Роман Гуль - Азеф
Савинков часто спрыгивал с балагулы, бежал разогреваясь, по извозчичьи махая руками.
- Ай, господин, вы бы сели себе и сидели, нельзя же, чтобы все мы бежали, тогда бы нам лучше было бегать, чем ездить! - И Савинков, смеясь, впрыгивал на балагулу. Плотней кутаясь в пальто натягивал на себя еще рогожу. Тихо поскрипывая в ночи, через границу медленно ехала балагула. И было тихо на ней, словно старый фактор Нейерман вез мешки с овсом.
8
В окнах квартиры Чернова стояли кактусы. На звонок Савинкова к двери стали приближаться медведеобразные шаги. Снялась цепь. Щелкнул замок. В полутемноте выросла крупная фигура с сердитым лицом, взлохмаченными волосами.
- Чем могу служить? - сказал скверно по-французски Чернов.
- Я - Савинков.
- Что? - удивленно пробормотал Чернов. - Проходите, - буркнул зло.
Тот же портрет Михайловского, окурки в пепельнице, несмотря на погоду, пять удочек с красными поплавками.
- В чем дело? Почему вы здесь? - закричал Чернов. Савинков увидел гнев. Прыгнула рыжая борода, круглые, косые глаза метнулись в стороны.
- Я хотел видеть Гоца, его нет.
- Михаил уехал. В чем дело?!
- Азеф нас бросил. За нами началась слежка.
- Что вы мелите вздор! Иван на месте! Я знаю! Вы бежали с поста!
- Я прошу вас, Виктор Михайлович...
- Вы не смели! Вы сорвали дело! Вы были обязаны беспрекословно повиноваться Ивану! Он начальник! Он назначен ЦК! Вам было приказано быть в Петербурге! Вы должны быть на месте, чего б это ни стоило! - чем сильней кричал Чернов, визгливей становился крик, неуловимей разбегались глаза. Чернов возмущен, он ходил по комнате резкими шагами. - Чорт знает что!! В то время, как вы тут, Плеве порет крестьян, гонит людей в застенки, наполняет Сибирь лучшими людьми!..
- Виктор Михайлович я есть хочу.
- Чего!? Что вы хотите?!
- Есть! Накормите меня, я ехал две недели без денег.
А знаете что, - остолбенев, вскрикнул Чернов. - Вы, молодой человек с наглецой! вот что!
9
Назавтра, за обедом в ресторане Виктор Михайлович смеялся прекрасным рядческим смешком. Приговаривал, посматривал с добродушием дяди.
- Да как же, голубок, согласитесь, сеяли рожь, а косим лебеду. Затеяли важнеющее партии дело, все в уверенности, Павел Иванович ведет, а вы авось да небось да третий кто нибудь. Да разве это дело, кормилец? Постойте, как Иван вас взгреет. Молодо зелено, то то и оно то вот. Что бы сказала Вера?
- Какая Вера?
-Как какая? Вера Николаевна Фигнер, - ответил Чернов, прожевывая шницель.
- А, скажите, Павел Иванович, - говорил позднее, за кофе Чернов, - ну вот, скажем так, перешли вы к нам от социал-демократов, говорите, не удовлетворяет вас пробел в аграрном вопросе, ну, а как же вы мыслите то, вот хотя бы по тому же аграрному вопросу, скажем? А? С литературой то едва ли знакомы? Ох, едва ли? Про французских утопистов то Анфантена, Базара пожалуй и не слыхивали? И про производительные ассоциации Лассаля не довелось почитать?
Савинков пил кофе, прислушиваясь к дальней ресторанной музыке.
- Это верно, не слыхивал, - сказал он, улыбаясь,
отхлебывая кофе. - В аграрных делах, не специал.
- Не специал? - захохотал Чернов, тряся львиной шевелюрой. - Так сказать, революционер на свой салтык? Так что ли? Плохо-с, что не специал, как же так, вы же член партии?
- Не по аграрным делам. Вашего департамента не касаюсь. Бог там знает, сколько мужику земли надо? Вон, Толстой говорит, три аршина. Вы кажется предлагаете значительно больше?
- Так как же это, кормилец, Лев Толстой и прочее. Ведь это же стало быть индифферентизм к программе партии?
- Зачем? Просто приемлю, что по сему поводу излагаете вы, и ни мало вопреки глаголю. Не та специальность, Виктор Михайлович. Вы теоретик, вам и книги в руки. Я выбираю другое. Разделение труда - верный принцип достижений. Вам теория. А нам разрешите бомбы. Я ведь думаю, что ваш друг, Иван Николаевич, тоже мало занят французскими утопистами?
- Аристократия духа, стало быть! Понимаю, понимаю! Такими мелочами, мол, не занимаемся, что там аграрные дела, нам бомбы подавай. Ну что же, что же, быстрым говорком пел Чернов, - два стоят, два лежат, пятый ходит, шестой водит. Ну, бутылочка то вся? Другую спрашивать уж не будем.
Отставляя стул, Савинков говорил: - Я, Виктор Михайлович, собственно, народовол.
- Это зря, батюшка, зря, ни к чему, это история уж, история, да, да, пойдемте-ка, пойдемте, и так заобедались.
10
В четверг в двенадцать, еженедельно, блиндированная карета министра Плеве вымахивала из дома на Фонтанке. Окруженная рысаками и велосипедистами она мчалась стремительно, как черный лаковый куб, мимо Троицкого моста, Дворцовой набережной к Зимнему дворцу. Сквозь затуманенные стекла была видна фигура плотного человека, смотревшего на бело-замерзшую Неву.
11
На этот раз из Женевы Савинков ехал не один. Ехал нервный с светлыми, насмешливыми глазами Каляев; крепкий, как камень, динамитчик Максимилиан Швейцер; такой же крепкий, только румяный и веселый Егор Сазонов; колеблящийся Боришанский; больной экземой Алексей Покотилов. Ехал и сам Иван Николаевич.
Все были в разных городах России: - в Риге, Киеве, Москве. Но когда наступила весна, все съехались в Петербург, чтобы убить министра.
12
Перед подготовкой убийства боевики были в Москве. Посланные на дело партией, еще не знали друг друга. Савинков остановился в фешенебельном отеле "Люкс". И в один из дней, когда он без дум стоял у окна, на пороге появилась грузная, каменная фигура Азефа.
Азеф не подал руки. Он опросил коротко, как спрашивают обвиняемого:
- Как вы смели уехать из Петербурга? - и уставился пудовыми глазами на Савинкова.
- Я уехал потому, что вы бросили нас. Нам грозил арест, мы были выслежены полицией, чтобы не провалить дело, я снял товарищей. Но разрешите спросить, как вы смели бросить нас на произвол судьбы, на арест полицией, не давая ни указаний, ни денег? Почему не было ни одного письма, по указанному вами адресу?
Азеф смотрел на Савинкова в упор. Хотелось знать: есть ли подозрение? Его не было.
- Меня задержала техника динамитного дела, - сказал Азеф. - Я не мог раньше выехать. Но это всё равно, вы не смели сходить с поста.
- Вплоть до бессмысленной виселицы?
- За вами никто не следил.
- Если б за мной не следили, я б до сих пор был в Петербурге. Я был накануне ареста, я еле бежал от сыщиков.
Азеф молчал, был спокоен: - подозрений не было. Сказал ржавым рокотом, как бы в сторону:
-Расскажите результаты наблюдений. Это значило конец неприятному разговору. Ходя по комнате, Савинков говорил о выездах Плеве. Азеф грузно, лениво вздохнул животом.
- Это всё я знал и без вас. Стало быть, вы ничего не сделали. Извольте отправляться в Петербург, возобновить наблюдение.
- Я для этого и приехал из Женевы.
- Сегодня в 12 ночи вы увидитесь с Покотиловым. Он будет ждать вас в отдельном кабинете "Яра", загримирован, у него большая русая борода. Кабинет номер 3. Там вы решите относительно поездки. Покотилов будет готовить снаряды. Швейцер ждет в Риге. Я его уже вызвал телеграммой в Петербург. А с Каляевым вы связаны?
- Да. Он живет здесь в одной гостинице.
- Пусть едет с вами. Выезжайте завтра же. Первая явка со мной будет 20 марта в купеческом клубе на маскараде. Поняли?
- Понять нетрудно.
- Очень рад, что нетрудно. Думаю, что работать будем лучше.
Если вы будете уловимы, я тоже думаю.
Вдруг Азеф улыбнулся медленной растягивающей скулы улыбкой.Это была ласка.
- Ну, ладно, - проговорил он, - не будем ссориться, я вас ей-Богу люблю. Кстати, всё хочу перейти на ты. Вы будете моим помощником в деле Плеве. Ладно что ли? - тяжело вставая с низкого кресла, смеялся он, - я же говорил, что вы барин, но ничего, неплохо, нам в конспирации нужны и баре и извозчики, смеялся гнусаво Азеф.
И сжимая руку Павла Ивановича двумя руками, проговорил:
- Сегодня в "Яру" увидите Покотилова. Завтра втроем выезжайте на место.
13
Снег московских улиц был глянцев, словно вымостили столицу белым паркетом. С Тверской в Петровский парк начинали ход запаленные, заезженные московской удалью голубцы, в бубенцах и лентах. Храпели кони. Разномастная публика неслась в ковровых санях с отлетами. Кокотки с офицерами. Купцы в старомодных енотах. Европеизированные купеческие сыновья в шубах с бобрами. Заезжие провинциалы. Пропивающие казну чиновники. Кого тут не было! На сером лихаче, приятно откидываясь на гулких ухабах, несся по петербургскому шоссе Борис Савинков. Отставали многие от резвого лихача. Только пара наемных голубцов, несшихся диким аллюром, объехала вскачь, словно торопились седоки, что не доживут, не доедут до "Яра".
Любителей цыганской тоски, от которой ныли кости, подвозили мокрые, хрипящие кони к небольшому одноэтажному дому с обыкновенной вывеской "Яр".
"Яр" был низок, столики, открытая сцена. Казалось, ничего особенного, но что-то было в загородном кабаке, отчего сотни мечтателей, богачей, дураков, невропатов стрелялись в кабинетах под цыганские песни и плясы Шуры да Муры.
