Эльгот Лендж - В джунглях Амазонки
В этот утренний час в Нью-Йорке (Флореста на одном меридиане с Нью-Йорком) тысячи трудящихся спешат в душные вагоны подземного трамвая, а армии рабочих ждут трамваев, которые развезут их по заводам, фабрикам и мастерским, и каждый из них является частицей гигантской машины, вращающей мир. Здесь, на далекой Амазонке, в этот же самый час кучка добывателей каучука возвращается уже с утренней работы с эстрад, где они надрезали каучуковые деревья и выпускали из них сок. Здесь нет ни подземок, ни трамваев, нет заботы о рынке, нет даже мысли о завтрашнем дне. Природа доставляет каучуковые деревья, а администрация плантации - инструменты для добывания каучука, и дальше этого философия здешних рабочих не идет. Рубаха, брюки и шляпа - вот все, что здесь требуется из одежды, а зачастую и рубаху считают излишней. Обыкновенно рабочий носит широкие шаровары, а на плече висит ружье, топорик, которым надрубают деревья, и небольшой резиновый мешок с вяленым мясом и фарингой на тот случай, если рабочему что-либо помешает вернуться в обеденное время домой.
Добыватель каучука ловок и проворен. Он очень наблюдателен и отлично разбирается в различных лесных звуках и криках животных. Он знает в совершенстве их привычки и убежища, знает, как называются деревья и растения в лесу, для чего они могут служить, хотя часто его познания искажены суеверием. Он знает, каким способом лучше добывать ту или иную рыбу - сетью ли, копьем или стрелой, пущенной из лука, или же, если охотник уже несколько приобщился к цивилизации, застрелить из ружья. В бассейне Амазонки есть такие разновидности рыб, о которых современные ученые не имеют понятия.
Жители области чистоплотны и нравственны, как только они уходят из-под вредного влияния цивилизации, которой для них является Ремати-ди-Малис, или "Поселок бедствия". Они купаются не меньше двух раз в день и заботятся о чистоте своего гардероба, что, правда, не отнимает у них много времени. По природе они трудолюбивы, но частые приступы лихорадки, дизентерия, болезни печени и селезенки и воспаление легких делают их в конце концов апатичными и ленивыми.
Глава VI ВРАГИ ЧЕЛОВЕКА В АМАЗОНСКИХ РЕКАХ
В небольшом расстоянии от поселка Флоресты находится красивое озеро. Оно не шире самой Итакуаи, четыреста футов в среднем, а в длину имеет около пяти миль. Озеро тянется паралельно реке Итакуаи, и из него вытекает только одна речка. Летом - это маленький ручеек, так что мостом через него служит упавшее дерево; но в январе, когда вода поднимается, он превращается в приличную речку. Спустя несколько недель моего пребывания во Флоресте, я случайно попал на это озеро, и здесь мне удалось наблюдать несколько крупных экземпляров пресмыкающихся Амазонской области, фауна и флора которой под влиянием экваториального солнца достигает поразительного развития.
Озеро было удивительно красиво. Задолго перед тем, как я его увидел, меня предупреждали об опасностях, таящихся под его поверхностью. Поэтому я был очень удивлен, увидя перед собой невозмутимо спокойную поверхность. Но безмятежность озера была обманчива. Здесь обитали шесть или семь старых аллигаторов, а молодых было столько, что их нельзя было сосчитать; самый старый достигал длины в семнадцать футов. Они лежали совершенно спокойно у берега, среди сухих веток и сучьев, а потому почти невозможно было подъехать к берегу в челне. Если же кто-нибудь приближался к ним с суши, то они обнаруживали свое присутствие тяжелым шлепанием в воду и громким криком, похожим на голос моржа. Затем они зарывались в мягкий ил, где и оставались час или два. По утрам они грелись на берегу, но в полдневный зной зарывались в ил, и их трудно было выгнать оттуда.
Я нашел на берегу озера, наполовину в воде, наполовину в иле, два гнезда аллигаторов, составленных из множества веток, сплетенных между собой липким илом. Сюда они клали свои твердые продолговатые яйца, и можно было всегда рассчитывать встретить самку аллигатора по соседству с гнездом. На такую самку я наткнулся в одну из своих прогулок с фотографическим аппаратом. Я внимательно рассматривал найденную в иле кучку яиц, как вдруг раздался плеск воды и громкие крики. Ноги мои завязли в иле, но я постарался возможно быстрее вскарабкаться на берег. Взглянув назад, я увидел аллигатора, отплывавшего как раз от того места, где я только что стоял. Его маленькие, близко сидящие друг к другу глазки пристально смотрели на меня, затем аллигатор скрылся в тине.
Вторая моя встреча с аллигатором произошла однажды утром, когда я сидел на берегу полувысохшего ручейка, вытекающего из озера. Было около полудня. Я спрятался в тень от палящих солнечных лучей и мирно курил трубку. Воздух был насыщен парами. Не слышно было ни звука, кроме раздражающего жужжания вездесущих москитов. В полудремоте я почувствовал вблизи медленное крадущееся движение большого тела. Невыносимая жара нагнала на меня апатию и сонливость, но я стряхнул с себя дремоту и открыл предохранитель автоматического револьвера. Тут я увидел, что из ближних камышей выползал аллигатор средних размеров. Он направлялся прямо к воде. Я не могу сказать, подозревал ли он о моем присутствии или нет. Он продвигался вперед по нескольку дюймов, делая минутную остановку, и затем опять продолжал свое продвижение. Когда голова аллигатора показалась из-за камышей, я был, вероятно, от нее на расстоянии не более пяти футов. Я поднял свою камеру, наставил фокус и сделал снимок. Звук затвора, а может быть и мое движение привлекли внимание аллигатора. Он резко остановился и раскрыл челюсти, обнаруживая красное мясо и два ряда блестевших зубов. Не теряя ни секунды, я бросил в сторону камеру, отскочил назад в сравнительно безопасное место и, выстрелив в открытую пасть пресмыкающегося, уложил его на месте. Осматривая труп, я заметил, что у него были необычно большие глаза: это показывало, что убитый аллигатор был еще молодым.
Несколько дней спустя я снова отправился к озеру Невинности, как, с моей легкой руки, стали называть озеро. Мы пошли с моим приятелем, индейцем Хоа, ловить рыбу. Он нес лук, четыре стрелы со съемными наконечниками и гарпун в шесть футов длиной. Мы сели в челн, который нашли в ручейке, оттолкнулись от берега, взяли каждый по одному раскрашенному веслу и поплыли, высматривая добычу вдоль берега. Все было спокойно, только время от времени незамеченная нами ветка награждала нас таким толчком, что челн едва не опрокидывался. Требуется большое искусство, чтобы плавать в таких примитивных челнах, потому что малейшее неловкое движение нарушает равновесие. Вдруг Хоа вскочил, и черные его глаза заблестели от волнения. Он жестом приказал мне соблюдать тишину, но эта предосторожность была излишней с его стороны - я боялся не только двигаться, но даже оглянуться кругом из опасения, что челн опрокинется. Хоа схватил гарпун и сильным размахом метнул его в воду впереди нас, в то же время схватив веревку, привязанную к концу гарпуна. После упорной борьбы и нескольких смелых трюков для удержания равновесия, нам удалось, наконец, вытащить добычу. Это была большая плоская рыба, около четырех футов длиной, при такой же ширине, с длинным бичеобразным хвостом, у основания которого были две зубчатые иглы. Мы первым делом поспешили отрубить топором этот хвост, так как он проявлял слишком большую активность, что делало близкое соседство рыбы весьма опасным. Это был иглистый скат или, как его называют бразильцы, арайя. Когда скат был мертв, я вырезал обе зубчатые иглы и. рассмотрев их, понял, почему этих рыб боятся все, кто их знает. Хоа рассказал мне, что они нападают на всякого кто отваживается влезть в воду, и острыми зубчатыми иглами наносят рану, которая в большинстве случаев оказывается смертельной, так как иглы хрупки и ломаются в ране. Туземцы твердо верят, что во всех хищных и опасных животных живет злой дух, и убеждены, что, если какое-нибудь из этих животных их ранит, надежды на выздоровление нет; поэтому они почти никогда не лечат ран и часто погибают.
Я уже упоминал о пираруку, самой большой съедобной рыбе Амазонской области. Взрослые экземпляры ее достигают веса 250 фунтов. Мне удалось наблюдать эту замечательную рыбу в озере Невинности, около берега, где было мелко. Старая рыба, длиною около семи футов, плыла, окруженная стаей молоди. Индеец, указавший мне на эту семью, встал в челноке, приладил одну из своих девятифутовых стрел к луку, натянул тетиву и выпустил стрелу в голову старой рыбы.
Лук, которым пользовался индеец, был его собственного изделия. Он имел около 7 1/2 футов длины и отличался большою крепостью, а стрелы были изготовлены из особого сорта тростника. Съемная часть стрелы представляла собою короткий, но необычайно твердый кусок дерева с железным наконечником, снабженным двумя шипами. Когда острие вонзается в мясо, этот твердый кусок отскакивает, но остается прикрепленным к стержню стрелы короткой крепкой веревкой. Благодаря этому приспособлению стрелы не ломаются от порывистых движений жертвы. К самому железному наконечнику привязана длинная веревка, посредством которой охотник может управлять движениями раненого животного. Вся эта система представляет верх изобретательности и как нельзя лучше подходит к тем условиям, в которых приходится действовать амазонскому охотнику.
