Анатолий Уткин - Дипломатия Франклина Рузвельта
На пресс-конференции 25 января де Голль снова усилил проанглийское направление своего курса в западном союзе. Он заявил, что ныне или когда-нибудь в будущем, но Франция и Британия должны определить природу своего союза, заключив двусторонний пакт. Эти слова как бы свидетельствовали о существовании негласной договоренности, нуждающейся лишь в протокольном оформлении.
Пытаясь капитализировать связи с Британией и недавний, заключенный в декабре 1944 года, договор с СССР, французское руководство стремилось изменить американскую позицию, добиться обращения с Францией как с полноправной великой державой, но тщетно. Прибывший в конце января 1945 года в Париж ближайший советник Рузвельта Гарри Гопкинс вопреки своему дружественному тону сделал для французов ясным, что США преградили им путь на совещание в Ялте. В беседах с Гопкинсом де Голль обвинил США в препятствовании восстановлению Франции в ранге великой державы.
Гопкинс прибыл в Париж, собственно, чтобы помочь французскому правительству "проглотить пилюлю" отказа от приглашения в Ялту. Беседы Гопкинса с французскими руководителями проливают свет на состояние американо-французских отношений после октябрьского признания. Вот свидетельство генерала де Голля. "Я смотрел на Гарри Гопкинса, и мне казалось, что я снова слушаю президента Рузвельта, говорившего со мною о Франции шесть месяцев назад в Вашингтоне. Но тогда освобождение еще предстояло. Я и мое правительство заседали в Алжире. У американцев были еще какие-то основания сомневаться в настроении метрополии. Теперь все прояснилось. Мир узнал, что наш народ желает принять участие в борьбе до победы, мир узнал подлинную силу нашей возрожденной армии, увидел, что я утвердился в Париже на гребне волны национального энтузиазма. Но убедились ли Соединенные Штаты, что Франция способна снова стать великой державой? Желают ли они действительно помочь нам в этом? Вот те вопросы, которые, по крайней мере с французской точки зрения, довлели над настоящим и будущим наших отношений с ними".
Обращаясь к Гопкинсу: "Для нас вот что главное: в смертельных опасностях, которые нас, французов, подстерегают с начала века, у нас не сложилось впечатления, что Соединенные Штаты связывают свою судьбу с судьбой Франции, что они желают видеть ее великой и сильной, что они сделали все, что могли, чтобы помочь ей быть такой".
Де Голль заявил, что решения "тройки", не согласованные с Парижем, будут неприемлемы для Франции.
В январе 1945 года произошла утечка атомной информации, которая потенциально могла увеличить значимость Франции в союзной, дипломатии Рузвельта. Один из французских физиков - Ханс фон Хальбан, участвовавший в канадской секции манхеттенского проекта, выехал (вопреки всем усилиям генерала Гроувза) во Францию, где виделся с П. Жолио-Кюри. Теперь Рузвельт не исключал того, что де Голль будет требовать от него права участия Франции в манхеттенском проекте. Тогда американцам было бы сложнее использовать атомное оружие в дипломатических усилиях против СССР.
В противодействии американскому курсу де Голль полагался на англичан, думавших о западноевропейском противостоянии США. Английское влияние сказалось на встрече американского и британского лидеров в преддверии Ялты, на двусторонней Мальтийской конференции. Здесь было решено, что Франция получит зону оккупации в Германии. Подобным же образом Черчилль и Иден высказались за предоставление Франции прав решения германского вопроса и в Ялте.
Возможно, в эти дни Рузвельт достиг последней ступени своих физических возможностей. Объективные наблюдатели (Ф. Перкинс и некоторые другие) отмечали, что костюмы стали велики президенту, его лицо заострилось, глаза запали. И те же наблюдатели говорят, что президент был в хорошей эмоциональной форме, он был весел и даже беззаботен.
Многие запомнили слова своего президента, сказанные в день последней инаугурации: "Мы, американцы, сегодня вместе с нашими союзниками проходим период чрезвычайного испытания... Если мы пройдем это испытание - успешно и с честью - мы решим задачу исторического значения... Я помню, как мой учитель, доктор Пибоди, говорил - в дни, которые сейчас кажутся нам спокойными и безмятежными: "Дела в жизни не всегда идут гладко. Иногда мы возносимся до небес - а затем все меняется и мы устремляемся вниз. Главное, что следует запомнить, это то, что развитие самой цивилизации всегда идет вверх; что линия, проведенная через пики и падения столетий, всегда будет направлена вверх" ...И сегодня в этом военном 1945 году мы, заплатив страшную цену, должны извлечь урок. Мы знаем теперь, что не можем жить отчужденно в мире; что наше собственное благосостояние зависит от благосостояния других наций, расположенных далеко от нас. Мы извлекли урок, что должны жить как люди, а не как страусы и не как собаки в укрытии. Мы научились быть гражданами мира, членами человеческого сообщества. Мы научились простой истине, выраженной Эмерсоном: "Единственный способ иметь друга - быть им". Мы не получим продолжительного мира, если будем относиться к другим с подозрением и недоверием - или со страхом. Мы можем преуспеть только в том случае, если мы будем относиться к другим с пониманием, и доверием, и мужеством, которое питается убеждением".
Многое теперь зависело и от самого президента. Крымская конференция, на которую он направился, получила название "Аргонавт". Неистощимый Черчилль придумал это название, полагая, что они с Рузвельтом отправляются на черноморские берега за золотым руном. Рузвельт ответил в Лондон согласием: "Вы и я - прямые наследники аргонавтов".
Беседуя с президентом накануне его отбытия в Крым, военный министр Г. Стимсон говорил о своем беспокойстве по поводу эффекта, который произведет на Советский Союз информация о создаваемой в США атомной бомбе. И все же оба твердо решили не сообщать своим основным союзникам об этом оружии.
Стратегия Рузвельта была весьма непростой. Он был готов в деталях обсудить условия вступления СССР в войну на Дальнем Востоке, он хотел разрешить все трудности, связанные с созданием всемирной организации. Что же касается наболевшей польской проблемы, то Рузвельт, в отличие от многих окружавших его политиков и дипломатов, смотрел на дело с реализмом и хладнокровием. Польша отстояла далеко от США, ситуация в ней не затрагивала прямо американских интересов. Ясно, что эта страна будет восстановлена и будет суверенна. Навязать свое решение в Польше на все сто процентов не казалось возможным. Приходилось считаться с местным соотношением сил, с законной заботой СССР о своей безопасности, с изменениями, происходящими во всей Восточной Европе, и в Польше в частности. Накануне отбытия на Крымскую конференцию, принимая в январе 1945 года семерых сенаторов от обеих партий, Рузвельт настойчиво говорил о реалиях, которые не может изменить даже мощь Америки. Он сказал, что СССР пользуется огромным влиянием в Восточной Европе и, с его точки зрения, очевидной является невозможность "порвать с ними (русскими) и поэтому единственно практичный курс - использование имеющегося у нас влияния с целью улучшения общей обстановки".
Как и Вудро Вильсон в 1918 - 1919 годах, Франклин Рузвельт в 1945 году многое хотел решить позже, опираясь на аппарат и процедуры создаваемой всемирной организации. Он спешил найти конструктивный подход к обозначившимся в Думбартон-Оксе проблемам и открыть путь к формированию мощного международного органа - Организации Объединенных Наций, в рамках деятельности которой он намеревался преодолеть сложности, периодически возникающие в мировом сообществе. Он не хотел, чтобы дежурные проблемы заблокировали реализацию центрального замысла, создание действенной ООН. Если текущие споры затормозят формирование ООН, то ничто не сможет воспрепятствовать разделу мира на зоны влияния. Таково было кредо президента. В Америке главной опасностью Рузвельт видел реанимацию изоляционизма.
Нужно отметить, что положение Западного фронта не давало Рузвельту в Ялте тех рычагов, на которые он, возможно, надеялся. Арденнское контрнаступление немцев привело к тому, что этот фронт находился в феврале 1945 года примерно в том положении, в каком он был едва ли полгода назад, в октябре 1944 года. Войска западных союзников стояли на границе Германии во Франции, Бельгии и Люксембурге, в то время как советские войска, форсировав Одер, находились менее чем в 80 километрах от столицы рейха. Ситуация на фронтах говорила о скором завершении европейской битвы. К концу января главные смещения в союзном расположении сил произошли на востоке. Советская Армия пересекла Одер, вошла в Будапешт, вышла к Щецину и Гданьску. На западе союзники восстанавливали силы после Арденнского контрнаступления немцев, готовясь к выходу в долину Рейна. Такова была конфигурация фронтов, когда Рузвельт совершал бросок "по следам" аргонавтов в черноморский город. На пути в Крым, читая пять затребованных в госдепартаменте книг о России, Рузвельт остановился на Мальте. Здесь он и Стеттиниус совещались с Черчиллем и его министром иностранных дел Иденом. Затем последовало заседание с Объединенным комитетом начальников штабов. Западные союзники пренебрегли всегдашним недоверием Сталина и по предварительной договоренности еще раз начали встречу с ним после внутренних согласований.
