KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Научные и научно-популярные книги » История » Сборник Сборник - Беломорско-Балтийский канал имени Сталина

Сборник Сборник - Беломорско-Балтийский канал имени Сталина

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Сборник Сборник, "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

После его ухода на продырявленный котел, лежащий дном вверх, вскочила Агафья Маслова, бригадир прачечной бригады, и произнесла речь:

— На канале появилась вошь, а у нас имеются залежи грязного белья: их надо по-боевому ликвидировать. Есть, есть еще среди нас такие, что работают с прохладкой, в прохладной воде. С этой густой заваркой старого быта надо раз и навсегда покончить. Кроме того нам грозит вода. Я предлагаю, отработав в прачечной, итти на трассу и помогать там мужчинам. А они нам за это котлы скорее починят. Так оно и пойдет одно за другое цепляться.

— А чего им помогать, мужикам-то? — сказала Наталья Криворучко. — Мы разве от них что хорошее видим. Все они сплошь озорники.

— Озорники! — закричали вокруг. — А ты сама не озорница? — И они напомнили ей, как во время викторины в одном из мужских бараков на вопрос — «Кто она, что нам всегда подмигивает?» — все единогласно ответили: «Прачка Наталья Криворучко», в то время как правильный ответ был: «Электростанция».

— Ничего не озорница. Мужчинам на нас наплевать, — огрызалась Криворучко. — Об нас на стройке мало думают.

Но примерно в то время как в прачечной происходил разговор, Фирин диктовал уже свой приказ № 54, в котором указывал на многочисленные недочеты в этой области.

Наиболее сильное впечатление произвел на беломорских женщин 7-й пункт фиринского приказа, который гласил: «Со стороны лагерной администрации и заключенных мужчин нет чуткости и уважения к женщине, в обращениях встречаются грубость, цинизм и иногда не щадится женская стыдливость».

Быть может впервые в жизни Наталья Криворучко, бывшая проститутка и воровка, и многие ей подобные узнали о том, что у них есть стыдливость. И, узнав, они действительно ощутили ее. Приказ этот прокатился по всей трассе.

Прочитала приказ Фирина и Павлова, бригадир женской ударной бригады и контролерша на бремсберге.

— Стыдливость, — говорила она вечером в бараке, — да я и слово это позабыла.

Рассказ Павловой, записанный на трассе

«У меня отец был сапожником в Марьиной роще. Воры, когда им везло, всегда катали меня на лошадях. Такая веселая жизнь мне очень нравилась. Один раз я слезла к ним по водосточной трубе и с тех пор домой не вернулась.

С девяти лет стали меня воры учить, как в трамваях и по магазинам работать. Тогда воров били сильно. Одного скокаря приказчики железным аршином убили. И взял он пустяки — всего-навсего лодзинских лент мотка два.

Сначала я этих дел очень боялась. Руки даже потели. Но тюрьмы я не опасалась. Таганка для взрослых была. А малолетних воров в приютах исправляли — уроки давали. Девчонки рубашки строчили. А мальчишки иконки фольговые делали и фитилики к лампадкам. От этого у них и руки всегда в цыпках были.

Со мной в то время справиться никак не могли. Матершинницей, хулиганкой была страшной. Один раз я в младшую надзирательницу катушкой бросила. В лицо не попала, но меня все равно на сухой горох поставили. А старшая надзирательница проходила мимо, увидела, что я на коленях стою и не плачу, и говорит:

— Ах ты, негодяйка! Почему у тебя рожа сухая? Сними чулки. Стань голыми коленями.

Кажется, горох — очень простое наказание, но на самом деле хитро придумано. Стоишь на коленях, а ломит все бедро.

Меня еще мокрым полотенцем секли. Только должно быть я вконец стала испорченной, потому что никакое воспитание на меня уже не действовало.

Когда я убежала из приюта, меня подобрала «тетя Катя». Сколько таких девчонок через ее руки прошло — вспомнить невозможно. Она обошлась со мной ласково, подробно расспросила, одела и вскоре продала за тысячу рублей «Витьке Красивому».

Я считала его за вора, а он бандитом был, убивал людей. Со мной он о своих делах не говорил, но я сама видела, что его компания была очень серьезная. Вот один раз он мне говорит:

— Одевайся, пойдешь со мной.

— Куда, Витя?

— Увидишь.

Пошли… Что дальше — помню плохо. Я в той квартире от витькиного зверства упала в обморок.

Очнулась на дворе — он мне уши снегом трет и шепчет: «б…, гимназисточку из себя корчишь». Потом сама привыкла. Прошлого не таю. Убивала и я.

…Я всего не рассказываю. Если моя жизнь приснится кому, в поту тот человек проснется.

Так через тюрьмы, исправдом, через Соловки добралась я до Беломорстроя.

Привез меня сюда милиционер. Мальчик почти. Посмотрел на меня и говорит:

— Вот дорога… Идите, товарищ, в первый лагерь.

Я стою и ужасаюсь. Ведь лес кругом. Как же никто не сторожит? Или стражники в лесу спрятаны? Пошла тихонько по дороге. Так и не встретила никого.

Думала — меня сразу на трассу пошлют.

Но, должно быть, я коменданту слишком дохлой показалась. Поставили работать в вольную столовую подавальщицей.

Относились здесь ко мне хорошо. Прошлым не тыкали. Только скучно было: какая же это работа. «Один раз борщ флотский, два консоме». Несешь поднос и думаешь: хоть бы срок скорее вышел. Хоть бы минус шесть дали и то все-таки жизнь.

Про канал я тогда знала плохо, вернее, не интересовалась. Что шлюзы эти, что на горох коленями — одно и то же для меня было. А на фаланги, на соревнование и знамена я смотрела так: всякий скорее на волю хочет выскочить. Один на штык лезет, другой начальнику кланяется. Раньше набожными прикидывались, теперь с трибуны обязуются.

Злости и озорства во мне по горло было, хотя я начала уже остывать. Иной раз воспитательница скажет:

— Ты бы, Павлова, «Перековку» прочла.

А я смеюсь:

— Что ты меня агитируешь. Ты каэрок учи, они грамотные. А мне зачем газета. Я до ветра еще не хочу.

Или ругаться начну. Так, ни с чего, душу отвести. Одно слово гаже другого. Со мной даже разговаривать боялись.

Но вот однажды приходит ко мне бетонщик Ковалев. Я про него давно слышала, что он с начальством «ссучился» — стал не то бригадиром, не то десятником. Даже видела его портрет с надписью «перекованный». Приходит этот Ковалев и говорит:

— Таська, сумасшедшая… Чего ты с бабами царапаешься. Ступай работать на трассу.


Фото Павловой — так была она раньше зарегистрирована в МУРе


Я отвечаю:

— Сам ссучился — других тянешь. Все равно, Коля, раньше срока не выйдешь.

Думала, этим его срежу. А он только засмеялся

— Это, — говорит, — я уже сто сорок раз слышал. Думал, ты, Таська, умнее… Дело не в сроках. Вот я кончу канал — в техники пойду.

— С «медвежатами» играть?

— Брось, Таська, ты меня знаешь.

— А ты меня не агитируй.

Так ни до чего и не договорились. Потом он еще раза два заходил и все рассказывал насчет плотины. Насчет своей «Пуарэ». Упрямый был до невозможности… Под конец я говорю:

— Чего же я сама пойду, Коля? Там одни мужчины. Опять блатные дела пойдут.

— А кто тебе женщин не велит собрать?

Собрались.

Некоторые из каэрок говорят:

— Нет, из этого дела ничего не выйдет. Павлова одним словом бригаду опозорит.

Тогда я твердое слово дала. Девчонкой маленькой вести себя буду. Язык скушу, чтобы гадость какую не выплюнуть.

Стала работать на тачках. Откосы высокие. Тачка жилы вытягивает. Даже пальцы на руках белеют. Первые дни, казалось, ляжешь грудью от усталости и заплачешь. Но держалась — не хотела, чтобы на женскую бригаду пальцами тыкали. Каэрки тоже не сильнее меня были.

Потом поняла, что не сила нужна. Можно так тачку грузить, что самый здоровый через полчаса задохнется. Если камни к рукояткам наваливать — весь груз на весу везешь Так можно грыжу получить. А чем ближе к колесу, тем легче.

Сначала я поняла тачку, а потом начала понимать, что вокруг. Толкаешь тачку на гору и видишь: лежит в лесах канал Днем на корыто похож. А вечером весь в электричестве, точно Тверская. Стелется дым, паровозы кричат. За поворотом аммонал ухает. Наташка из нашего барака диабан рвет… А на дне, по откосам, в лесу тысячи людей копошатся… Черным-черно! Ужасная сила. Я таких картин даже в кино не видела. И все преступники! Все соцвреды!

Я с виду слабенькая, худая. Через шубу ребра можно пересчитать. У нас вообще в бригаде сильных не было. А ведь постепенно до 165 процентов поднялись. Перехватили красное знамя, в «Перековку» попали. Я сама раньше над флагами смеялась. Тряпки и тряпки. Вора золотыми мозерскими часами не удивишь… А тут сама знамя в откос втыкала, сама с работы уносила.

Общественность страшно прилипчивая. Ей палец даешь, а она с головой затянет. Я, как стала на тачках работать, забыла дни считать и календарь-самоделку потеряла.»

Аварийная ночь

182-й канал был совсем небольшим каналом между 13-м шлюзом и рекой Выг. Шлюз и 182-й канал делали посуху. От бушующего Выга эти сооружения отделяла только временная земляная перемычка.

В весеннюю ночь масловская бригада, отработав в прачечной 150 процентов да еще сверхурочно на канале столько же, укладывалась спать.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*