В. Мавродин - Начало мореходства на Руси.
Принимать обычный прием агиографов за доказательство «беспорядочного бегства» русских из-под стен Константинополя означает отказ от приемов научной критики, сознательное искажение событий с целью умаления истинной роли русских.
Вполне понятно почему Боак в своей рецензии на книгу А. А. Васильева, грубо фальсифицирующую факты, расхваливает ее, считая, что сочинение характеризуется тщательностью, логичностью и осторожностью в оценке источников. Боаку вторит в «Revue historique» Луи Брейе.[62]
Между тем, в тех же самых источниках, которые использованы А. А. Васильевым, есть прямые указания на причины ухода русских. Когда, наконец, император вынужден был заключить договор «мира и любви» с русскими, когда они заставили Византию отказаться от всевозможных издевательств и вымогательств по отношению к русским и вынудили Империю говорить с Русью, как равную с равной; — они, отнюдь не собиравшиеся брать Царьград на щит, удалились так же быстро и внезапно, как внезапно появились у стен столицы «ромеев». Не было ни бегства русских, ни подчинения Руси. Ни о какой зависимости Руси от Византии даже после принятия какой-то частью дружинников-«росов» христианства не могло быть и речи.
Наоборот, появление русских у стен Константинополя вызвало большое смятение в Византии. «Росью» заинтересовались, о ней говорили и писали, пытались объяснить ее происхождение, проникнуть в ее историю.
Пока речь шла о нападении русских на окраины империи, они все же еще не были тем грозным и сильным врагом, которого надо было опасаться, который нес с собой разорение и смерть, но когда они напали на столицу, напуганные греки усиленно заговорили о «'рта». И на сцену выступил библейский народ «Рос» («Рош» — древнеевр. «глава») пророка Иезеки-иля, который, по «Апокалипсису», явится перед концом света к «священному граду». В чрезвычайно популярных среди греческого духовенства книгах пророков и «Апокалипсисе» нашлось, таким образом, и объяснение названия народа «'f<a>a».
Созвучность «руси» и «рос», огромное впечатление, произведенное на византийцев военными походами варварской, воинственной Руси, — все это заставило византийское духовенство объявить «роз» народом «губительным и на деле и по имени», по «имени» как раз потому, что он и есть тот самый библейский народ «'рта», который своим появлением возвещает «конец света» и гибель «священного града» — Византии.
Недаром Фотий пересыпает свои «беседы» о росах ссылками на Иезекииля, Иеремию и «Апокалипсис», а Лев Диакон прямо называет «тавроскифов» — русских народом «князя Рос» Иезекииля.[63]
«Рос»-ами отрекомендовали Людовику Благочестивому послов кагана Руси и посланцы императора Феофила, а сами послы кагана, считая, что византийское наименование народа, кагану которого они служили, более знакомо дипломатическим кругам и в Ингельгейме, по-византийски именовали себя народом «Rhos», а не «русь.».
Появление русских у стен Константинополя заставило Византию включить в свою дипломатическую деятельность и далекую Русь, Русь Киевскую, Русь Днепровскую.
Хотя, по выражению Фотия, Русь отделена от Константинополя многими землями и державами, судоходными реками и морями, а в «Тактике» императора Льва Философа говорится о том, что «северные скифы» не имеют больших кораблей, так как выезжают в море с рек, где нельзя пользоваться большими судами, а приходится пользоваться легкими лодками (это говорит именно о днепровском, а не азово-черноморском происхождении этих русских), тем не менее с Русью приходится считаться, ее надо опасаться, с ней необходимо заключать договоры «мира и любви».
Может быть, в связи с нападением Руси на Константинополь в 860 г. стоит и хазарская миссия Константина (Кирилла) Философа, который встречал «русинов», интересовался ими, крестил в Хазарии, где немало было русских «до двухсот чадий» и, быть может, вел переговоры, чтобы предотвратить походы русских, подобные тому, который имел место в 60-х гг. и вызвал такое волнение и страх по всей империи. [64]
Итак, мы приходим к выводу, что поход на Константинополь 860 г. был предпринят из Руси Киевской, что договоры «мира и любви» заключались с Днепровской Русью, Русью Аскольда.
«Повесть временных лет» под 866 г. (дата не точная) помещает рассказ о том, как «иде Аскольд и Дир на Греки и придоша в 14 (лето) Михаила цесаря. Цесарю же отшедшю на Огаряны, и дошедшю ему Черная река, весть епарх послал к нему, яко Русь на Царьгород идет, и вратися царь. Си же внутрь Суду (пролив, — В. М.) вшедше, много убийство крестьяном створиша, и в двою сту корабль Царьград оступиша». Далее повествуется о молении Михаила и Фотия, о чуде, буре, разметавшей суда русов.
Новгородская летопись помещает этот рассказ под 854 г.
Память о княжении в Киеве Аскольда, о его могиле была жива в Киеве еще во времена летописца. [65]Где-то здесь, у Угорского, стоял и его княжой двор. Тут же он и был убит. Упоминание о церкви святого Николая, воздвигнутой на могиле Аскольда в связи с его походом на Византию, сообщения Фотия и биографа Василия Македонянина о крещении росов после похода 860 г. говорят о том, что поход, предпринятый в 860 г. и датируемый нашей летописью 866 г., был предпринят из Киева Аскольдом, а крещение Руси при Фотии было крещением Руси Аскольдовой. Принял христианство и сам Аскольд и, быть может, церковь святого Николая, воздвигнутая на его могиле, носила имя его христианского патрона.
Как в полулегендарном рассказе об Аскольде можно найти следы подлинно исторических событий, так и в повествовании летописи о Дире (кстати отметим, что летопись упорно связывает Аскольда и Дира) мы находим черты исторической правды. Дира знает не только наша летопись.
В своих «Золотых лугах» («Промывальнях золота») Масуди (943–947 гг.) пишет:
«Первый из славянских царей есть царь Дира, он имеет обширные города и многие обитаемые страны; мусульманские купцы прибывают в столицу его государства с разного рода товарами». [66]
Нельзя думать, что Дир — современник Масуди, но он, несомненно, правил во времена, не столь отдаленные от времен Аскольда, и Масуди, со слов мусульманских купцов, хорошо знавших Киев и часто ездивших туда со своими товарами, о чем повествуют и другие восточные писатели, заключил о его силе и богатстве. И это также не вызывает сомнений, так как Киев второй половины IX в. — крупнейший центр Руси. Масуди не знал своего современника — Игоря и пользовался (и это вполне понятно) несколько устаревшими сведениями, сообщенными ему мусульманскими купцами, ездившими в страну и город Дира и хорошо знавшими о его могуществе. Царство Дира у Масуди — восточный сосед Чехии Вячеслава, в состав которой тогда входил и Краков. Сообщение Масуди о «многих обитаемых странах», подвластных Диру, и свидетельство Фотия о том, что Русь еще перед походом 860 г. «подчинила своих соседей», подтверждают известия поздних русских летописей о войнах Аскольда и Дира с соседними народами и племенами, а следовательно, и о попытках наложить на них дань и распространить на их земли свою власть.
Ко временам Дира относится первый поход русов на Закавказье. По свидетельству Мухамеда Элъ-Хасана, написавшего «Историю Табаристана», в правление Хасана, сына Зейды (864–884 гг.), русы напали на Абесгун[67], но в борьбе с Хаганом они были разбиты. [68]Этот поход следует связать с именами Аскольда и Дира, вернее — последнего, связи которого с мусульманским миром заключались не только в приеме восточных купцов и в торговле с ними, но и в стремлении проникнуть по их стопам на Восток — источник всяких богатств, в страну роскоши и драгоценностей, известную с давних пор, но только теперь превращенную в объект походов и нападений.
Сообщение Мухамеда-Эль-Хасана является первым свидетельством об активности русских на Каспийском морс. Уже Ибн-Хордадбех в своей «Книге путей и государств», как мы видели, рассказывает о плаваниях русских купцов по Дону и Волге, «по морю Джурджана», где они «выходят на любой им берег» для торговли и иногда «возят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад».[69]
Здесь, на Каспии, русы вели себя так же, как и на Черном море. Они торговали в прибрежных мусульманских городах, заключали какие-то соглашения с их правителями, приезжали и уезжали, снова возвращались, привозя свои драгоценные меха. Так было из года в год. Но настала пора, когда богатые многолюдные города мусульманского Востока стали привлекать к себе русских воинов так же, как привлекли их богатые византийские города и прежде всего пышный и великолепный Царьград. Начались военные походы русских «по морю Джур-джан», и русский меч зазвенел у Абесгуна и Ширвана, на Нефтяной земле и в Бердаа.
