Руслан Скрынников - Россия накануне смутного времени
Оппозиция чувствовала себя достаточно сильной, чтобы действовать в открытую. Во-первых, ее ходатайство преследовало верноподданнические цели: бояре старались не допустить пресечения законной династии и следовали воле Грозного. Во-вторых, они строго придерживались московских традиций, согласно которым бесплодие жены считалось достаточной причиной для развода. К этому поводу прибегнул Василий III, отправив в монастырь Соломониду Сабурову. Иван IV постриг двух своих жен под тем же предлогом. Выступление возглавил последний законный душеприказчик Грозного князь И. П. Шуйский, пользовавшийся громадной популярностью в стране. Хотя оппозиция действовала обдуманно, она тем не менее допустила роковой промах, сбросив со счетов слабоумного царя. Федор давно подчинился авторитету умной Ирины Годуновой и цепко держался за свою семью. Ходатайство чинов было отвергнуто.
Положение в столице оставалось неспокойным, и Годуновы не осмелились преследовать членов Боярской думы и вождей посада, возглавивших выступление земского совещания. Отвечать за неудавшуюся акцию пришлось духовенству.
Последовавшие за смертью Грозного распри в верхах ослабили светскую власть и выдвинули на авансцену церковь. Митрополит выступил с почином созыва «избирательного» собора, а затем короновал Федора в Успенском соборе. В последующие годы священный собор неоднократно решал совместно с Боярской думой важнейшие внешнеполитические вопросы. Так, 20 ноября 1585 г. царь «з Деонисьем митрополитом и со всем освященным собором приговорил и со всеми бояры, как ему… своим государевым и земским делом промышлять» и воевать со Швецией[117]. Раскол в думе позволил митрополиту выступить в роли посредника между враждовавшими боярскими партиями. В тот момент «премудрый грамматик» Дионисий был, как никогда, близок к тому, чтобы стать вершителем дел в государстве. В вопросе о разводе царя оппозиция возлагала на Дионисия особые надежды: разводы на Руси всегда входили в компетенцию церкви. Едва митрополит выступил с предложением развести царя Федора и открыто примкнул к оппозиции, его влиянию пришел конец.
Правителю удалось сравнительно легко справиться с церковной оппозицией. В памяти иерархов были живы громкие судебные процессы опричнины и свирепые расправы с митрополитом Филиппом, архиепископами Пименом и Леонидом, архимандритами Корнилием, Митрофаном и монахами. Священный собор не осмелился выступить в поддержку митрополита. 13 октября 1586 г. Дионисий был лишен сана, пострижен в монахи и заточен в Хутынский монастырь в Новгороде. Пост главы церкви занял Иов, ставленник Бориса Годунова. «Собеседник» и единомышленник Дионисия крутицкий архиепископ Варлаам Пушкин был заточен в новгородский Антоньев монастырь[118]. Близкий ко двору Романовых автор «Нового летописца» утверждал, будто церковники пострадали из-за попыток прекратить гонения. Дионисий и Варлаам, повествует летописец, «видя изгнание бояром и видя многое убивство и кровопролитие неповинное и начата обличати и говорити царю Федору Ивановичю Борисову неправду Годунова, многие ево неправды»[119]. Автора «Нового летописца» можно заподозрить в излишней тенденциозности. К моменту низложения митрополита не произошло еще «многого убивства», и гонения против бояр носили самый умеренный характер. Подлинной причиной опалы митрополита была попытка церкви активно вмешаться в династические дела.
Ввиду слабого здоровья и постоянных болезней Федора династический вопрос не сходил с повестки дня. Он стал камнем преткновения для правителя и бояр. Годунов вел династические переговоры с Габсбургами, его противники ориентировались на Речь Посполитую. Перспектива неизбежного пресечения московской династии побудила польскую дипломатию выдвинуть проект личной унии между Россией и Речью Посполитой. Домогательства польской короны получили поддержку со стороны влиятельной пропольской партии в Москве. Еще в 1584 г. в Варшаве стало известно, что среди московских бояр образовалось две партии: к одной принадлежал Н. Р. Юрьев, а к другой — князь Мстиславский, который был предан польскому королю[120]. Толмач Посольского приказа Я. Заборовский в мае 1585 г. информировал короля, что во главе польской партии в Москве стоят князья Шуйские: «…они очень преданы Вашему Величеству и… все надежды возлагают на соседство с Вашими владениями quasi patres in limbo»[121].
Русской знати импонировали политические порядки Речи Посполитой. Она была не прочь распространить их на Русь и ограничить самодержавную власть московских государей по примеру польских магнатов и дворян. В письмах папского нунция А. Поссевино и Батория тех лет можно встретить утверждение, что бояре и почти весь народ московский не желают терпеть деспотическое правление Бориса Годунова и ждут помощи от польского короля[122]. Пропольская партия в Москве действительно обсуждала планы возведения на царский трон Стефана Батория в случае смерти бездетного Федора. Пока отношения с Речью Посполитой носили относительно мирный характер, даже ближайшие сподвижники Годунова не отвергали полностью проекта унии с ближайшим соседом. Соправитель Годунова А. Я. Щелкалов в доверительных беседах с подчиненными допускал возможность передачи трона Баторию при непременном условии брака короля с Ириной Годуновой. «Если у него (Батория. — Р. С.) королева уйдет из этой жизни, так что он мог бы жениться на нашей великой княгине, — говорил дьяк, — то мы сделали бы это весьма охотно»[123]. Позиция Щелкалова была более чем двусмысленной: Баторий был женат и никак не подходил для роли жениха царицы Ирины. Подлинное отношение дьяка к унии выдавали его рассуждения о том, что избранию Батория препятствует его незнатное происхождение.
В отличие от худородного дьяка бояр Шуйских вполне устраивала кандидатура Батория. Посольский приказ должен был квалифицировать происки Годуновых в пользу австрийского претендента на московский трон как «измену» и «злодейство». Такой же «изменой» были интриги Шуйских и их приверженцев в пользу польского короля. Но с того момента, как Баторий начал готовить вторжение в Россию, деятельность пропольской партии приобрела зловещий характер. Война грозила неисчислимыми бедствиями разоренной стране. Москва спешно готовилась к отражению вражеского нашествия. В такой обстановке правитель решил разделаться с боярской оппозицией.
Литовский воевода С. Пац в письме к Радзивиллу от 1 января 1587 г. сообщил, что Борис Годунов в присутствии царя и думы обвинил «младшего» Шуйского в том, что тот тайно, под видом охоты, ездил на границу и вступил в соглашение с литовскими панами. Шуйскому удалось оправдаться, но разбирательство в думе будто бы закончилось дракой, в которой Годунов и Шуйский поранили друг друга[124]. Приведенное известие требует строгой проверки. Насколько компетентным в русских делах был автор письма? Чтобы ответить на этот вопрос, надо иметь в виду, что Станислав Пац служил воеводой в пограничной крепости Витебск, которая была одним из основных центров сбора разведывательных данных о России. Он постоянно направлял за рубеж лазутчиков и допрашивал купцов и перебежчиков. Свое письмо Пац адресовал одному из руководителей Литовской рады. Литовцы располагали реальными возможностями для получения информации из России, и поэтому их сообщения нельзя считать полностью недостоверными.
Литовские сведения можно сопоставить с австрийскими донесениями, более надежными по своему характеру. Австрийский посол Н. Варкоч в своем отчете приводит официальную версию опалы на Шуйских, услышанную им из уст самого Годунова: «…душеприказчики (Шуйские. — Р. С.) хотели, по словам Бориса, тайно сговориться с Польшей и включить Россию в ее состав. Вообще есть основания предполагать, что это вовсе не выдумки, так как душеприказчики приобрели себе много тайных сообщников, особенно из горожан и купцов, для того чтобы внезапно напасть на Бориса и всех, кто стоит им поперек дороги, убрать, а в дальнейшем править по своей воле»[125].
Версия боярского заговора против Годунова получила отражение и в мемуарах Д. Горсея. По словам англичанина, правитель знал о замыслах дворян-заговорщиков, но был не в состоянии им помешать и только окружил себя хорошей стражей[126].
Годунов не решился первым нанести удар и выжидал, когда заговорщики перейдут к открытым действиям. Судя по литовским известиям, развязка наступила в самом конце 1586 г. 1 января 1587 г. С. Пац сообщил К. Радзивиллу, будто Шуйский после раздора в думе напал на двор Годунова, но тот, обороняясь, побил более 800 человек. Спустя три дня С. Пац получил из России сведения о том, что Андрей Шуйский вступил в сговор со вторым правителем, А. Я. Щелкаловым, и мятеж увенчался полным успехом: заговорщики якобы убили Бориса Годунова и еще одного великого боярина[127]. Литовцы, сочувствуя Шуйским, давно ждали известий об их успехе и поэтому легко поверили тому, что Годунов погиб, а Щелкалов примкнул к его противникам. Московские новости обросли фантастическими подробностями, пока путешествовали от столицы до кордона. Молва, по-видимому, невероятно преувеличила число жертв вооруженного столкновения у стен годуновского двора. Однако сопоставление литовских донесений с московскими источниками не дает основания считать их сплошным вымыслом. В те самые дни, когда сведения о московских происшествиях дошли до Литвы по разведывательным каналам, Посольский приказ выступил с официальным разъяснением. Прибывшие в Литву царские послы объявили, что боярин Андрей Шуйский, «который к бездельником приставал», сослан в деревню, а «с ним вместе поворовали были, не в свойское дело вступилися, к бездельником пристали» московские торговые мужики[128]. Разъяснения Посольского приказа совпадают с информацией австрийского посла, согласно которой Шуйские имели много сообщников среди горожан и купцов и готовили внезапное нападение на Бориса.
