Марьяна Скуратовская - Принцессы Романовы: царские дочери
Александре Павловне нашли нового жениха. Им стал брат австрийского императора, эрцгерцог Иосиф, наместник или, как его называли, палатин Венгерский. Он был образованным человеком с приятным, мягким – слишком мягким, как стало ясно в очень недалеком будущем! – характером. И понимал, какой честью и какой редкостной удачей будет для него брак с юной и прелестной русской великой княжной.
По случаю приезда эрцгерцога Иосифа, его помолвки и обручения с Александрой Павловной не устраивалось никаких пышных торжеств и балов. И вообще – вторая помолвка Александры Павловны прошла незаметно, в тени пышного обручения ее младшей сестры Елены Павловны с принцем Фердинандом Мекленбург-Шверинским. Большинство русских придворных полагали будущий брак Александры Павловны неудачным.
Граф Ростопчин писал в сентябре 1799 года графу Воронцову: «Поверьте мне, не к добру затеяли укреплять союз с австрийским двором узами крови. То только лишнее обязательство и стеснение; такие связи пригодны лишь в частном быту. Из всех сестер она будет выдана наименее удачно. Ей нечего будет ждать, а детям ее и подавно».
Ростопчин имел в виду, что, поскольку эрцгерцог Иосиф всего лишь младший брат императора Франца II, а сам император вторым браком женат на чрезвычайно плодовитой Марии-Терезии Неаполитанской, то у эрцгерцога нет шансов на трон, а у его детей – на сколько-нибудь видное место в политике. Да и потом, русских при венском дворе ненавидели. И нежной, чувствительной Александре Павловне почти наверняка пришлось бы там страдать. Но император Павел хотел выдать старшую дочь замуж как можно скорее, словно желая тем самым загладить неудачу с королем Густавом. А Александра Павловна кротко покорилась. Ее сердце было разбито, и ей было безразлично, за кого выходить и куда ехать.
* * *Венчание великой княжны Елены Павловны с принцем Фердинандом Мекленбург-Шверинским произошло в Петербурге 12 октября 1799 года.
Венчание Александры Павловны с эрцгерцогом Иосифом произошло в Гатчине 19 октября 1799 года.
А 21 ноября Александра Павловна, теперь уже звавшаяся великой княгиней и палатиной Венгерской, покинула Россию.
В сопровождающие ей дали придворную даму Юлию Ивановну Пален и священника Андрея Самборского, который сам попросил государыню о такой милости. И государыня разрешила. Неизвестно, догадывалась ли Мария Федоровна о не совсем отеческих чувствах Самборского к Александре Павловне. Но, возможно, с ее точки зрения это было скорее достоинством, чем недостатком Самборского как сопровождающего Александры Павловны. Таким образом, у ее дочери в Вене будет не только верный друг и советник, не только духовный наставник, но и, возможно, любящий ее человек, который сможет утешить молодую женщину в ее несчастливом супружестве. В том, что супружество шестнадцатилетней Александры Павловны и двадцатидвухлетнего, неопытного и неуверенного в себе герцога Иосифа будет несчастливым – не сомневался уже никто. Вместе с Самборским в Австрию уехала его старшая незамужняя дочь Анна.
Говорили, что уезжала Александра Павловна, словно бы томимая роковыми предчувствиями. Что она была особенно нежна и прощалась с близкими словно навеки, и даже будто бы говорила, что на чужбине ее ожидает скорая кончина.
И не ее одну томили скверные предчувствия. Графиня Варвара Головина, фрейлина императрицы, вспоминала: «Император расстался с ней с чрезвычайным волнением. Прощание было очень трогательным. Он беспрестанно повторял, что не увидит ее более, что ее приносят в жертву. Мысли эти приписывали тому, что, будучи в то время справедливо недовольным политикой Австрии относительно его, государь полагал, что вручает дочь свою недругам. Впоследствии часто вспоминали это прощание и приписывали все его предчувствию».
Странно, однако, что никакие дурные предчувствия не томили Павла Петровича, когда прощался он месяц спустя со второй своей дочерью, Еленой Павловной. Воистину странно, ибо ее тоже ждали печальная участь и скорая смерть.
* * *В Вене к русским всегда относились скверно, а тогда особенно: из-за того, что австрийцы сознавали свою зависимость от поддержки России перед лицом угрозы со стороны якобинской Франции. Несмотря на обещанную свободу вероисповедания, юная палатина немедленно подверглась жесткому прессингу со стороны католического духовенства, желавшего заполучить в лоно своей церкви и эту невинную душу. К счастью, духовник великой княгини, Андрей Самборский, был готов к такому развитию событий и помогал Александре Павловне противостоять искусителям. Но в решении внутрисемейных проблем он ей помочь не мог. А семейные проблемы появились очень скоро.
Дело в том, что император Франц II первым браком был женат на родной тетке Александры Павловны, нежной красавице Елизавете Вюртембергской. Брак этот был счастливым, но бездетным, и продлился недолго. Второй раз император женился через семь месяцев после кончины первой супруги – на своей двоюродной сестре Марии-Терезии, принцессе Неаполитанской. Она была дурна собой и истерична, зато, несмотря на внешнюю хилость, чрезвычайно плодовита и родила австрийскому императору тринадцать детей. Надо сказать, что мать Марии-Терезии – неаполитанская королева Мария-Каролина – много лет была одержима идеей породниться с русским двором. Она предлагала одну из своих дочерей в жены великому князю Александру Павловичу и получила отказ – Екатерина не желала родниться с католическим семейством. Марию-Каролину это не остановило, и, когда пришло время женить великого князя Константина, она предложила и для него одну из своих дочерей. Действовала она через своего любовника, графа Андрея Разумовского, посла России. Она была уверена, что Разумовский действительно был соблазнен ею и теперь является верным рабом своей возлюбленной. Разумеется, она и заподозрить не могла, что Екатерина подослала к ней красавца и сладострастника Разумовского с приказанием быть соблазненным неаполитанской королевой и шпионить за ней. Причем это задание было дано ему в наказание за соблазнение Натальи Алексеевны, первой жены цесаревича Павла Петровича. Так что Разумовский и не думал помогать Марии-Каролине в ее начинаниях и откровенно предупредил обо всем Екатерину, вследствие чего в ее очередном письме барону Гримму появились строчки: «Из письма графа Разумовского следует заключить, что неаполитанскому двору пришла охота весьма некстати наградить нас одним из своих уродцев. Я говорю уродцев, потому что все дети их тщедушные, подвержены падучей болезни, безобразные и плохо воспитанные». Разумеется, Екатерина снова отказала Марии-Каролине, причем на этот раз в резкой и пренебрежительной форме. Оскорбленная в своих материнских амбициях, Мария-Каролина прониклась ненавистью ко всему русскому и особенно к русской императорской семье. Она внушила эту ненависть и всем своим детям. И надо же было такому случиться, что при венском дворе, где правила теперь одна из ее дочерей – Мария-Терезия, – появилась русская великая княжна, юная и прекрасная, и к тому же удивительно похожая на первую, потерянную, любовь императора, супруга Марии-Терезии! При виде Александры Павловны император не смог сдержать волнения, вспомнив покойную Елизавету Вюртембергскую. Если и раньше у Марии-Терезии была причина испытывать неприязнь к своей русской невестке, то теперь этих причин было две – к семейной обиде примешалась еще и женская ревность. С этого момента и начались бедствия юной палатины Венгерской. Андрей Самборский вспоминал: «Когда, с одной стороны, папское суеверие везде преследовало Великую княгиню, в то же самое время с другой стороны, по всем путям, даже в собственном Ее высочества кабинете и опочивальне, коварные сети были расстилаемы порфироносной высочайшей персоной, не одаренной природной красотой, а потому снедаемой ревностью и завистью. Сия дочь славного севера, обратив на себя все внимание и уважение народа и помрачив славу ревнивой неаполитанки, потрясла все ее существо тем более, что при первом в Вену прибытии, когда Великая княгиня представилась их цесарским величествам, император, узрев сверх чаяния, в лице своей племянницы живое изображение своей первой супруги, императрицы Елисаветы, содрогнулся. Воспоминание счастливого с ней сожития привело его в чрезвычайное смущение духа, которое равномерно чрезвычайно огорчила сердце императрицы, нынешней второй супруги! После сего возгорелось против невинной жертвы непримиримое мщение; после сего не нужно вычислять всех неприятностей, которыми нарушалось душевное спокойствие Ее высочества…»
Была у императрицы и третья причина для неприязни: красота Александры Павловны, ибо сама Мария-Терезия была дурнушкой.
Можно назвать и четвертую причину: богатое приданое, роскошные наряды и украшения Александры Павловны.
Во время первого же посещения театра Александра Павловна надела, согласно обычаю русских великих княжон и своему статусу, подаренные отцом-императором бриллианты, которые оказались роскошнее и лучше огранены, чем драгоценности императрицы Марии-Терезии, присутствовавшей на том же спектакле в соседней ложе. Мария-Терезия – воистину «плохо воспитанная» особа, правильно заметила покойная Екатерина! – потребовала, чтобы впредь палатина Венгерская появлялась в присутственных местах без украшений. В принципе, она не имела права требовать чего-то подобного, а Александра Павловна не должна была покоряться. Но кроткая девушка, только и мечтавшая, что о мире в новой семье, покорилась и больше не надевала драгоценностей… И в следующий раз на балу украсила себя только живыми цветами. Но в обрамлении живых цветов ее красота, юная, нежная и свежая, сверкала еще ярче, чем в обрамлении золота и драгоценных камней. И еще сильнее контрастировала с уродством разряженной императрицы. Мария-Терезия вновь разгневалась и запретила невестке вообще посещать празднества – кроме церковных и официальных. Александра Павловна снова покорилась. И муж ее, эрцгерцог Иосиф, тоже не имел воли и смелости, чтобы вступиться за жену. Впрочем, Самборский за него заступается, утверждая, что «горячая любовь и уважение, которые палатин торжественно выказывал как при жизни, так и по смерти своей супруги служат ему лучшей порукой пред целым светом в том, что он никакого не имел участия в причиненных великой княгине оскорблениях…»
