Б Николаевский - Тайные страницы истории
"Человек", т. е. настоящий человек, способный построить социалистическое общество, "еще не пришел" -- писал Богданов в 1907 г., в самый разгар своей активной работы в "коллегии трех", -- но он сам близок, и его силуэт ясно вырисовывается на горизонте"58. Его взгляды на эту группу вопросов, конечно, с годами уточнялись и усложнялись; к ним он подходил с разных сторон и в соответствии с этим подчеркивал разные стороны проблемы, но в основе его решение этой проблемы оставалось до конца тем же самым. И в 1909 г., когда он во время конфликта в Совете Каприйской школы заявлял, что в течение всей своей жизни он вел борьбу против двух врагов -"против авторитарного чувства и против индивидуалистического сознания", причем "наиболее ненавистным" для него было первое -- "авторитарное чувство"; и в 1920 г., когда он главной задачей культурной работы среди пролетариата объявлял "борьбу против фетишей", которые с его точки зрения были "синонимами бесчеловечности"59 -- он имел в виду все ту же большую задачу "собирания человека".
Для Ленина такой подход к проблеме задач социалистического движения был органически чужд; "авторитарное чувство" ему никогда не было ненавистно; и удивляться следует не тому, что позднее, в эмиграции, эти расхождения выдвинулись на заметное место во фракционных спорах, а тому, что в России, в 1906--1907 гг., они никакой роли не играли, их, по-видимому, вообще не замечали. Причина лежала, конечно, в напряженной атмосфере тех лет и в стремлении Богданова идти в ногу с коллегами по фракции. Но в эмиграции, когда на очередь встали задачи подведения итогов, эти расхождения не могли не дать себя почувствовать, и борьба с Богдановым для Ленина была тем менее трудна, что проблемы, которые ставил Богданов, в те годы не могли не казаться проблемами далекого будущего; конкретные же
политические выводы из них сам Богданов стал делать лишь значительно позднее, аргументами от пролетарской культуры доказывая необходимость для пролетариата выдвигать только те лозунги, которые согласованы с интересами крестьянства60.
С Богдановым у Ленина пути разошлись навсегда уже в 1908 г. Даже после революции он не делал попыток привлечь Богданова к работе, хотя и не наложил вето на избрание его в Коммунистическую академию. Но с его влиянием в Пролеткульте Ленин повел решительную борьбу, и при помощи правительственных декретов добился устранения оттуда Богданова. Со своей стороны, не искал компромисса, тогда и Богданов который, оставшись одиночкою, в 1917 г. высказался за участие в коалиционном правительстве, а после Октября считал неизбежным перерождение советской диктатуры в новую, невиданную в истории форму диктатуры над пролетариатом61. В последующие годы Богданов вернулся к своей основной специальности (медицина), много работал над тогда совсем неизученной проблемой переливания крови, производя на себе самом крайне опасные эксперименты, от одного из которых он и погиб в 1928 г. В Москве тогда ходили слухи, что игра со смертью, имевшаяся в этих экспериментах, была своеобразной формой самоубийства. От многократных предложений писать воспоминания он неизменно отказывался и лишь изредка соглашался давать отдельные конкретные справки; отказался написать и воспоминания о Ленине62.
При такой значительности расхождений в основных посылках, Ленин, конечно, мог считаться с мнениями Богданова, поскольку это было необходимо для сохранения единства фракции, но мало-мальски значительного влияния на него Богданов оказать не мог. Разрыв с ним для Ленина был сравнительно легок. Совсем иначе обстояло дело с Красиным.
Последний, конечно, не мог конкурировать с Лениным в способности намечать основную линию большой политики и последовательно вести ее сквозь сложный переплет всевозможных запутанных отношений. Но он обладал весьма живым, оригинальным и гибким умом, умел давать остроумные формулировки и создавать хитроумные комбинации, сыпал меткими определениями, которые прилипали к людям и событиям. Своими огромными связями в мире ученых, писателей и артистов, среди технической интеллигенции, даже в торгово-промышленных кругах, большевики эпохи первой революции были обязаны прежде всего и больше всего Красину, который умел импонировать в любом обществе -- от Саввы Морозова до Веры Комиссаржевской, а исключительный его организаторский талант позволял ему на ходу закреплять новые знакомства, включая каждое из них на надлежащее место в широко разветвленной, но прочно слаженной организационной сети. Конечно, это была сеть почти исключительно техниче
ского аппарата партии. В политическом и даже организационном строительстве Красин участия принимал мало. Как он сам признает в своей автобиографии, эта работа его не привлекала. Но для подпольной организации технический аппарат имел огромное значение: и в результате усилий, главным образом Красина, большевики в этой области превосходили все остальные организации революционного подполья той эпохи.
Вся эта сторона работы БЦ лежала на Красине, равно как и работа военная, боевая, а также все заботы о финансах большевистской фракции: расходы БЦ были огромны, он должен был не только содержать весь огромный центральный аппарат фракции, но и почти полностью покрывать бюджет Петербургской организации большевиков63, а также помогать важнейшим из организаций в провинции. Добывание денег на покрытие всех этих нужд лежало почти исключительно на Красине, который был министром финансов БЦ.
И размахом этой своей работы, и общей практической складкой ума, и многосторонним жизненным опытом, и даже меткими острыми словечками, Красин не мог не импонировать Ленину. В. С. Войтинский, несомненно, прав, когда пишет, что Красин в те годы был вообще единственным человеком в большевистской организации, к которому Ленин "относился с настоящим уважением"64. Быть может, правильнее говорить даже о большем: из воспоминаний Крупской мы знаем, что у Ленина бывали полосы увлечений то тем, то другим партийным работником. Обычно такие увлечения бывали весьма кратковременными. Только "роман с Красиным" пережил все испытания временем и политических расхождений.
Есть много оснований считать, что в 1906--1907 гг., в период совместной работы в "коллегии трех", очень часто не Ленин, а именно Красин вел за собою остальных, увлекая их на путь 'своих всегда блестящих, но очень часто и крайне авантюристических планов. И очень похоже, что, когда позднее, в 1911 г., Ленин писал Рыкову, предостерегая его против Красина, как "мастера посулы давать и очки втирать", то это предостережение следует понимать в свете запоздалого автобиографического признания человека, который сам не раз жестоко ошибался, смотря на события сквозь очки, "втертые" ему Красиным.
Начиная с 1908 г. они разошлись и лично, и политически -- и разошлись очень далеко. Письма Красина, напечатанные его вдовою65, дают далеко не полное представление об этом расхождении. Но элементы своего старого отношения к Красину Ленин продолжал сохранять, и после Октябрьской революции он немедленно же начал делать попытки привлечения Красина к работе на ответственном посту. Очень интересные заметки на эту тему сохранились в записях Троцкого. Как известно, Октябрьский пе
реворот Красин "встретил с враждебным недоумением, как авантюру, заранее обреченную на провал. Он не верил, -- писал Троцкий, -- в способность партии справиться с разрухой. К методам коммунизма относился и позже с ироническим недоверием". О своих первых попытках привлечь Красина Ленин рассказывал Троцкому, прибавляя: "Упирается, -- а министерская башка!" Но уже к периоду Брестского мира Красин вошел в работу: сказалась старая закваска. Однако он никогда не отказывал себе в удовольствии жестоко критиковать хозяйственную политику диктатуры. Ленину это явно нравилось. Он "весело хохотал над злым и метким словечком противника". Так впоследствии Ленин неоднократно цитировал красинское "универсальный запор"66, определение, которое Красин дал результатам хозяйственного строительства эпохи военного коммунизма.
* * *
На фоне именно этих личных отношений в 1906--1907 гг. глубоко за кулисами БЦ развертывалась борьба за влияние на аппарат фракционной организации.
Ленин, конечно, был бесспорным и общепризнанным политическим вождем большевиков, хотя несомненно, что не все его фракционные выступления встречали общее одобрение67. Но он далеко не был таким же общепризнанным и безраздельным хозяином организационного аппарата БЦ. Официальным секретарем последнего, правда, была Н. К. Крупская, послушная исполнительница всех указаний Ленина. Именно к ней стекалась вся корреспонденция БЦ и именно она принимала на явочных квартирах всех, обращавшихся в БЦ. Но прежде всего с нею рядом сидел другой секретарь БЦ -М. Я. Вайнштейн ("Михаил Сергеевич"), который был подчинен непосредственно Красину, и именно этому другому секретарю (даже Крупская не называет его вторым секретарем) Крупская должна была передавать всю ту корреспонденцию и к нему направлять всех тех людей, которые обращались в БЦ по делам, связанным с военной и боевой работой фракции, а также в связи со всевозможными техническими предприятиями. А так как в большевистских организациях того времени военная и боевая работа, как связанная с работой по подготовке восстаний, расценивалась как много более важная, чем работа общеполитическая (ведь восстание рассматривалось, как "высшая форма" движения), то удельный вес тех функций, которые лежали на "другом секретаре", был во всяком случае не меньшим, чем удельный вес функций, лежавших на Крупской. По существу, с точки зрения обычной для большевиков того времени расценки, последняя передавала на решение Красина все наиболее важные и секретные дела БЦ.
