Франсина Доминик Лиштенан - Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других
Храня загадочность сфинкса, Екатерина со всеми держалась любезно, волей-неволей садилась за карточный стол с де Лопиталем, улыбалась самым ожесточенным своим недоброжелателям, вела с ними продолжительные беседы, остроумные и оживленные. Она хорошо усвоила уроки Елизаветы, всегда непроницаемой, ласковой с теми, чье падение уже было для нее делом решенным. Германская принцесса интриговала исходя из личных соображений, вразрез с пристрастиями своего мужа, тем паче что Петр был лишен такта, воспитания и способностей к дипломатии. Политики, фавориты и послы судили и рядили о том, каковы устремления этой молодой женщины. Она желала править; 29 августа 1756 года она призналась в этом своему наперснику, чрезвычайному посланнику Великобритании сэру Чарльзу Хэпбери Вильямсу{917}. В России уже наступило к тому времени что-то вроде состояния междуцарствия — та неверная атмосфера, когда все возможно, не следует отмахиваться ни от каких допущений.
Министры и сенаторы на свой манер готовились к грядущим переменам. Генерал-прокурор Трубецкой, ведя двойную игру, втайне поддерживал противников присоединения России к Версальскому договору. Апраксин перед Елизаветой в качестве рупора великой княгини «слепо» сообщал Петру и Екатерине о решениях Конференции министров. Бутурлин выступал, исполняя ее указания. Только Воронцов и Шуваловы держались особняком, с подозрением присматриваясь к Екатерине, однако не преминули заручиться поддержкой возможного посредника, внебрачного сына Ивана Трубецкого. Его звали Иван Бецкой, он обеспечивал также посредничество между миссией Людовика XV и немецкой принцессой, стараясь смягчить натянутость в их взаимоотношениях. Если верить их переписке, французские министры, разумеется, не доверяли великой княгине, но тем не менее рассчитывали на нес в деле передачи кое-каких, пусть и не столь правдивых, сообщений в высшие государственные сферы. Как бы там пи было, на ум принцессы полагались во всех, даже самых враждебных ей придворных группировках{918}.
Помешать франко-русскому сближению Екатерина не могла, но она по крайней мере старалась спасти британский альянс. Ее дружеские отношения с послом Хэнбери Вильямсом, тонким знатоком Горация, вызывали у Елизаветы подозрения, она вообще находила несносным тот факт, что жизнь малого двора оказалась вне сферы ее контроля. Пусть их императорские высочества занимаются голштейнскими владениями, но в международную политику не вмешиваются — таковы были ее указания. Связи великой княгини с британским посланником вызвали враждебность к ней со стороны клана Шуваловых, особенно Ивана, чьи ухаживания она к тому же в свое время, кажется, отвергла. Чувствуя настороженное отношение императрицы к племяннице, противники последней тем усерднее плели козни, подыскивая во имя своей цели все более впечатляющие аргументы{919}.
Брак Екатерины и Петра уже давно был при последнем издыхании, и не по вине великой княгини, а потому, что ее супруг предпочитал ей женщин неотесанных, вульгарных и лишенных культуры, а то и своих марионеток или солдат, прибывших из Голштейна. Впрочем, и Екатерина утешалась по-своему, и до тех пор, пока ее страсти или дружеские привязанности не влияли на дела государства, Елизавета делала вид, что ничего не замечает. Но в 1756 году супружеская жизнь молодой пары разладилась вконец, став посмешищем для всего двора. Великий князь затеял любовные шашни с несколькими женщинами, состоявшими на службе у императрицы. Мало того: он строил куры герцогине Курляндской, дочери Бирона, тридцатилетней, к тому же горбунье. Вместе с тем он воспылал великой страстью к племяннице Воронцова Елизавете Романовне, уродине с громадным бюстом{920}. Если верить описанию Екатерины, это была девица семнадцати лет с изъеденной оспой зеленовато-смуглой кожей, физически до крайности нечистоплотная{921}. Но несмотря на свою горячую привязанность к ней, великий князь не постеснялся и ее обмануть с племянницей Разумовского, особой не менее отталкивающей. В своих страстных порывах он, безусловно, не пренебрегал и служанками. Шалости супруга, по-видимому, не уязвляли Екатерину, явно более чем довольную тем, что она его не интересует. Между тем их разлад порождал дипломатические интриги и домыслы насчет того, к каким переменам политического курса это может привести.
Однако Екатерина сыграла предназначенную ей роль: родила наследника. Это событие, случившееся в 1754 году, вызвало у Бестужева прилив внезапной симпатии к ней: канцлер стал покровительствовать ее мимолетным романам, имея на то личные стратегические резоны. Уж не почуял ли старый лис, искушенный в политике, что эта германская принцесса, приверженная русским традициям, держит в своих руках будущее России? Екатерина устала от Салтыкова, своего первого «официального» любовника, он разочаровал ее амурными эскападами, в которые пускался во время частых дипломатических миссий. Канцлер живо подобрал для нее нового обожателя — Станислава Понятовского, польского посланника по особым поручениям. Он прибыл с тем, чтобы представить условия, на которых король Август III соглашался позволить русским войскам пересечь его территорию. Эти двое молодых людей уже были знакомы, их первая встреча произошла в 1755 году, граф тогда сопровождал британскую миссию. Он тотчас признался, что княгиня пленила его, и оставил весьма лестный словесный портрет, где в числе прочих прелестей упоминались ее уста, словно зовущие к поцелую{922}. Она же поначалу, видимо, ничуть не интересовалась этим молодым человеком. Их связь, видимо, началась годом позже. По ночам Станислав, напялив парик, прокрадывался в покои своей возлюбленной. Если стража окликала его, он выдавал себя за музыканта из капеллы.
Иногда и княгиня, переодевшись в мужское платье, приказывала проводить ее в дом английского консула Рафтона, чтобы там часок-другой помиловаться с любовником. Впрочем, великий князь препятствовал увлечениям супруги куда меньше, чем государыня, которая относилась к сексуальным авантюрам своих приближенных весьма неодобрительно, если считала, что эти проказы могут иметь политические последствия.
Понятовский стал, несомненно, первой большой любовью Екатерины. Образованный, превосходно воспитанный, он пожил в Англии и в Париже, где бывал в доме мадам Жоффрен, прозванной «Мамочка». Он разделял интеллектуальные склонности великой княгини, клялся ей в беспредельном обожании{923}. 9 декабря 1757 года Екатерина родила дочь Анну. Сперва Петр отказывался признать ее, настолько очевидным для всех было отцовство другого. И все же потом он согласился не затевать скандала — Понятовский и его сумел очаровать, ведя с ним беседы о воинском искусстве и дав почувствовать, что разделяет его восторг перед Фридрихом II.{924} Эти четверо — Екатерина, ее супруг, Елизавета Воронцова и польский граф — ужинали вместе, а затем каждая пара отправлялась в свою опочивальню. Этот союз четверых продержался год. Напряженная обстановка в Восточной Пруссии, вероятность аннексии последней или ее обмена на приграничные польские земли — все это обязывало Понятовского оставить Петербург. Нет сомнения, что здесь и посольство Франции руку приложило. Лопиталь умело разжигал подозрительность Елизаветы. Не странно ли видеть, как посланец короля Польши, курфюрста Саксонии, во имя зашиты интересов которого Австрия и Франция взялись за оружие, превращается в орудие английских интриг, почти не скрываясь, шпионит в пользу Фридриха II{925}? Чтобы отсрочить разлуку, Станислав попробовал притвориться больным — тщетно: сама императрица настояла на его немедленном отъезде{926}.
Между тем Петр непрестанно раздражал императрицу. Вплоть до начала 1757 года он регулярно заявлялся на заседания Конференции министров и приказывал, чтобы протоколы за ним носил его секретарь Волков, предполагаемый агент Фридриха{927}. С того момента, когда подписание союзного договора между Францией и Австрией было ратифицировано и нападение на Пруссию стало делом решенным, он отказался ставить под документами свою подпись. Систематически отправлял присылаемые ему бумаги обратно и давал членам Конференции министров понять, что придет день, когда им придется локти кусать из-за того, что связались с Людовиком и Марией Терезией! По-видимому, он был хорошо осведомлен о ходе боев; ему присылали депеши прямиком от начальника прусского штаба. Посольство Англии тоже служило передаточным пунктом: сначала Вильяме, потом сменивший его Кейт, отправляя в Лондон официальные донесения, слали их через Берлин. Таким образом, Фридрих имел возможность вплотную следить за всем, что происходило при русском дворе. Он с лихорадочным нетерпением ждал известия о кончине Елизаветы.
