Пётр Кошель - История сыска в России, кн.1
Более конкретно Бурцев начинает говорить уже после того, как в русских газетах появился протест мужа Серебряковой. Так, в частности, по настоянию редакции «Русское слово», Бурцев сделал следующее заявление:
"Париж. 4 – Ю ноября. В №2 журнала «Общее дело» от 15 ноября напечатано, что Серебрякова Анна Егоровна, она же Анна Степановна Резчикова, побила рекорд в провокаторской среде по долголетней службе в охранном отделении. Серебрякова занималась провокацией с 1885 года. Об её деятельности со временем придётся много писать. Её заслуги высоко ценились в охранном отделении, где её называли «мамашей». Теперь ей за 50 лет.
Серебрякова была в Москве членом Красного креста и социал-демократической организации, где она пользовалась безусловным доверием. На её квартире встречались представители разных партий. Своим предательством она раскрыла многие революционные начинания. Муж её, литератор, переводчик, служил в земстве.
Бурцев категорически заявил нашему корреспонденту, что у него есть несомненные доказательства провокаторской деятельности Серебряковой. Данные эти будут оглашены. В ближайшем будущем предстоит напечатание рассказа того лица из охранного отделения, которое имело с Серебряковой сношения по службе".
Вторая телеграмма сообщала ещё более конкретные данные.
"Париж. 4/17/XI. Бурцев заявил нашему корреспонденту, что в делах Департамента полиции имеется доклад о награждении Серебряковой 5 000 рублями. В этом докладе перечислены все заслуги Серебряковой. Доклад будет предан гласности.
Ряд провалов в революционных партиях произошёл, по словам Бурцева, именно благодаря Серебряковой, как например, «Народное право» в 1894 году, дело Натансона, Тютчева и в 1906 году арест трёх типографий социал-демократов. Все важные свидания революционеров происходили у Серебряковой, и у неё прятались все опасные вещи.
Прежде чем огласить род деятельности Серебряковой, Бурцев обратился к партиям социал-демократов и социал-революционеров, ещё два месяца назад и действовал в согласии с ними. Совместно выясняли каждый провал".
Нетрудно заметить, что во всех этих заявлениях Бурцев, а за ним и русская печать, выставляют Серебрякову как активного члена социал-демократической партии, пользовавшуюся в партии авторитетом, весом и пр.
Между тем в действительности этого не было. Серебрякова не только не была авторитетным членом партии, но не состояла в социал-демократической партии вообще, как, впрочем, не состояла и в других партиях, будучи лишь «околопартийным» человеком.
Что же заставило Бурцева постоянно подчёркивать принадлежность Серебряковой к социал-демократической партии? Мы думаем, что в данном случае им руководило добросовестное заблуждение. Материалы, вернее источники, которыми он оперировал, именно так рисовали Серебрякову.
Во всяком случае, шум, поднятый вокруг имени Серебряковой, провозглашение её «авторитетным» членом социал-демократической партии, наряду с данными о её многолетней связи с «охранкой», могли деморализующе отозваться на работе низовых партийных организаций. Провокатор в центре или вблизи центра партии – это часто сигнал о том, что в партии не все благополучно.
Заграничное бюро ЦК РСДРП реагировало на газетную шумиху опубликованием следующего письма в редакцию «Общего дела»:
"Уважаемый товарищ!
Просим Вас напечатать в вашем органе наше следующее заявление.
Легальная русская печать изображает объявленную в Вашей газете («Общее дело», №2) провокаторшей г-жу Серебрякову «видной» деятельницей социал-демократии.
По этому поводу заграничное бюро ЦК РСДРП считает нужным заявить следующее:
Г-жа Серебрякова видным членом нашей партии никогда не была. Она принадлежала скорее только к числу «сочувствующих», никаких ответственных функций не несла и занималась только снабжением квартирами, адресами и т. п. ЦК нашей партии по этому делу следствие ещё не производится.
С товарищеским приветом заграничное бюро ЦК".
Если русская легальная печать, описывая провокаторские таланты Серебряковой, имела своим основным и почти исключительным источником сведений – Бурцева и его журнал, то сам Бурцев, разоблачая Серебрякову, пользовался в свою очередь исключительно данными, сообщёнными ему Меньшиковым.
Меньшиков начинает говорить
Леонид Меньшиков – фигура, достойная внимания. Он – истинный сын того режима провокаций, который в широких масштабах прививался Зубатовым и Столыпиным. Меньшиков прошёл всю школу зубатовско-го сыска. Он изучил все тонкости своего ремесла. Он учит приёмам предательства других. И он, по крайней мере, дважды предал сам: предал революционеров и предал «охранку».
Генерал Спиридович, словоохотливый рассказчик о жизни Московского охранного отделения, рисует портрет Меньшиков а такими красками:
"Была, наконец, и ещё одна фигура, прогремевшая позже в революционном мире, чиновник для поручений Л.П.Меньшиков, когда-то, как говорили, участник одной из революционных организаций, попавший затем в отделение и сделавший в нем, а после в Департаменте полиции, большую чиновничью карьеру.
Угрюмый, молчаливый, корректный, всегда холодно-вежливый, солидный блондин в золотых очках и с маленькой бородкой, Меньшиков был редкий работник. Он держался особняком. Он часто бывал в командировках, будучи же дома, «сидел на перлюстрации», т. е. писал в Департамент полиции ответы на его бумаги по выяснениям различных перлюстрированных писем. Писал также и вообще доклады Департаменту по данным внутренней агентуры. Это считалось очень секретной частью, тесно примыкавшей к агентуре, и нас, офицеров, к ней не допускали, оставляя её в руках чиновников. Меньшиков ское бюро красного дерева внушало нам особое к нему почтение. И когда однажды, очевидно, по приказанию начальства, Меньшиков, очень хорошо относившийся ко мне, уезжая в командировку, передал мне ключ своего бюро и несколько бумаг для ответа Департаменту, это произвело в отделении некоторую сенсацию. Меня стали поздравлять.
Меньшиков знал революционную среду, и его сводки про революционных деятелей являлись исчерпывающими. За ним числилось одно большое дело. Говорили, что в те годы Департамент овладел раз всеми явками и данными, с которыми некий заграничный представитель одной из революционных организаций должен был объехать ряд городов и дать своим группам соответствующие указания. Меньшиков у были даны добытые сведения и, вооружившись ими, он в качестве делегата объехал по явкам все нужные пункты, повидался с представителями местных групп и произвёл начальническую ревизию. Иными словами, успешно разыграл революционного Хлестакова, и в результате – вся организация подверглась разгрому.
Меньшиков получил за то вне очереди хороший орден. Позже взятый в Петербург, в Департамент, прослуживший много лет на государственной службе, принёсший несомненно, большую пользу правительству, он был уволен со службы директором Департамента полиции Трусе-вичем. Тогда Меньшиков вновь встал на сторону революции и, находясь за границей, начал опубликовывать те секреты, которые знал. Вот результат быстрых мероприятий шустрого директора".
Таким образом, в передаче Спиридовича, бестактность Трусевича послужила основанием для Меньшиков а вновь переметнуться в лагерь революции.
Несколько иначе рассказывает о себе сам Меньшиков. В восьмидесятых годах, он, Меньшиков, имел какое-то отношение к революционным кругам. Он и его друзья, пишет Меньшиков, «собирались иногда потолковать о политике». Кружок этот был выдан полиции. Провокатором оказался Зубатов, только что начинавший тогда (и тоже в роли тайного агента) свою полицейскую карьеру.
«Разбираясь в обстановке своего ареста и „провала“ других лиц, – пишет Меньшиков, – я скоро пришёл к заключению, что неудачи революционеров часто являются результатом их собственных ошибок; что главная причина этих ошибок – почти полное незнание оружия врага; из этой предпосылки, естественно, вытекал один выход: чтобы избежать напрасной затраты сил, лишних жертв, необходимо прежде всего тщательно изучить средства, приёмы и систему борьбы противника, и что сделать это можно лучше всего, лишь находясь в его лагере…»
И Меньшиков добавляет: "Я задумал это сделать: «клин клином выыибают», – решил я.
Дальнейшая биография Меньшиков а – это триумфальное шествие по служебной лестнице. Начав свою карьеру в качестве простого филёра, он быстро дослужился до высоких чинов в Московском охранном отделении и далее – в особом отделе Департамента полиции.
Итак, согласно этой версии, Меньшиков рассматривал свою службу в «охранке», как своеобразную службу делу революции.
Нет особой нужды доказывать, выражаясь мягко, рискованность этих утверждений Меньшиков а. Приём этот, впрочем, совсем не новый, и практика знает не один случай, когда изобличённые провокаторы выставляли в виде оправдания именно эти доводы («пошёл в охранку, чтобы выведать приёмы её работы»). Разоблачать Меньшиков а и отыскивать причины, побудившие его избрать путь полицейской карьеры, нет большой нужды.
