Юрий Рястас - Это вам, романтики !
Но главное, чем гремела мореходка на весь город, -- вечера отдыха и танцы, на которых играл один из лучших оркестров Таллинна того времени. Им управлял Илмар Томберг. В оркестре состояли У. Лахе, В. Тарга, В. Арумяэ, И. Данилов, других, к сожалению, не помню.
В дни проведения вечеров задолго до начала собиралась толпа желающих попасть на танцы -- огромная масса девичьих тел, настоящий "девичий базар": "Если хочешь, любую из них выбирай!"
Девушки, действительно, были на любой вкус. Высокие и стройные, с ногами "от ушей", и плотного телосложения, с ножками типа рояльных. Скромные восьмиклассницы с впалой грудью и девицы полового разбоя не первой молодости и с бюстами угрожающих размеров. С детским лицом, нетронутым парфюмерией, и с физиономиями после многократной обработки всеми известными в ту пору лакокрасочными материалами. Нетронутые и не первой свежести. В простых платьицах со стоячим воротничком и в глубоких декольте, открывающих часто более интимные принадлежности дамского туалета. Конечные цели и задачи у каждой были разные, но прежде любой ценой надо было пробиться в "Зал мореходки" на втором этаже.
В училище был установлен железный порядок: каждый курсант проводил на вечер одну девушку. Я никогда не завидовал ребятам, стоявшим в наряде в день танцев. Ведь у каждой девушки была задушевная подруга, для которой попасть на танцы представлялось делом всей жизни. Но счастья "девичьего переполоха" избежать мне не удалось. Однажды я заступил в наряд помощником дежурного по училищу в ...новогоднюю ночь.
Когда открыли дверь, девушки, давя друг друга, бросились к ней. Одна маленькая девчушка, чуть не плача, взмолилась: "Дяденька, ну пропусти меня, пожалуйста!" Пришлось внять ее мольбе. По каменным ступенькам лестницы, ведущей на второй этаж, раздался мерный стук женских каблучков, а впереди разноголосой девичьей массы распространялся пьянящий запах духов неумеренной концентрации.
Для приема долгожданных гостей было все готово: стулья расставлены вдоль стен, по залу с важным видом, нахохлившись, как гусаки, расхаживали первокурсники, а оркестр замер в ожидании взмаха руки руководителя. И вот поплыли чарующие звуки прекрасной музыки в великолепном исполнении. Это была прелюдия, разминка для собравшихся.
Основные события развернутся после полуночи, когда в бой вступит "тяжелая артиллерия" в лице прожженных акул полового разбоя, которые поначалу притаились, водя наметанным глазом по залу в поисках жертвы -преимущественно среди курсантов с тремя "птичками" на рукавах. И после полуночи начнется охота на доверчивых олухов, готовых хоть сейчас пойти в ЗАГС. Ведь замужество -- один из главных врожденных инстинктов женщины, даже не первой молодости и свежести, прошедшей до этого огни и воды безудержной любви.
Многие наши ребята получили свои первые уроки любви во время танцевальных вечеров -- на борцовских матах в спортзале или в пустых аудиториях. Случались и конфузы, о чем поведала курсантская исповедь-объяснительная на имя командира роты:
Командиру 2-й роты капитану III ранга... от курсанта...
Объяснительная
Я был во время вечера встречи и половом контакте с С. После прихода из колхоза я обнаружил у себя, что нижняя часть тела шешется. Я почувствовал, что шешение станосится больше и пошел к врачу в училище. Он сказал, что не волнуйся, все будет нормально, купи лекарство и никому не говори об этом, что у тебя есть мандавошки. И я никому не говорил. Я купил лекарство, отнес в санчасть и успокоился.
Дата Подпись
Поскольку автору не доводилось самому испытать дистанционное действие таинственного лекарства, поверим на слово автору исповеди.
К сожалению, не всем желающим удавалось попасть на танцы. Иногда девушки бурно и решительно выражали свое возмущение. Однажды они снесли с лица земли деревянный училищный забор, вместо которого был установлен забор металлический, с высокими заостренными пиками.
Но были у нас, конечно, и другие интересы и увлечения. Оттачивать свое сценическое мастерство пошел Сергей Смоляков, а я подался напрягать голосовые связки. Моим учителем стал Хуго Круузман, человек способный, добрый и очень спокойный. Тогда я познакомился с неизвестной в то время и начинающей певицей Леэло Карп, с которой мне доводилось петь в нескольких концертах. Никогда не забуду, как Леэло садилась за пианино и начинала: "Папа рыжий, мама рыжий, рыжий я и сам..." Огонь буквально искрился из нее, а голос... на эстонской земле больше не рождалось человека с таким голосом. У нее были феноменальные музыкальные способности и удивительный диапазон. Мы говорили: "То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя". Неподражаемое "Тбилисо" и тирольские песенки принесли Леэло всеобщую известность.
В шестидесятые годы ее талант засверкал ярчайшей звездой, ее появление на сцене было искрометным, как она сама. И вряд ли кто-нибудь из друзей и поклонников таланта Леэло мог себе представить, что ее взлет явится началом падения. Как ме- теорит, свершив яркий полет, она сгорела и доживала свой так блестяще начатый сценический путь на подмостках ресторана гостиницы "Таллинн", где за исполнение песни ей платили по червонцу, а деньги она пускала по прямому назначению. Однажды я встретил Леэло, когда она пыталась трясущимися руками поднести стакан к губам. Узнав меня, она смутилась, на лице появилась кривая усмешка. Мы перебросились короткими общими фразами и распрощались. Тяжело об этом писать -- о нашей последней встрече. Погибла великая певица, загублен талантище. Склонен осудить тех, кто был с ней рядом и не удержал от дурной привычки. Хотя -- каждому свое...
Однажды на концерте присутствовал командующий Балтийским флотом вице-адмирал А.Е. Орел. Мне сказали, что адмирал хотел бы послушать русскую народную песню "Славное море, священный Байкал" и могу ли я ее спеть. Песню я знал и спеть мог, но возник барьер чисто психологический, ведь я, зеленый курсантик, видел живого адмирала впервые в жизни. Но, вспомнив, какое внимание уделил однажды маршал Г.К. Жуков безвестному матросу Борису Штоколову, ставшему потом Народным артистом СССР, я успокоился, собрался и спел. Песню пришлось исполнить трижды, а когда у меня возникли проблемы со временем, адмирал спокойно попросил мою увольнительную, достал "вечное перо" и написал: "Продлено до 08.00" -- и поставил свою роспись. Долго я хранил ту памятную для меня увольнительную...
Курсантские будни шли своим чередом, незаметно подошел к концу первый учебный семестр и начались экзамены. В училище был установлен железный порядок, стимулирующий учебу: если курсант не сдавал хотя бы один экзамен, на каникулы его не отпускали, он нес службу по роте и готовился к пересдаче экзамена, пока другие отдыхали. Такое счастье вряд ли кого прельщало, И все серьезно готовились к экзаменам. За первый семестр сдавали пять предметов.
Большим праздником для первокурсников был новогодний бал, когда "кавалеров" увольняли до утра, а волосы к тому времени успели отрасти.
Сдав экзамены, мы разъехались по домам.
...Закончились каникулы, и коряги-мореходы начали съезжаться. Все, привезенное из дома, приготовленное заботливыми материнскими руками, выкладывалось на общий стол и беспощадно уничтожалось.
НА "ВОЕНКЕ"
Это была не первая наша практика, да и назвать ее плавательной нельзя, как станет ясным далее. А хронологию я нарушаю сознательно вот по каким причинам. Как было сказано выше, училище наше было "закрытого типа", то есть с достаточно строгой военной дисциплиной. Ведь вместе с дипломом мы должны были получить звание младшего лейтенанта ВМФ. Нетрудно догадаться, что подобный статус особых радостей нам не приносил.
И когда мы уже приобрели солидные навыки жизни "по команде", для закрепления этих навыков и для личного знакомства с организацией службы на военных кораблях в середине второго курса нас направили стажироваться в бригаду эсминцев, прочно ошвартованных в покрытой льдом Купеческой гавани порта Таллинн. Естественно, в море мы не выходили, жили и служили "у стенки". А о том, как мы оморячились, хлебнули соленого ветра и познакомились с первыми в жизни волнами, расскажу отдельно и более подробно. Все же каждый из нас не стал "военной косточкой", не принимали мы на полном серьезе погоны на плечах и неизбежную военную муштру.
Как бы то ни было, а холодным февральским днем 1960 года капитан-лейтенант Г.П. Кангро привел нас в Купеческую гавань, где стояла бригада эсминцев, которой командовал капитан первого ранга Гаврилов. Это был гигант с абсолютно лысой головой. Я попал на эскадренный миноносец "Смелый", командиром его был капитан III ранга Кострицкий. Его на корабле уважали.
По военной специальности мы артиллеристы-зенитчики, поэтому нас разместили в кубрик к артиллеристам. Командовал зенитной батареей лейтенант Ю. Таров, который передал нас на попечение старшины второй статьи Ю. Иванова. Небольшого роста, сухощавый "годок" из Ленинграда, чем он гордился, был очень вспыльчивым, но быстро отходил. С матросами у нас сложились нормальные отношения, ведь тогда, напомню, еще не было диких зверств, получивших название "дедовщины". Была, правда, одна экзекуция, называемая "отрубить банки". Подвер- гавшегося ей клали животом на банку, оголяли спину, одной рукой оттягивали кожу, а другой били, в результате чего спина принимала расцветку зебры. Первая же попытка применить наказание к нам окончилась провалом. В нашей группе самым худым был Аркаша Емельянов, в котором никто не мог бы заподозрить боксера. Между тем Аркаша был хорошим бойцом с резким, правильно поставленным ударом. Его избрал для проведения унизительной процедуры старшина-торпедист. Получив в челюсть резкий прямой удар, старшина временно "отрубился" сам.
