Владимир Соловьев - Древние славяне. Таинственные и увлекательные истории о славянском мире. I-X века
Язычество живет и в современном русском языке. Имя Лихо – одного из персонажей славянской мифологии – огромной, безобразной и очень сильной одноглазой великанши, отвращающей людей от добрых дел, превращающей их жизнь в невыносимое хождение по мукам, а то и не останавливающейся перед людоедством, стало нарицательным, синонимом слов «беда», «горе», «несчастье». Языческого происхождения глагол «чураться». Это значит боязливо чего-нибудь избегать, уклоняться от общения с кем-либо. Чур (Цур или Щур) – языческий бог семьи, домашнего очага, в которого переселилась душа умершего родственника, предка. Славяне верили, что чуры заботятся о своих близких, людях одной с ними крови. Для того чтобы чур пришел на помощь человеку, с которым его связывали кровные узы, нужно было обратиться к нему со словами: «Чур меня!», то есть «Защити меня, предок!». Когда люди произносили «чур», они ограждали себя от чего-то плохого, от неприятностей, от возможной опасности, хвори, от того, что угрожало их жизни.
Из времен архаики берет свое начало и так называемая обсценная лексика – сквернословие, особо грубая брань, известные как мат, то есть неприлично-гнусные выражения с упоминанием слова «мать».
Однако если сегодня эти ругательства однозначно воспринимаются как грязные оскорбления, обидные для человека, унижающие его достоинство, то у древних славян они были речевыми явлениями иного порядка и выполняли охранительную функцию заклятий, оберег, были призваны защитить от бесплодия, обеспечить продолжение рода. И, если разобраться, все слова из ряда тех, что в наше время относят к нецензурным и непечатным, когда-то давным-давно были ритуальными формулами, подобающими тому или иному случаю. Так, была в ходу свадебная брань – залог того, что у молодоженов родится здоровое потомство, а ратная ругань преследовала цель обезопасить, отвести от себя беду и посрамить врага.
За пресловутым матом наши далекие предки не то что имели в виду нечто невинное, безобидное и произносившееся без всяких ограничений, но они и не вкладывали в него теперешний сугубо непристойный смысл. Таинство сотворения жизни, по их представлениям, нуждалось в особых восклицаниях, выполнявших сакрально-магическую роль в детородной сфере. Эти заклятия выкрикивались громким голосом, или благим матом, что, кстати, навело некоторых филологов на мысль выводить слово «мат» также и из этой основы.
В обсценной лексике все так или иначе сводится к мужскому и женскому началам и вертится вокруг главного и осевого, из чего завязывается и слагается новая жизнь. И в общем-то в эпоху архаики в мате не было ничего предосудительного или порочного, но после крещения Руси он как бы уходит в подполье. Ведь все языческое отныне осуждается как нечистое, поганое. Однако прежние заклятия как крепкий и надежный приворот на зачатие отнюдь не вышли из употребления – только постепенно приобрели совсем иную окраску, попали в разряд стыдных, непотребных, запретных слов и выражений, какими раньше вовсе не были.
Соперник Перуна
По представлениям язычников-славян, Перун не только повелевал громом и молниями, но и был богом войны. Вот почему он считался и покровителем дружины, и как бы личным патроном ее предводителя – князя. Этот владыка небесный был первым и главным среди восточнославянских богов, пока у него не появился соперник – Велес.
Из древней мифологии нелегко понять, что меж собой не поделили два могущественных божества. Ведь у них были совершенно разные «сферы влияния». Велес почитался русами как бог богатства, скота и охоты и еще «по совместительству» был восточнославянским Аполлоном – опекуном всех творцов, сочинителей песнопений, сказов, умелых мастеров и т. п. Люди, наделенные тем или иным талантом, воспринимались как бы отмеченными Велесом.
То, чего Перун достигал силой и оружием, Велес добивался с помощью хитрости и золота. Понятно, почему именем Перуна обычно клялись князья и княжеские дружинники, а купцы и прочие торговые люди давали клятву, призывая в свидетели Велеса.
По какой-то неведомой причине громовержец рассердился на «скотьего бога» и обрушил на него бессчетное число своих смертоносных стрел. Тот, спасаясь, вынужден был превращаться то в камень, то в дерево, то в животное, то в змея, то в воду. Наконец Перун нагнал страха на соперника, одержал победу, в ознаменование чего на землю пролился плодородный дождь.
Богиня плодородия – Мокошь
Что собой олицетворяет этот поединок, какие исторические мотивы отражает, можно только предполагать. Допустимо, что здесь нашли воплощение обострившиеся противоречия между двумя реальными силами – власть предержащих в лице князя и его военного окружения и имущественно состоятельным коммерческим слоем общества, особенно его верхушкой. Тогдашняя «бизнес-элита» не без успеха преследовала и пыталась отстаивать свои интересы при княжеском дворе.
Конечно, рискованно переносить эпизоды из мифологии в жизнь и примеривать их к известным событиям и фактам. Но в Новгороде, например, боярство, состоявшее в основном из местных оборотистых купцов, в значительной мере подчинило себе и князя, и его людей, предопределяло решения веча, вмешивалось во внутреннюю и внешнюю политику и, можно сказать, основательно контролировало ситуацию на северо-западе Руси.
Но есть и другое толкование фольклорного сюжета, которое на современный лад условно можно обозначить популярным теперь уже не только у французов крылатым выражением cherhez la femme – «ищите женщину».
Похоже, что возможная причина конфликта Перуна и Велеса – их борьба за благосклонность богини дождя, покровительницы мелкого домашнего скота (овцы и козы), патронессы женских работ (прядение и ткачество), охранительницы дома и домашнего благополучия по имени Мокошь. Она – единственное женское божество восточнославянского пантеона, удостоенное собственного идола. То есть Мокошь входила в избранный круг ВИП-персон, кумиры (статуи) которых в языческом Киеве располагались на вершине холма – отдаленном аналоге Олимпа в древней Элладе.
И еще Мокошь – богиня плодородия и мать урожаев.
Исходя из мотивов восточнославянских мифов, правомерно заключить, что Перун имел на нее виды, но не преуспел, потому что его опередил Велес, женой или возлюбленной которого она стала вопреки воле громовержца.
Эту богиню-кормилицу изображали с коровьей головой на человеческом теле. Видимо, традиционный для славянок женский головной убор в виде двух рогов – кика обязан своим происхождением именно облику Мокоши.
Известно написание Макошь, где гласная «а» и слог «ма» дают основания лингвистам выводить это слово из общих для индоевропейских языков корней и объяснять его как мать счастливого жребия, богиня удачи, судьбы, восточнославянская Фортуна.
Созвучность имени богини древнеславянскому понятию «мокос» (пряжа, клубок с нитями) символизирует не только ткачество, но и плетение судеб, козней, интриг. Отсюда неизменные подручные пряхи – пауки, искусные мастера плести ловчие сети, путать и запутывать, заманивать в силки.
Изображение Мокоши в образе неолитической Венеры, с рогом изобилия и между двух стельных лосих, позволяет ассоциировать ее с богиней-матерью, с матерью сырой землей и с рожаницами, воплощавшими изобилие, женскую силу и плодородие.
Власть Мокоши велика. Она – властительница дикой природы, богиня колдовства и хозяйка перехода из земного мира в иной, потусторонний. В ее руках нити человеческих судеб, от нее зависят счастье и согласие в семье. Она сурова, требовательна, непреклонна, и тот, кто с ней не считается, рискует сильно поплатиться за своеволие, ибо ее главные помощницы – Доля и Недоля, прядущие вместе с ней судьбы людские, – вплетут кому-то в жизнь добрые, а кому-то злые нити.
Перенос на Мокошь черт древнегреческой Афродиты, скандинавской Фрейи, финикийской Астарты или вавилонской Иштар, олицетворяющих плотскую любовь, красоту и плодородие, не представляется ни натяжкой, ни чем-то произвольным, ибо отображает в мифологии разных народов важнейшую роль женского начала, его привлекательность, притягательность, креативность. И плюс к тому все эти богини выступают подательницами и носительницами как жизни, так и смерти.
В восточнославянской мифологии Мокошь наделена изрядными чародейными силами, и некоторые фольклористы предполагают, что, со временем утратив свое приоритетное место в иерархии языческих божеств, она перевоплотилась в Бабу-ягу.
Победа Перуна над Велесом не была полным триумфом громовержца, так как если они схлестнулись из-за Мокоши, верховному восточнославянскому божеству так и не удалось отбить ее у соперника, что показывает: возможности этого властелина были не беспредельны и, в чем-то торжествуя и добиваясь преимущества, в другом он был вынужден уступать таким менее сильным, но более изворотливым противникам, как, например, «скотий бог» Велес.
