Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
Миссия Сталина в Царицыне могла завершиться уже в первую неделю после прибытия в город. Он организовал отправку хлеба, и теперь ему предстояла инспекторская поездка в Новороссийск. Но в это время транспортная связь Юга с Центром прервалась; железнодорожный путь перерезали части атамана Краснова. Обеспокоенный ситуацией Сталин телеграфировал Ленину: «В положении Царицына произошел ночью тринадцатого крупный перелом — казаки взяли Кривую Музгу верстах в 40 от Царицына. В связи с этим я не считаю целесообразным выехать в Новороссийск».
Правда, уже 15 июня он докладывал главе правительства: «Муз-га взята нами... Сегодня отправляю в Москву и на Север полмиллиона пудов хлеба... Нужны сорок угольных паровозов, у нас уголь есть. Я дважды обращался в Коллегию пяти. Воронеж не отвечает, между тем там целая куча лишних паровозов. Примите меры».
Штабной вагон Сталина становился центром, откуда выходили люди, получавшие властные полномочия. В дело он вовлекает множество исполнителей. Когда наступление белых осложнило его задачу, он нашел рациональное решение. В 12 часов ночи в телеграмме от 17 июня он сообщает Ленину: «Ввиду перерыва железнодорожного сообщения севернее Царицына мы решили весь груз направить водой. Стянуты все баржи. Отправляем полмиллиона пудов, главным образом пшеницы, тысячу пятьсот голов скота... Укажите срочно по прямому проводу, а не телеграммой, ибо телеграммы запаздывают... куда направить груз».
Только в июне Сталин отправил в Центральную Россию 2379 вагонов — два с половиной миллиона пудов продовольственных грузов. Сравним: за май 1918 года по всей России было отгружено хлеба лишь 1662 вагона. Сталин не присутствовал на прошедшем в Москве с 4 по 10 июля V Всероссийском съезде Советов, принявшем первую Советскую Конституцию (РСФСР). Это было его детище, но он не попал к рождению высшего закона Республики. В эти дни он занимается организацией обороны Царицына. Не состоялась и еще одна его миссия.
Организовав отправку продовольствия, Сталин намеревался выехать в Новороссийск, где решалась судьба Черноморского флота. Еще с первых чисел мая 1918 года весь Российский флот находился в Новороссийске. 10 июня Германия предъявила Советскому правительству ультиматум. В нем требовалось: в девятидневный срок перевести весь Черноморский флот в Севастополь, где был сильный немецкий гарнизон. В случае отказа немцы угрожали наступлением на Москву.
Положение становилось патовым. Отдавать флот было нельзя, но и отклонить условия немцев — невозможно. Это означало возобновление войны с Германией. В этих условиях Совет народных комиссаров делает два отчаянных хода. Он направил Черноморскому флоту «открытое радио» с приказом идти в Севастополь, но одновременно в Новороссийск срочно выехал представитель Центра Вахрамеев с секретной директивой — затопить флот.
Такое решение далось тяжело. В состав Черноморской эскадры
входили два дредноута, пятнадцать миноносцев, подводные лодки и вспомогательные суда. В новороссийской гавани состоялись бурные многотысячные митинги. Ораторы исступленно били себя в грудь и рвали «тельники», демонстрируя шедевры татуировки. Конечно, это была трагедия. Формально флот сдался. Дредноут «Воля» и восемь эскадренных миноносцев ушли в Севастополь. Однако дредноут «Свободная Россия» и восемь других миноносцев остались на рейде. Наступила ночь. Назавтра срок ультиматума истекал, и в четвертом часу дня «Керчь» обошла «Феодосию» с правого борта. Торпедная мина тяжело плюхнулась в воду, матросы сняли бескозырки, текли слезы. Миноносцы держали на мачтах сигнал: «Погибаю, но не сдаюсь». Через полчаса море опустело. Эфир принял радио: «Всем... Погиб, уничтожив часть судов Черноморского флота... Эскадренный миноносец «Керчь».
От участия в трагедии флота Сталина удержали обстоятельства, а в час ночи 7 июля в Царицын поступила срочная телеграмма. В ней сообщалось: «Наркому Сталину. Сегодня около 3 часов дня левый эсер убил бомбой Мирбаха. Это убийство явно в интересах монархистов или англо-французских капиталистов. Левые эсеры, не желая выдать убийцу, арестовали Дзержинского и Лациса и начали восстание против нас. Мы ликвидируем (его) сегодня же ночью беспощадно и скажем народу всю правду: мы на волосок от войны. У нас заложниками сотни левых эсеров. Повсюду необходимо подавить беспощадно этих жалких и истеричных авантюристов, ставших оружием в руках контрреволюционеров. Все, кто против войны, будут за нас. Итак, будьте беспощадны против левых эсеров и извещайте чаще. Ленин».
Ответ Сталина ушел в 3 часа ночи: «Спешу на фронт. Пишу только по делу. Линия южнее Царицына еще не восстановлена. Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Можете быть уверены, что мы не пощадим никого — ни себя, ни других, а хлеб все же дадим. Если бы наши военные не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана; и если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им...Что касается истеричных — будьте уверены, у нас рука не дрогнет. С врагами будем действовать по-вражески».
Пожалуй, без учета этого эмоционального телеграфного разговора нельзя полностью понять логику дальнейших поступков и действий Сталина на Царицынском фронте. Дальше он будет по-
ступать сообразно обстановке, взваливая на свои плечи все больший груз ответственности.
Положение Республики действительно был сложным. Извне ее осаждали интервенты. Мятежи сотрясали страну изнутри; восстание в Ярославле перекинулось в Муром, Арзамас, Рыбинск. Через месяц чехи и белогвардейцы захватят Казань, где в их руки попадет весь золотой запас Российской империи. В этой все более накалявшейся атмосфере атаман Краснов тоже предпринял активные шаги. Он рассчитывал овладеть Царицыном силами Донской армии, чтобы затем соединиться с взбунтовавшимся чехословацким корпусом, уральскими и оренбургскими белоказаками. В случае объединения контрреволюция отрезала северную часть России с Петроградом и Москвой от Юга с его запасами хлеба.
Гражданская война довела до крайней степени остроту противостояния классов и раскол общества на красных — большевиков и белых — «контру и буржуев». Она открыла выход веками копившейся ненависти угнетенных и униженных к паразитированию аристократии, эксплуататоров.
Но если красноармейцев, порой проявлявших в этой антагонистической борьбе чрезмерную жестокость, можно понять и объяснить их поступки: хотя бы «недостаточной грамотностью», то как понять людей, воспитанных заботами гувернеров и гувернанток, прошедших гимназии, институты и юнкерские училища?
«Странная вещь Гражданская война, — записывает в дневнике полковник Дроздовский. — Какое озверение вносит в нравы, какою смертельною злобой и местью пропитывает сердца. Жутки наши жестокие расправы, жутка та радость, то упоение убийством, которое не чуждо многим добровольцам... Сердце мое мучится, но разум требует жестокости».
Но за какие идеалы боролась Белая гвардия, названная так в противовес Красной гвардии? «Какими же принципами руководствовалось Белое движение? — вопрошает митрополит Вениамин (Федченков), епископ армии и флота у Деникина и член «совета министров» при Врангеле.
— Сознаюсь, у нас не было не только подробной политико-социальной программы, но даже самые основные принципы были не ясны с положительной стороны... Мы боролись против большевиков — вот наша цель и психология... Что касается политического строя, то он был неясный, не предрешенческий: вот покончить лишь с большевиками, а там «все устроится».
Как? Опять Учредительное собрание, прежде разогнанное Железняковым? Нет! Об Учредительном собрании и не упоминалось. Что же? Монархия с династией Романовых? «Когда зашла речь о династии Романовых, генерал Врангель бросил горячую фразу, которая поразила даже его сотрудников-генералов: «Россия — не романовская вотчина!»
Кроме полковников, возвышенных демократическим Февралем в ранг генералов, двадцатилетних подпоручиков, произведенных сразу в полковники, среди белого воинства было много бывших кадетов, гимназистов и юнкеров в возрасте 15—18 лет. Многие восприняли Гражданскую войну через призму романов Фенимора Купера, война представлялась неким романтическим приключением. И они усмиряли российский народ со сладострастием белых колонизаторов, убивавших американских индейцев.
Командир драгунского эскадрона в корпусе Каппеля штаб-ротмистр Фролов вспоминал: «Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в деревню. Деревня Жарковка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевикам пришлось расстрелять всех мужиков от 18 до 55-летнего возраста, после чего «пустили петуха». Убедившись, что от Каргалинска осталось пепелище, мы пошли в церковь... Был страстной день.
