Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
Возможно, самым громким курьёзом в дипломатическом мире был вызов императора Павла I на «честный поединок» некоторых европейских монархов, в ходе которого он предлагал решить все конфликты и недоразумения в Европе. Курьёз? Несомненно. Правда, до дуэли монархов дело не дошло — Павел пал жертвой дворянского заговора.
А чем, как не курьёзом была обязанность российского консульства в Исфагане (Персия) стать покровителем местной еврейской общины? Вообще-то евреи в Исфагане находились под патронажем Франции, но поскольку в Исфагане французского консульства не было, то Париж попросил взять на себя роль покровителя евреев Петербург. В то время как по России проходили еврейские погромы, имперский консул в Персии старательно защищал исфаганских евреев от посягательств персидских администраторов.
Расширим понятие «курьёз», употребляемое царскими дипломатами.
А. А. Половцов, ссылаясь на рассказ Н. К. Гирса, приводит следующий курьёзный случай из биографии А. М. Горчакова. После завершения Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Александр II, недовольный своими военными и дипломатами, сказал как-то в присутствии военного министра Д. А. Милютина (1816–1912), министра внутренних дел А. Е. Тимашева (1818–1893) и Н. К. Гирса:
— Сегодня для меня тяжёлый день: я еду в Петербург, чтобы объявить Барятинскому[141], что он не будет командовать армией в случае войны, а Горчакову, что он не поедет на Берлинский конгресс.
Император приказал статс-секретарю Гирсу поехать к князю Александру Михайловичу и предупредить его о своём визите. Гирс застал Горчакова в постели за чтением какого-то бульварного французского романа. Узнав о предстоящем визите императора, Горчаков вскочил с постели, стал мыться, бриться и прихорашиваться и как раз оказался готовым встретить Александра II в передней. Первым делом князь заявил о своём удовольствии… желанием государя послать его на Берлинский конгресс, чем вызвал большую озадаченность у высочайшего визитёра.
Император, приказав Гирсу ждать в соседней комнате, прошёл вдвоём с хозяином в его кабинет, но скоро Гирса позвали, и он был свидетелем всего последующего разговора Александра II с Горчаковым. Князь пел дифирамбы гостю, утверждая, что государь будет стоять в истории выше Петра I, потому что, кроме свершения великих дел, Александр Николаевич ещё и святой. Гирс внимал всему этому с нескрываемым удивлением. А Горчаков так вошёл в роль, что, нимало не смущаясь, взял заранее приготовленное распятие, преклонил голову и попросил государя благословить его на «свершение подвига во имя славы России и императора», то есть на участие в Берлинском конгрессе. Удивлённый и озадаченный государь благословил князя и уехал, оставив министра и его товарища наедине.
Светлейший князь Александр Михайлович торжественно объявил недоумевавшему Николаю Карловичу, что, несмотря на заботы государя о его здоровье (?), он решил ехать в Берлин, и тут же отправил послу П. П. Убри (1820–1896) телеграмму с уведомлением о том, что на Берлинском конгрессе будет возглавлять русскую делегацию. Гирс, не веря своим ушам, вернувшись на Певческий Мост, потребовал копию телеграммы Горчакова и поспешил с ней к поезду которым царь возвращался в Царское Село. Каково же было удивление статс-секретаря, когда Александр II начал рассказывать ему о том, как оба старика — и Барятинский, и Горчаков — охотно подчинились императорскому внушению, хотя, добавил царь, Барятинский сделал это намного легче и искреннее, чем Горчаков. Только после этого Гирс осмелился достать из кармана копию телеграммы Горчакова в Берлин и показать её императору. Последовала немая сцена. Но скоро император пришёл в себя и заявил, что подчиняется свершившемуся факту.
Так Горчаков поехал на Берлинский конгресс и проиграл его вчистую и немцу Бисмарку, и англичанину Дизраэли, и австрийцам. Лучше бы он туда не ездил. Но князь был слишком тщеславен, чтобы уступить пальму первенства кому-либо другому.
Выше мы упоминали о том, как во время разрыва отношений России с Англией посольством в Лондоне управлял священник Смирнов. Как мы увидим из нижеследующего описания, Смирнов был священником не обычным. И в этом тоже заключается настоящий курьёз.
Во-первых, Яков Иванович Смирнов (1754–1840) был священником при русском посольстве в Англии целых 60 лет! Он приехал в Лондон при Екатерине II, а закончил свою «командировку» уже при Николае I. В его бытность при посольстве сменилось несколько послов, а он неизменно оставался при своей должности. В некотором смысле он олицетворял стабильность русско-английских отношений. Во-вторых, Смирнов был буквально ходячей энциклопедией по части знаний страны пребывания. В-третьих…
Впрочем, начнём по порядку. Наш герой родился вовсе не Смирновым. Его отец был украинский поп Иван Линицкий, у которого старший сын Иван тоже был причислен к российскому посольству в Лондоне, но в качестве переводчика. Так что дорожка в дипломатию для младшего сына Якова была уже проторена. Фамилию «Смирнов» Яков взял в 1800 году, когда его приняли на учёбу, а фактически — на «курсы усовершенствования», в Министерство иностранных дел. К этому времени он уже 20 лет служил священником при Лондонском посольстве и мог сам поучать любого дипломата.
Так уж получилось, что к дипломатической работе он был привлечён с первых дней своего пребывания в Лондоне и не удивительно: уже тогда он владел латинским, греческим, французским, английским, немецким и итальянским языками. Разве можно было такого специалиста ограничивать только делами церковными?
За 60 лет службы при посольстве России в Англии кто только не встречался со Смирновым, кому только он не оказал помощи или услуги и кого только не наставил на путь истинный! В русской мемуаристике есть несколько упоминаний об этом необыкновенном человеке. Вот отрывок из воспоминаний ректора Императорской Академии художеств Ф. И. Иордана: «Он был одет как священник старого времени: длинная ряса с фалдами, свисавшими до пяток, пряжки на ботинках-штиблетах, шляпа с широкими низкими полями и огромная трость с серебряным набалдашником. Его внешний вид внушал уважение. Он ходил медленно, описывая своей палкой круги, и с его солидной внешностью, его волосами, заплетёнными в косу на затылке и сильно напудренными и зачёсанными назад у висков, он представлялся мне живым портретом голландской школы семнадцатого столетия».
Встретивший Смирнова в 1839 году Н. И. Греч писал, что он был «похож на отшельника, обитавшего на необитаемом острове посреди бушующих волн чужого океана. Русские иконы, портреты русских царей, русские книги и русское сердце, — это было всё, что удалось спасти после кораблекрушения. Достаточно для этого мира — да и для следующего тоже».
Посол граф С. Р. Воронцов сразу и по достоинству оценил способности Я. И. Смирнова, и скоро они стали друзьями. В одном из писем канцлеру графу А. А. Безбородко (1747–1799) посол писал, что Яков Иванович делает для устройства на учёбу русских студентов больше, чем он сам и консул А. Бакст вместе взятые. Обладая несомненными природными данными для установления контакта с людьми, Смирнову удавалось устроить того или иного дворянского или купеческого «недоросля» в Англии на такое место, о котором до него русским и мечтать не приходилось. «Вдобавок, когда Лизакевич[142] болеет, — писал Воронцов, — а у меня собираются документы для шифрования, то я вынужден привлекать его и к этой работе, поскольку никого другого под рукой нет». Ленился ли граф сам заняться шифрованием или действительно у него не хватало на это времени, но факт сам по себе выдающийся: поп допущен к святая святых дипломатического представительства — шифрам!
В обстановке постоянных кризисов в русско-английских отношениях иерей Смирнов оказывал русской дипломатии неоценимые услуги. Вместе с Лизакевичем и некоторыми другими сотрудниками посольства он фактически организовал разведывательную группу и на агентурной основе добывал важную политическую информацию о планах и замыслах английского правительства. В 1791 году, во время Русско-турецкой войны и событий в Польше, Смирнов «со товарищи» в течение пяти месяцев шнырял по Лондону, тайно встречался с английскими журналистами и другими носителями информации, анализировал английскую прессу и писал отчёты в Петербург. «Он отвечает за Сити и биржу, где у него много друзей, — докладывал Воронцов Безбородко, — также он ходит слушать дебаты в парламенте». Через своего конфидента Р. Гринолла Смирнов получил важные сведения о загрузке в Любеке оружия для польских инсургентов.
Как мы уже рассказывали выше, во время «романа» Павла I с Наполеоном посол Воронцов был отставлен от службы, и вместо него управляющим посольством назначили Лизакевича. Но и Лизакевич был вынужден скоро покинуть Лондон в связи с неожиданным переводом в Копенгаген, и в конце 1800 года его преемником в Лондоне стал Яков Иванович Смирнов. «В отсутствие аккредитованных при Лондонском дворе лиц, — писал, по всей видимости, Ростопчин Смирнову, — вам надлежит информировать императора обо всём, что вам удастся узнать касательно планов вооружений, передвижений, переводов и торговых операций англичан в течение осени и зимы. В этом важном поручении вы будете пользоваться доверием императора, и оправдание этого доверия полностью зависит от вас самих».
