Дмитрий Волкогонов - Ленин: политический портрет. Кн. 2.
Иоффе пишет, что лишь замедление темпа революции вызвало переход к политике "мирного наступления" как вынужденной и временной тактике Ленин никогда не отказывался и не отказался от будущего революционизирования планеты. "Когда в 1921 году ЦК направил меня на работу в Туркестан, Владимир Ильич в разговоре перед отъездом и потом в своих письмах ко мне в Ташкент постоянно внушал и подчеркивал: "Туркестан — это наша мировая политика. Туркестан — это Индия…"
Десятилетиями в нашем сознании культивировалась мысль, что Ленин был представителем "подлинного" коммунизма. "Образ Ленина, — писал проницательный английский историк Роберт Сервис, — как олицетворение советского коммунизма с человеческим лицом, был достаточно широко распространен и на Западе". Мы не хотели обращать внимания даже на давно известные заявления вождя, которые полностью дезавуируют эти представления.
Когда Мартов на VII Всероссийском съезде Советов предложил Демократическую Декларацию, Л.С.Сосновский, редактор "Бедноты", язвительно бросил из президиума:
— Не прошлогодняя ли у Вас декларация?
На что Мартов с достоинством ответил:
— Декларация эта на "веки веков"…
Сосновскому было, конечно, неизвестно, что, высмеяв Мартова, восстававшего против безбрежного насилия большевиков, редактор "Бедноты" падет в 1937 году от гильотины террора, который был освящен Лениным. Вождь же отреагировал на донкихотство Мартова предельно определенно:
— Когда мы слышим такие декларации от людей, заявлявших о сочувствии к нам, мы говорим себе: нет, и террор и ЧК — вещь абсолютно необходимая.
В этой речи Ленин, полностью защищая курс на революционный террор, воскликнет под аплодисменты:
— Нет, ЧК у нас организована великолепно!
Нам долго внушали, что история подтвердила ленинскую правоту во многих вопросах. Но это только казалось для одномерного мышления, которым мы обладали.
Во внешнем Хаосе истории, если внимательно в него вглядеться, виден величайший Порядок, созданный неизбежностью, необходимостью, случайностями и закономерностями. Ленин победил в 1917 году политически, чтобы безоговорочно и навсегда проиграть исторически.
Вероятно, Ленин был единственным в истории человеком, который вознамерился осуществить коренные революционные перемены не в масштабе общины, региона, государства, континента, а всей планеты. Его мятежный дух не знал границ, не хотел ограничиваться национальными рамками и абсолютно не был связан соображениями морали и религии. Ленин был готов к самосожжению не только своей собственной души, но и всей человеческой цивилизации. Повторимся, вождь был готов на гибель огромной части русского народа, лишь бы оставшиеся на этом пепелище дожили до мирового пожара. Можно сказать, что Ленин был не только тотальный большевик, но и планетарный реформатор. К счастью для людей, чрезмерное сбывается крайне редко, и экспериментальным полем истории стала лишь часть планеты, правда, очень большая.
Ленину не хватило главного темпа: не зажглась революция в Германии. Ленин так и не понял, что немецкая революция угасла, так и не разгоревшись, не в результате предательства "ренегата Каутского" и германской социал-демократии, а потому что рабочие в нее не верили, интеллигенция ее не хотела, а крестьянам она была просто чужда. Я уж не говорю, что для армии и средних классов революция была враждебна. Немецкие миллионы марок помогли Ленину совершить революцию в России, а большевистские деньги (в еще большем количестве) оказались в Германии выброшенными на ветер. Революция в России стала в немалой степени возможной потому, что большевики разложили армию. Карлу Либкнехту с немецкими революционерами сделать это не удалось. Германская армия, уже неспособная противостоять Антанте, оказалась достаточно сильной, чтобы быстро подавить инспирированную революцию.
Так что, победив в октябре 1917 года и добившись главного: захватив власть в гигантском государстве, Ленин уже вскоре начал терпеть одно поражение за другим. Во внешней сфере это крах надежд в Германии, Венгрии, Персии, Индии, Китае, Польше, других странах. В силу ряда причин, среди которых большевики всегда выделяли "предательство рабочих вождей", произошла, как пишет А.А.Иоффе, "задержка мировой революции".
Но и в сфере внутренней поражения Ленина не заставили себя ждать: несостоятельность политики "военного коммунизма", неистребимость новой бюрократии, глухая оппозиция всего общества большевизму, отсутствие партийного единства, которого так добивался вождь… Поэтому правильно будет сказать, что поражение ленинизма свершилось не через семь десятилетий после октябрьского триумфа, — оно обозначило свои роковые контуры еще при жизни вождя.
Это выразилось, в частности, в замене социалистического строительства строительством государственным. Большевики частью осознанно, а частью стихийно стали использовать огромнейший арсенал, накопленный самодержавием: всевластие чиновничества, жесткая централизация, государственное единоначалие, регламентация общественной жизни, опора на религию (большевики — на идеологию). Все это означало сохранение имперского стиля правления, к которому прибегли большевики. Ломая государственную машину самодержавия, буржуазии, Ленин быстро воссоздавал ее в зловещем большевистском виде
Еще никому не удавалось показать кукиш Истории. Не смог этого сделать и Ленин. Разрушая самодержавную, а затем буржуазную диктатуру, лидер большевиков не придумал ничего другого, как заменить ее диктатурой своей партии. Исторические традиции крепко держали российских якобинцев за фалды. Неспособные к позитивной эволюции, они революционным путем заменили одну форму гнета на другую, более жестокую и отвратительную. А все это произошло потому, что свобода как цель никогда не была у Ленина в числе главных приоритетов. Побеждая меньшевиков, кадетов, эсеров, Ленин прямым путем шел к историческому поражению.
Я слышал много раз, когда честные люди, выращенные в условиях советской системы, с убежденностью говорили: "Проживи Ленин еще десяток лет, все пошло бы по-другому…" В интонации часто слышались тоска и утраченная надежда.
Действительно, можно с немалой далей реального допустить, что едва ли Ленин стал бы уничтожать своих соратников по Политбюро, трудно представить, чтобы он провел коллективизацию ценой десяти миллионов крестьян, а устранение инакомыслия (даже потенциального) приняло бы такие размеры, как в конце тридцатых годов. Все это так.
Но даже более "умеренный" коммунизм Ленина был бы большевистским! Несомненно! Были бы и террор, и коллективизация, и охота за "нечистыми". Та система, которую создал Ленин, не могла действовать иначе, нюансы возможны лишь в масштабах и размерах. Но совершенно ясно одно: Ленин, как и его соратники, никогда не смог бы отказаться от диктатуры. Ибо верно отмечает Бердяев: "Ленин — антигуманист, как и антидемократ". Добавим — абсолютный.
Приверженность к диктатуре (неважно какой: пролетарской, партийной, идеологической, личностной) устраняет вначале политические, а затем и моральные ограничители. Это с неизбежностью ведет к трагедии свободы, которую Ленин никогда по-настоящему не ценил.
Естественно, генетические основы системы, заложенные Лениным, не дают оснований для прямых обвинений лидера российских большевиков во множестве преступлений, ошибок и просчетов, которые совершили его последователи.
Ленин, например, не несет ответственности за чудовищный расстрел тысяч поляков в 1940 году по решению Политбюро. Мне говорил один большевистский старец, что Сталин не мог простить постыдного для Советской России Рижского мира с Польшей и, мол, это злодейское решение несет печать мести за позор поражения в 1920 году. А затем, уничтожив несчастных в Катыни, попытались все свалить на фашистов.
Но разве Ленин не давал в августе 1920 года поручения Склянскому, Дзержинскому "вешать кулаков, попов и помещиков", имея в виду "свалить эти преступления на находившиеся в Польше части Булах-Балаховича". Разве эта методология насилия и лжи была забыта?
Ленин не несет, разумеется, ответственности за "подготовку и организацию террористического акта против Тито с использованием агента-нелегала Макса. Задание в Москве было сформулировано весьма ясно: "Поручите Максу (советский агент Григулевич имел статус дипломата третьей страны) добиться личной аудиенции у Тито, во время которой он должен будет из замаскированного в одежде бесшумно действующего механизма выпустить дозу бактерий легочной чумы, что гарантирует заражение и смерть Тито и присутствующих в помещении лиц. Сам Макс не будет знать о существе применяемого препарата. В целях сохранения жизни Максу ему будет предварительно привита противочумная сыворотка".
