Андрей Буровский - Апокалипсис XX века. От войны до войны
То же самое и в плане общественных отношений. В СССР «блудных» мужей порой возвращали в семью путем проработки на партсобраниях и выбора между «или вернешься, или положишь партбилет». Но во-первых, все «вернувшиеся» сделали сознательный выбор между любовью и карьерой. Откажись они вернуться к постылой жене и положи партбилет, они бы не умерли от голода и их бы не расстреляли.
Во-вторых, эта забота о сохранении семьи очень в духе патриархального общества. Так и община возвращала блудного мужа, секла его и требовала пахать и сеять для детокормления. И сбежавшую от мужа жену община так же ловила, секла и ставила в стойло. И дворянское собрание «мирило» разъехавшихся супругов и «восстанавливало» отношения.
Так жить тоже можно — даже при наличии телефона, автомата и сложной электроники для космического корабля.
Тем более вполне можно жить в обществе поголовной грамотности, культа компетентности, культа науки, бесплатного (и высококачественного) образования и по крайней мере неплохой медицинской помощи.
В СССР человек был беден. Ну и что?! И Пьер Абеляр, и Франциск Азисский, и даже Барух Спиноза были нищими по современным понятиям. Но кто осмелится назвать их жизнь неполноценной и недостойной потому, что у них не было холодильника, телевизора или мобильного телефона?!
Повторюсь: сталинизм — это такая форма утопического социализма, которая позволяет человеку существовать и экономически, и физически, и социально. На каком уровне существовать и всех ли устраивает этот уровень — второй вопрос.
Сталинизм — это единственное известное в истории развитие утопического социализма, которая делает его приемлемым для достаточно больших масс населения, и потому — жизнеспособным.
Сталинизм — это логическое развитие утопии. Такое развитие, которое позволяет обществу не отказываться от утопии, но осмысленно существовать.
ИСТОРИЧЕСКОЕ МЕСТО ЛЕНИНА, ТРОЦКОГО И ГИТЛЕРА
Сравнивать Сталина с Гитлером было пряно-опасной игрой советского интеллектуала, рискованной и оттого особенно увлекательной формой вольнодумства. Человек читал прозрачные намеки Василия Гроссмана и приятно замирал от страха и собственной смелости.
Но ведь Сталин совершенно не похож на Гитлера — ни по характеру, ни по функциональной роли в обществе. Гитлер неудержимо болтал — настоящий словесный понос. Сталин молчал, думал, читал, взвешивал, осторожно решал. Он мало писал — намного меньше, чем читал. Он умел принять мнение, которое первоначально казалось ему неверным. Он признавал свои ошибки и очень сильно изменялся с ходом лет.
Уже по этой черте Гитлер сразу же напоминает если не Ленина (хотя словесный понос «Ильича» потянул на 55 томов, а Гитлер скромно написал одну «Майн Кампф»), то уж во всяком случае Троцкого. Троцкий назвал Бухарина «Колей Балаболкиным» за недержание речевых функций. Но сам-то он чем был лучше? Троцкий, Лева Балаболкин, просто не терпел чужой болтовни и всегда считал свою собственную болтовню лучше, чем болтовня окружающих. Сам же он непрерывно болтал и болтал, в точности как Гитлер и Бухарин.
Все большевики, и вообще все революционеры, начиная с Фурье и Сен-Симона, беспрерывно болтали, писали, трепались, заставляли себя слушать и читать. Сен-Симон, французский Балаболкин XVIII века, собирался прокопать канал из Тихого Океана в Атлантику через горы Мексики, а потом из Средиземного моря в Мадрид. Еще один Балаболкин, Шарль Фурье, собирался, путем научных извращений, превратить воду океанов в лимонад, а потом вырастить породу людей с хвостами, на конце которых будут глаза.
Точно так же Гитлер собирался вывести породу сверхчеловеков путем скрещивания немцев с норвежцами, а Троцкий неудержимо нес демагогическую ахинею про «перманентную революцию».
Гитлер, Адик Балаболкин (и его окружение), был таким же утопистом, демагогом и трепачом, как Вова Балаболкин и Лева Балаболкин в России, как Шарль Фурье-Балаболкин, Сен-Симон — Балаболкин и Максимилиан Робеспьер-Балаболкин во Франции, Долорес-Балаболкина в Испании, Видкун Квислинг-Балаболкин в Норвегии.
Все эти творения Господни, во все времена и во всех странах, никак не соотносили с реальностью ни самих себя, ни свою болтовню, ни последствия этой болтовни.
Все они — харизматические личности, умевшие зажигать свое болтовней. Как сказал бы Лев Гумилев — пассионарии. Все они приходили к власти или хотели прийти к власти путем революции.
Все виды революционных Балаболкиных во все времена и во всех странах проявляли патологическую неразборчивость в средствах, устрашающую жестокость, жутчайшую упертость, абсурдную самоубийственную неспособность понять бессмысленность совершаемых ими поступков.
Все они были убеждены в своей исключительности, в сверхценности своей болтовни, и что если они гибнут — вместе с ними гибнет и весь мир. Сама мысль о том, что мир может без них обойтись, буквально приводила их в неистовство.
Теоретик мировой революции Троцкий искренне считал, что построение социализма в СССР есть дело «случайное» и «неправильное». Это максимально соответствовало идеологии Карла Маркса: революция должна быть Мировой, в отдельных странах пролетариат только часть единого мирового отряда пролетариев, которым нечего терять, кроме своих цепей.
Навязывая дискуссию за дискуссией, он пытался не столько сосредоточить власть в своих руках, сколько убедить и подавить силой авторитета. Он постоянно называл других партийцев «посредственностями» и «недоучками», считая только себя достойным стоять у руля. Сталина он обзывал «самой выдающейся посредственностью».
Троцкий готовил Мировую революцию через Коминтерн — и проиграл. Оказалось, не будет никакой мировой революции. После полного провала идей Коминтерна в январе 1925-го Троцкий был освобожден от работы в Реввоенсовете, в октябре 1926-го выведен из Политбюро, в октябре 1927го — из ЦК. В ноябре 1927 г. он был исключен из партии, после чего выслан из Москвы в Алма-Ату.
Но он ничего не понял и совершенно ничему не научился.
В феврале 1929-го Троцкого вывезли через Одессу на пароходе «Ильич». Его хотели поселить на Принцевых островах в Мраморном море. Он вывез с собой личный архив — 28 ящиков документов. Зачем? Чтобы писать и болтать.
Даже в 1940 году, накануне гибели, Троцкий с минуты на минуту ждал новой Мировой революции. С 1922 по 1929 год он написал 21 том сочинений, в основном о том, как надо растоптать сломать, изнасиловать «старый мир».
В конечном счете, после долгих скитаний, с 1936 года Троцкий осел в Мексике — мексиканцев очаровала его идея «перманентной революции». Они считали, что эта идея осуществляется в их стране: в Мексике революции накатывали волнами. Каждая последующая доделывала то, что не в состоянии оказывалась сделать предыдущая, и так продолжалось с Войны за независимость, то есть с 1810 года. Причем одна только революция 1910–1917 гг. унесла жизни 2 млн людей из 15 млн мексиканского населения.
В эмиграции Троцкий жил в укрепленной вилле Койокан и продолжал писать, «разоблачая» Сталина в измене делу революции и в неправильном построении социализма. Одна из книг так и называется: «Преданная революция». Он получал деньги от германской разведки — в точности как в 1917 году получал золото от американских банкиров и германской разведки же. Он так и не понял, что такого рода поступки всегда плохо кончаются.
Троцкий так и не понял, каким способом его победил Сталин. Так туземец не понимает, каким образом колонизатор убивает его из ружья. Он продолжал словесный понос, не понимая, что его уже победили организационно, что он уже политический труп.
После статей «Сталин — интендант Гитлера» и «Вас обманывают» (обращение к советскому народу) Сталин велел главе внешней разведки Эйтингону убить Троцкого. Сначала рассчитывали на известного мексиканского художника Сикейроса. Был он коммунист по убеждениям, революционер и великий друг СССР. Сикейрос «ворвался в Койокан с полчищем убийц и стал как истинный мексиканец в детективном фильме палить во все стороны. Потом удрал, даже не проверив, убили ли кого-нибудь. Сотни выстрелов, шум страшный, а ни одного раненого!»[233].
Кстати, вот тоже типичный революционер: главное, чтобы шуму побольше.
После этого Эйтингон — революционер другой эпохи, прагматик и практик, подумывал о том, чтобы некий американский летчик сбросил на Койокан бомбу. Но убить Троцкого вызвался личный друг Эйтингона, Рамон Меркадер. Семья испанских коммунистов Рамон была дружна с Эйтингоном еще со времен Гражданской войны в Испании.
Рамон пришел в Койокан под именем Жака Морнара, втерся к нему в доверие, выбрал момент и ударил Троцкого по голове ледорубом. Убийца он был неопытный, неподготовленный, и не сумел убежать. Разъяренные обитатели Койокана слегка помяли его, и в госпитале оказались оба — умиравший Троцкий и его убийца. Меркадер получил максимальный в Мексике срок — 20 лет (смертной казни там не было) и отсидел от звонка до звонка. В СССР несколько раз пытались организовать ему побег или добиться сокращения срока.
