Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Отсутствие свидетельств о «фракциях» не означает, конечно, что соратники Сталина вообще не проявляли себя как политические деятели. В начале 1930-х годов члены Политбюро обладали относительной самостоятельностью, а само Политбюро еще можно было рассматривать как орган коллективного руководства. Это предопределялось несколькими причинами. Прежде всего действовала инерция прежних традиций руководства партией. Будучи первым среди равных, вождь должен был считаться как со своими ближайшими помощниками, так и с более широким кругом партийных функционеров, входивших в ЦК и имевших относительную свободу рук на местах. Положение Сталина, только недавно одержавшего победу в длительной борьбе с оппозициями (Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Бухариным, Рыковым и т. д.), было еще не столь прочным, чтобы открыто пренебрегать принципами «коллективного руководства». Более того, до тех пор, пока в стране нарастал острейший кризис, вызванный левым поворотом конца 1920-х годов, сам Сталин был заинтересован в поддержании прежних традиций руководства, в разделении ответственности между группой вождей.
Для начала 1930-х годов было характерно соблюдение формальных процедур деятельности Политбюро. Существовала также относительная самостоятельность отдельных членов Политбюро в управлении своими ведомствами. Документы позволяют выдвинуть предположение о наличии неформальных сетей высшей и средней «номенклатуры», включая руководителей регионов, связанных особыми отношениями с тем или иным членом Политбюро. Будучи хозяином на своем участке, каждый член Политбюро безусловно подчинялся высшему арбитру и «хозяину». Однако и сам Сталин, чувствуя себя вождем, должен был считаться с наличием «вотчин». На практике это выражалось в том, что члены Политбюро активно и настойчиво отстаивали интересы своих ведомств и своих сотрудников. Как правило, пытаясь разрешить возникающие проблемы аппаратными способами, члены Политбюро в особо острых ситуациях позволяли себе некоторые демарши вплоть до заявлений об отставке. Сталин в начале 1930-х годов достаточно терпимо относился к такой практике.
В наибольшей степени «особая позиция» ведомств проявлялась при выработке экономической политики в начале второй пятилетки. Отрезвление, наступившее после кризиса на рубеже пятилеток, сопровождалось нарастанием относительного разномыслия в различных структурах партийно-государственного аппарата. Под напором социально-экономических реальностей все откровеннее проявляли себя прагматичные ведомственные интересы, ранее абсолютно подавленные «единой волей», нацеленной на беспрекословное выполнение амбициозных планов. Корректировка же «генеральной линии», придание ей большей гибкости происходили в результате согласования интересов и позиций различных государственных инстанций: хозяйственных наркоматов, Госплана, Наркомфина, руководства правительства. Весомость этих претензий напрямую зависела как от степени приоритетности задач, которые решало то или иное ведомство, так и от влияния его руководителя.
Сталин в период «коллективного руководства» первой половины 1930-х годов выполнял в основном две роли. С одной стороны, он выступал в качестве верховного арбитра в межведомственных спорах. С другой — в качестве инициатора принципиальных решений общего характера. Конечно, такое деление достаточно условно — в ряде случаев эти две функции совпадали. Как арбитр при решении ведомственных вопросов Сталин, как правило, выбирал позицию защитника «общегосударственных интересов». Он всячески подчеркивал свою роль борца с ведомственным эгоизмом, который наносит вред государству. На практике это во многих случаях означало, что Сталин солидаризировался с позицией руководства СНК, Госплана и Наркомфина. Однако эта позиция Сталина не была принципиальной и постоянной. Являясь твердым приверженцем форсированного (скачкообразного) индустриального развития, он поощрял амбиции хозяйственных наркоматов. В целом все это позволяет рассматривать Сталина в значительной мере как составную часть системы советской ведомственности.
С политической точки зрения ведомственность, опиравшаяся на позиции членов Политбюро — руководителей ведомств, оставалась последним препятствием на пути единоличной диктатуры. Относительно прочные позиции отдельных советских лидеров и реальное влияние различных партийно-государственных структур могли стать важной предпосылкой постепенного формирования более предсказуемой, сбалансированной и очищенной от террористических крайностей системы, системы своеобразного «смягченного сталинизма». Однако борьба за ведомственные интересы никогда не перерастала в формирование какого-либо подобия «фракций», объединявших нескольких членов Политбюро. Даже те советские ведомства, во главе которых стояли члены Политбюро, не смогли составить серьезный политический противовес единоличной власти вождя. В определенный момент Сталин сумел сравнительно легко нарушить властный баланс начала 1930-х годов в свою пользу. В начале 1935 г., после смерти Кирова и Куйбышева, по инициативе Сталина был фактически ликвидирован пост второго секретаря ЦК, заместителя Сталина по партии, который до конца 1930 г. занимал Молотов, а затем Каганович. Обязанности второго секретаря были разделены между несколькими членами высшего руководства. Усилилось значение молодых протеже Сталина — Жданова и Ежова. Несмотря на их официальные посты (Жданов был только кандидатом в члены Политбюро, а Ежов не входил в Политбюро вовсе), они ведали многими важнейшими вопросами, получая задания непосредственно от Сталина. Все чаще нарушалась традиционная процедура работы Политбюро — реже проводились заседания, большинство вопросов решались опросом и т. д. Репрессии, затрагивающие в предыдущие годы в основном рядовых граждан, обрушились на многих высокопоставленных членов партии, входивших в непосредственное окружение отдельных членов Политбюро. Сталинским соратникам по Политбюро становилось все труднее отстаивать свои «вотчинные» права.
Такое положение не могло устраивать ни одного из членов Политбюро. По отношению к репрессиям против партийно-государственных чиновников все члены Политбюро имели основания быть «умеренными». Все они, несомненно, хорошо понимали, какую угрозу несут массовые аресты в «номенклатурной» среде. Показания, выбитые в НКВД у работников, связанных с членами Политбюро многочисленными служебными и личными узами, не только ограничивали власть и влияние сталинских соратников, но и ставили под вопрос их личную безопасность. Однако поставленные перед выбором, большинство членов Политбюро не только не оказывали существенного сопротивления этим действиям Сталина, но поспешили присоединиться к новому курсу, демонстрируя повышенную бдительность и верность вождю. Исключение составлял Орджоникидзе. Как показывают многочисленные документы, по поводу арестов в Наркомате тяжелой промышленности и в окружении Орджоникидзе между Сталиным и Орджоникидзе действительно происходили конфликты. Орджоникидзе отстаивал право самостоятельно распоряжаться судьбой «своих» людей. Конфликт обострялся в силу личных качеств импульсивного и несдержанного Орджоникидзе. Это столкновение закончилось гибелью Орджоникидзе.
В литературе обсуждается вопрос о том, насколько далеко был готов пойти Орджоникидзе в противостоянии Сталину. Известные документы показывают, что Орджоникидзе вряд ли был готов к серьезной борьбе. Для этого он был слишком зависимым от Сталина и политически несамостоятельным. Имеющиеся факты свидетельствуют о том, что Орджоникидзе лишь пытался переубедить Сталина ослабить репрессии, хотя делал это настойчиво и, можно сказать, бесстрашно. Объективно Орджоникидзе выступал в защиту традиций «коллективного руководства» начала 1930-х годов, которые предусматривали в числе прочего относительную стабильность в партийногосударственной «номенклатуре». Позицию Орджоникидзе, несомненно, разделяли другие члены Политбюро, также заинтересованные в сохранении «номенклатурной» стабильности. Однако защищать эту линию они не были готовы.
Гибель Орджоникидзе оказалась предвестником утверждения новых отношений между Сталиным и его ближайшими соратниками. Помимо Орджоникидзе, 6 из 15 членов и кандидатов в члены Политбюро, избранных после XVII съезда партии (в 1934–1935 гг.) и доживших до 1937 г., потеряли свои посты. Пятеро из них были расстреляны. Однако на самом деле разного рода притеснения испытали практически все старые члены Политбюро. Одни из них находились под постоянной угрозой политических обвинений. У других были репрессированы родственники и ближайшие сотрудники. Все более активную роль в Политбюро играли молодые выдвиженцы (Жданов, Берия, Маленков), не имевшие «революционных заслуг» старых членов Политбюро, и приведенные к власти лично Сталиным. Высшие советские руководители попали в полную зависимость от Сталина.
