзных дивизий, высаженных в Одессе, не двинулись дальше прибрежной зоны — они предназначались для прикрытия Бессарабии, которую Запад подарил Румынии. Казаки же были не румынами и не эстонцами, им поддержки не полагалось. Британский генерал Пуль, пообещавший помощь и отдавший приказ о переброске на Дон английской бригады, был за это тут же снят с должности.
Деникин прислал на Дон отряды добровольцев, но крупных сил он выделить не мог, поскольку на Ставрополье началось сражение с 11-й красной армией. И Краснов уговаривал казаков продержаться еще немного. Шел на хитрости. Когда в Таганрог приехала группа французских и английских младших офицеров, атаман пригласил их быть гостями, возил по станицам, демонстрируя: вот, мол, союзники, они уже здесь! Иностранные лейтенанты гудели на банкетах в свою честь, в тостах щедро рассыпали обещания. Но вместо подмоги на Дон приехал французский капитан Фукэ с чрезвычайными полномочиями от главнокомандующего Франше д'Эспре. И предъявил вдруг требования, чтобы Войско признало над собой «высшую власть» Франции «в военном, политическом, административном и внутреннем отношении». Чтобы атаман отныне распоряжался и действовал только «с ведома капитана Фукэ» [97]. Чтобы Дон оплатил все убытки французских фирм и граждан, имевших собственность на его территории…
А безоглядное лавирование Краснова и иллюзии, которыми он увлекал Дон, дали только отрицательный результат. То он призывал казаков освободить свои земли и замириться на границах, то манил надеждами на покровительство немцев, то скорой помощью французов и англичан — а ее не было. И атаману больше не верили. Ползли слухи — обман… измена… Казаки мерзли, вшивели и погибали на позициях. И надломились. Боевые действия замерли. Начались стихийные, а потом и целенаправленные контакты с красными. Большевистские агитаторы внушали: «Вы что же, против всей России надеетесь устоять? Вас мало, а Россия велика». «Мы вашего не трогаем, и вы нас не трогайте. Идите по домам. Вы сами по себе, мы сами по себе». Разъясняли: «Раньше на Дону безобразничала Красная гвардия, а сейчас все уже по-другому, сейчас Красная Армия, в ней дисциплина». «Ваш атаман продался немцам за 4 миллиона».
