Василий Потто - Кавказская война. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг.
Как только из-под густой пыли, поднятой скачкой, стала вырисовываться русская колонна, курды прекратили бой и поскакали назад. Преследовать их в горы было бесполезно. Но Сергеев знал, что за этими горами лежала небольшая поляна, на которой сидело несколько покорных нам деревень, и рассчитал, что если курдов оставить в покое, то они непременно застрянут в этих деревнях, и тогда накрыть их будет легко. С этой целью, соединившись с Басовым, он сделал привал и, выждав некоторое время, отправил пехоту назад, а сам с двумя казачьими полками кинулся в горы. Маневр этот увенчался полным успехом. Не ожидая возвращения русской конницы, курды спокойно предались грабежу окрестных селений. Уже весь скот и все имущество жителей перешло в руки хищников, как вдруг показались казаки. Сотня за сотней, быстро спускаясь с гор, во весь карьер неслись по равнине, охватывая деревни. Ошеломленный неприятель бросил добычу и, беспощадно преследуемый казаками, был загнан в горные трущобы, где курдам уже пришлось спасаться пешком. В руках казаков осталось много лошадей, оружия и еще более переметных сум со всем походным куртинским хозяйством. Вечером оба полка вернулись в Арзерум с богатой добычей.
Все эти происшествия, так неожиданно нарушившие спокойствие Арзерумского пашалыка, угрожали принять еще большие размеры, так как одновременно с Мушем поднялся Ван, и на помощь к Баязету пришлось отправить весь Севастопольский пехотный полк с четырьмя орудиями. С уходом севастопольцев у Панкратьева остались только четыре слабые батальона, из которых один занимал деревню Кюли, а три расположены были в самом Арзеруме. Очевидно, что этих сил было далеко недостаточно для разрешения той многосторонней задачи, которая лежала тогда на Панкратьеве, и ему пришлось искать опоры в христианском населении самого Арзерума. По его призыву армяне выставили целый батальон, в состав которого поступили люди самых богатых и хороших фамилий. Панкратьеву чрезвычайно хотелось создать из него нечто похожее на французскую национальную гвардию, и чтобы возбудить в армянах чувство самолюбия, он просил Паскевича разрешить им, в отличие от прочих, носить на левой стороне груди крест, нашитый из красного сукна, и дать батальону белое знамя. Тогда же один из армянских патриотов, некто Микиртыч-ага, на собственный счет собрал армянскую конницу, а призванные на службу греки выставили пешую сотню, помогавшую войскам нести конвойную и посыльную службы. Явились и еще охотники, уже из арзерумских турок, Дели и Гайты, но от них Панкратьев поспешил отделаться сам и был очень доволен, когда мог отправить их в лагерь Паскевича, где они были настолько же полезны, насколько могли быть вредны в мирной обстановке городской жизни.
Формирование новых частей дало Панкратьеву возможность сделать экспедицию в Хныс, чтобы вывести оттуда большие запасы хлеба, покинутые при поспешном отступлении Лемана. Непонятно, каким образом курды, имея так много свободного времени, сами не заглянули в Хныс и не уничтожили этих запасов. Но посланный туда отряд генерала Сергеева нашел их в целости и перевез в Кюли, а казаки мимоходом сделали еще удачный набег и пригнали из куртинских кочевий до полутора тысяч голов овец и рогатого скота.
С окончанием экспедиции в Кюли по-прежнему остался один батальон пехоты, мало обеспечивавший даже ближайшие к нему окрестности. Частые и повсеместные набеги курдов, которым мы не могли противодействовать по малочисленности нашей конницы, продолжали разорять плодороднейшую часть пашалыка и колебали преданность жителей. Постоянное гнездо куртинских сборищ находилось частью в Кыгинском санджаке, а частью в санджаке Терджанском, где главным возмутителем являлся Махмет-бек, прежний начальник Терджана. Оставлять дела в таком положении было невозможно, и Панкратьев ожидал прибытия только резервов, чтобы принять решительные меры к обузданию курдов.
В половине августа, как только из Грузии пришел один из маршевых батальонов, а вслед за ним и Крымский пехотный полк, экспедиция в Кыгинский санджак была решена, и войска, под общей командой генерала Сергеева, выступили двадцать первого августа двумя колоннами: левая, самого Сергеева, шла от Кюли; правая, полковника Миклашевского,– от Арзерума. В деревне Бармаксизе, почти у подошвы снегового Кашмирского хребта, оба отряда должны были соединиться и действовать дальше одной общей колонной. Местность, по которой приходилось идти, была в полном смысле слова пустынной. Все население этого края, напуганное разбоями курдов, бежало, и в покинутых деревнях не было ни души. Полное безлюдье не позволяло ничего разузнать о курдах, и отряды шли, так сказать, ощупью, не зная, что ожидает их впереди, даже на следующем переходе. 24 числа, когда колонна Миклашевского подходила к деревне Чогондур, казаки заметили какие-то следы и дали знать, что невдалеке, по направлению к Кашмирским горам, прошла небольшая партия, возвращавшаяся, как видно, из набега с большой добычей. Что навело казаков именно на такие соображения – это их дело; Миклашевский не расспрашивал, а тотчас отправил в ту сторону сотню донцов и роту пехоты с подполковником Басовым. Отряд двинулся быстро и накрыл партию, отдыхавшую в деревне Чогондуры без всякой осторожности. Из ста человек курдов половина легла под казацкими дротиками, часть перестреляла пехота, а остальные, успевшие спастись, разнесли тревогу по всем окрестным селениям. И вот, на следующий же день, когда отряды соединились в Бармаксизе, перед ними явился сильный неприятельский разъезд, видимо старавшийся высмотреть силы отряда. Курды подошли так близко, что сдвинули даже наши пикеты, и на помощь к ним Сергеев повел сотню своего полка и весь казачий полк Басова. На глазах отряда произошла лихая кавалерийская стычка. Обе стороны, почти равные силами, одинаково воодушевленные, разом понеслись навстречу друг другу, столкнулись – и через минуту курды уже скакали назад, оставив в руках казаков четырех пленных.
Тревога по всем предгорьям, где только были курганские кочевья, поднялась ужасная. Все, что оставалось в них беспомощного: старики, женщины, дети – все кинулось спасаться за недоступный Кашмирский хребет, а из-за Кашмирского хребта в то же самое время сюда стремились вооруженные шайки, спешившие занять все горные проходы и даже тропы, по которым можно было подняться. Отряд, между тем, быстро подвигаясь вперед, захватывал стада, жег брошенные кочевки, вытаптывал поля. Двадцать седьмого августа войска остановились наконец у самого подножия Кашмирского хребта, за которым лежал уже Мосульский, или, как его называли чаще, Мейданский пашалык.
Шестьсот человек куртинской конницы и часть пехоты, при которой находились кугизский бек и сам Мустафа-паша, заслоняли горный проход и открыть дорогу надлежало оружием. Сергеев тотчас двинул вперед кавалерию. Казачий полк Басова понесся слева, Сергеева – справа, и курды, стиснутые с двух сторон казацкой лавой, обратились в бегство. Стычка продолжалась лишь несколько мгновений, но из числа казаков пятнадцать были изрублены, а курды оставили на месте несколько тел и тридцать пленных.
По следам бежавших отряд тронулся дальше. Перед ним стеной вставал, увенчанный снегами, Кашмирский хребет, и чем выше поднимались на него войска, тем недоступнее становились горы, и скоро измученный отряд остановился перед отвесными скалами. Сергеев пришел к убеждению, что подняться с артиллерией на эти страшные кручи и перейти снеговые вершины хребта – невозможно. Уже войска готовились к отступлению, как на горах появилась какая-то партия с большим белым значком впереди. Посланные навстречу к ней казаки дали знать, что это идет депутация от куртинских племен, обитавших в Мосульском пашалыке. Сергеев принял ее на бивуаке. Курды просили пощады, обещая прекратить набеги и даже прибыть в Арзерум для принесения присяги. “Единственно из уважения к вашей покорности я останавливаю войска,– отвечал им Сергеев,– но помните, что русские были на Кашмире, и если придут опять, то уже затем, чтобы истребить ваши дома и семьи”.
Курды дали аманатов, и отряд, приняв под свою защиту несколько христианских семейств, желавших удалиться из мест, подверженных набегам, возвратился назад к Бармаксизу.
Так неожиданно счастливо закончилась для нас Кыгизская экспедиция. Войска, отдохнув в Бармаксизе, повернули в Терджан, но на пути Сергеев встретил правителя этого санджака с эфендиями и старшинами, которые, как представители законной власти, объявили, что старый бунтующий бек бежал, и в народе водворилось спокойствие. Они просили Сергеева остановить войска и не подвергать разгрому обманутый народ, обещая поставить все количество реквизиционного хлеба, который с них следовал. Генерал, уступая настоятельным просьбам, отменил экспедицию и пошел назад к Арзеруму. Но едва сделали два-три перехода, как поднялась тревога: дали знать, что курды напали поблизости на греческую деревню. Два казачьи полка тотчас же поскакали на помощь и случайно выехали как раз наперерез возвращавшейся партии. К счастью курдов, гористая местность, мало знакомая казакам, покровительствовала их бегству и спасла от поражения, но пленные и добыча были у них отбиты.
