Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Как и в отношении других своих сотрудников, Сталин располагал на Маленкова различными компрометирующими материалами. Как следует из письма Маленкова Сталину от 28 января 1939 г., отложившегося в фонде Сталина, в этот период в отношении ОРПО и самого Маленкова велось какое-то расследование. Маленков, в частности, жаловался Сталину на пристрастность московской партийной коллегии, ведущей дело. «Хочу сказать Вам, товарищ Сталин, — писал также Маленков, — что некоторые факты, известные Вам обо мне (касается личной морали), относятся ко времени задолго до того периода, когда я стал иметь доступ непосредственно к Вам. С тех пор как я впервые побывал лично у Вас, я, по хорошему переживая, как и всякий партиец, этот первый прием, дал себе твердое обещание быть перед Вами во всех отношениях образцовым партийцем. Держусь этого прочно»[1099]. Новая угроза нависла над Маленковым после ареста Ежова, с которым в предшествующие годы Маленков был тесно связан в силу своего служебного положения. Ежов дал против Маленкова какие-то показания. И хотя Сталин не дал делу ход, Маленков помнил об этом эпизоде. В 1953 г. протокол допроса Ежова с показаниями против Маленкова был обнаружен в сейфе арестованного Берии и переслан Маленкову. Маленков уничтожил его[1100].
Членом ЦК на XVIII съезде в 1939 г. был избран другой быстрорастущий выдвиженец Сталина — новый председатель Госплана СССР, тридцатишестилетний экономист Н. А. Вознесенский[1101]. До выдвижения на руководящие должности в Москве, Вознесенский в 1935–1937 гг. работал в Ленинграде под руководством Жданова. Не исключено, что именно Жданов рекомендовал Вознесенского Сталину. Сталин, судя по многим признакам, высоко ценил Вознесенского как специалиста и преданного делу руководителя. Этому образу соответствовал весь облик Вознесенского, который, однако, судя по свидетельствам очевидцев, вряд ли был приятным человеком. «Николай Алексеевич работал с исключительной энергией, быстро и эффективно решал возникавшие проблемы. Но он не умел скрывать своего настроения, был слишком вспыльчив. Причем плохое настроение проявлялось крайней раздражительностью, высокомерием и заносчивостью. Но когда Вознесенский был в хорошем настроении, он был остроумен, жизнерадостен, весел, любезен. В его манере держать себя, в беседах проявлялись образованность, начитанность, высокая культура. Но такие мгновения были довольно редки. Они проскальзывали как искры, а затем Вознесенский опять становился мрачным, несдержанным и колючим», — таким запомнил Вознесенского Я. Е. Чадаев, занимавший пост управляющего делами СНК СССР[1102]. А. И. Микоян, сочувственно относящийся к Вознесенскому и его трагической судьбе, тем не менее писал: «[…] Как человек Вознесенский имел заметные недостатки. Например, амбициозность, высокомерие. В тесном кругу узкого Политбюро это было заметно всем. В том числе его шовинизм»[1103].
Маленков и Вознесенский выступили с основными докладами на XVIII конференции ВКП(б), состоявшейся в январе — феврале 1941 г.[1104] На пленуме ЦК, собравшемся вскоре после конференции (21 февраля 1941 г.), Маленков, Вознесенский и новый первый секретарь московской партийной организации А. С. Щербаков (Н. С. Хрущева послали руководить Украиной) были избраны кандидатами в члены Политбюро. Предлагая эти новые кандидатуры пленуму ЦК, Сталин повторил аргументацию, изложенную на февральско-мартовском пленуме 1937 г.: «Мы здесь совещались, члены Политбюро и некоторые члены ЦК, пришли к такому выводу, что хорошо было бы расширить состав хотя бы кандидатов в члены Политбюро. Теперь в Политбюро стариков немало набралось, людей уходящих, а надо, чтобы кто-либо другой помоложе был подобран, чтобы они подучились и были, в случае чего, готовы занять их место. Речь идет к тому, что надо расширить круг людей, работающих в Политбюро.
Конкретно зто свелось к тому, что у нас сложилось такое мнение — хорошо было бы сейчас добавить. Сейчас 2 кандидата в Политбюро. Первый кандидат Берия и второй Шверник. Хорошо было бы довести до пяти, трех еще добавить, чтобы они помогали членам Политбюро работать. Скажем, неплохо было бы тов. Вознесенского в кандидаты в члены Политбюро ввести, заслуживает он это, Щербакова — первого секретаря Московской области и Маленкова — третьего. Я думаю хорошо было бы их включить»[1105].
Последующие события показали, что заявления Сталина не были простой декларацией. Выдвинувшиеся на волне репрессий Берия, Вознесенский, Маленков действительно заняли ключевые посты в послевоенный период. После смерти Сталина именно между выдвиженцами конца 1930-х годов, а именно: Берией, Маленковым и Хрущевым, развернулась основная борьба за право наследовать власть вождя.
«Секретная пятерка»
Окончательное утверждение личной диктатуры Сталина выражалось не только в кардинальных изменениях его взаимоотношений с соратниками, но и в разрушении прежней и создании новой системы принятия решений. Прежде всего логическое завершение в годы «большого террора» получил наметившийся ранее процесс фактической ликвидации Политбюро как коллективного органа власти. Вскоре после февральско-мартовского пленума ЦК, 14 апреля 1937 г., Политбюро по инициативе Сталина опросом приняло важное постановление «О подготовке вопросов для Политбюро ЦК ВКП(б)»:
«1. В целях подготовки для Политбюро, а в случае особой срочности и для разрешения вопросов секретного характера, в том числе и вопросов внешней политики, создать при Политбюро ЦК ВКП(б) постоянную комиссию в составе тт. Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича Л. и Ежова.
2. В целях успешной подготовки для Политбюро срочных текущих вопросов хозяйственного характера создать при Политбюро ЦК ВКП(б) постоянную комиссию в составе тт. Молотова, Сталина, Чубаря, Микояна и Кагановича Л.»[1106].
Это решение имело принципиальное значение. Фактически речь шла о формальном закреплении реальной практики ограничения прав Политбюро в пользу узкой группы, состоящей из Сталина и его ближайших соратников. Сталин счел необходимым дать подробную мотивировку своего предложения. Под его диктовку Поскребышев записал следующее обращение к членам Политбюро: «Вопросы секретного характера, в том числе вопросы внешней политики должны подготавливаться [для] Политбюро по правилу секретариатом ЦК ВКП(б). Так как секретари ЦК, за исключением гов. Сталина, обычно работают вне Москвы (Жданов) либо в других ведомствах, где они серьезно перегружены работой (Каганович, Ежов), а секретарь ЦК т. Андреев бывает часто по необходимости в разъездах, между тем как количество секретных вопросов все более и более нарастает, секретариат ЦК в целом не в состоянии выполнять вышеуказанные задачи. Кроме того, ясно само собой, что подготовка секретных вопросов внешней политики абсолютно невозможна без участия т. Молотова и Ворошилова, которые не состоят членами секретариата ЦК»[1107]. Таким образом, Сталин постарался представить дело таким образом, будто речь шла о замене постоянными комиссиями при Политбюро Секретариата ЦК в качестве подготовительной инстанции. На самом деле, предоставленное комиссиям право не только готовить, но и решать («в случае особой срочности») вопросы означало, что они фактически заменяли собой и Секретариат, и Политбюро. При этом формально Ежов, включенный в комиссию даже не входил в Политбюро. Лишь в октябре 1937 г. его утвердили кандидатом в члены Политбюро.
Поскольку особая документация, отражающая работу «пятерок», не велась, реальный порядок их деятельности установить практически невозможно. Некоторые косвенные данные позволяют судить о том, что «пятерки» (по крайней мере, первая из них) действительно работали. Как свидетельствуют журналы посещений кабинета Сталина, в 1937 и большую часть 1938 г. Молотов, Ворошилов, Каганович и Ежов вместе регулярно собирались в кабинете у Сталина[1108]. С начала июля 1937 г. инициирующие тот или иное решение записки руководства Наркомата иностранных дел, посылаемые в Политбюро, адресовались Сталину и в копиях остальным четырем членам «пятерки»[1109] К «пятерке» по вопросам НКВД адресовался также Ежов. Так, 22 июня 1937 г. он направил членам комиссии по рассмотрению секретных вопросов документы с просьбой о создании внесудебной «тройки» в Западной Сибири[1110], что, как уже говорилось, положило началу непосредственной подготовке массовых операций 1937–1938 гг. На шифротелеграмме начальника политотдела Дальневосточной железной дороги от 18 октября 1937 г. сохранилась резолюция Сталина с предложением решения, адресованная «секретной пятерке». На документе расписались члены первой комиссии, образованной в апреле — Сталин, Молотов, Ворошилов, Кагановича и Ежов. Решение по данному вопросу было оформлено как решение Политбюро от 20 октября под грифом «особая папка»[1111] Как следует из журнала регистрации посещений кабинета Сталина, 18 и 19 октября никаких встреч в его кабинете не было, а 20 октября была короткая встреча с секретарем ЦК А. А. Андреевым и первым секретарем ЦК компартии Узбекистана У. Ю. Юсуповым[1112]. Между тем за 20 октября 1937 г. в протоколе заседаний Политбюро оформлено 45 решений, в том числе 13 с грифом «особая папка»[1113]. Скорее всего, «пятерка» собиралась 20 октября в зале заседаний Политбюро в Кремле.
