Екатерина Брешко-Брешковская - Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920
– Сестра, я не знаю, кто ты и откуда ты пришла, но, когда ты вошла ко мне, пока я молотил зерно, я решил, что ты императрица или дочь императора.
Я была поражена.
– Почему? – спросила я. – Я же выступала против царской власти.
– В Библии говорится, что царей осудит их собственное племя, – ответил он.
Мы расстались до следующего вечера, когда должно было состояться следующее собрание. Яков тщательно подготовился к разговору с братом Петром. В хате было еще теснее, чем в первый раз. В центре комнаты едва нашлось место для скамьи, сбоку от которой стоял молодой, красиво одетый малороссиянин. Он и был братом Петром, помощником старшего брата Ивана. В руках он держал маленький Новый Завет. Казалось, что он бросает презрительные взгляды на неотесанную фигуру моего «племянника», одетого неопрятно и неаккуратно. Несомненно, он уже знал содержание нашего прошлого разговора и был уверен в своих аргументах.
– В Евангелии ничего не говорится о вашем учении, – заявил он. – Глава такая-то, стих такой-то – попробуйте доказать обратное!
В то время известный штундист и богатый помещик Пашков в огромных количествах распространял карманное издание Нового Завета на русском языке без текста на церковнославянском. Стихи о смирении и подчинении, о любви к своему ближнему и о стойкости были подчеркнуты красным; бродячие проповедники носили эти Евангелия в мешках, распространяя их по всей стране. На этом собрании такие Евангелия имелись у обоих противников.
– Да, – ответил Яков, – там есть такой стих, но есть и другой, подтверждающий наше учение. Христос требовал от нас не только слов и молитв, но и дел. Он учил нас расставаться с жизнью за наших братьев. Однако мы по-прежнему страдаем от зла, молча смотрим на страдания наших братьев и думаем только о собственном благополучии. Спасая свои тела, мы губим свои души.
Петр было растерялся, но вспомнил еще один стих и прочел его с триумфом. Яков в свою очередь процитировал другой стих, который требовал активно противодействовать притеснителям народа.
В этом диспуте, который продолжался около двух часов, Яков остался победителем, поскольку его противник пользовался лишь любимыми подчеркнутыми стихами.
Новый Завет – книга очень широких взглядов, и в ней во многих местах указывается на необходимость бороться с любыми видами деспотизма. Собрание, привыкшее к односторонним объяснениям учения Иисуса, слушало со все возрастающим интересом. Петр был возбужден. Вероятно, ему впервые пришлось столкнуться с серьезным противником. Яков произвел большое впечатление из-за спокойной скромности, с которой он находил в Евангелиях и Посланиях ответ на стихи, вызубренные штундистами. Когда диспут закончилось, в толпе раздались голоса:
– Вот именно, вот именно.
– Мы должны заступиться за наших братьев. Эти притеснения невыносимы. Все люди равны перед Богом.
– Надо все это обдумать.
– Брат Иван вернется через день-два. Он скажет нам, что думает обо всем этом. Без Ивана у нас ничего не выйдет. Он знает, как подходить к людям. Он не боится властей, однако ладит с ними. Он отличный плотник. Он сделал хороший буфет для полицейского исправника и его помощников. Его все уважают. Он наш защитник. Он был в Петербурге и снова собирается туда, чтобы добиваться признания нашей веры и прекращения преследований. Мы уже собрали тысячу рублей на его поездку. Нужно дождаться его возвращения.
Особенно громко расхваливал Ивана его помощник, Петр. Он гордился своим положением как правой руки знаменитого Ивана Рябошапки. Его властные манеры сильно отличались от поведения многочисленных неофитов, которые были почти неграмотны и с искренней верой принимали все тексты, предписывавшие мир, чистоту, дружелюбие, готовность помогать другим. Немногие из них, подобно Степану Долбне, стремились к героическим подвигам во имя Христа и были готовы погибнуть ради спасения своей души.
Ивану приходилось сидеть в тюрьме, и, вероятно, будучи в заключении, он планировал свое будущее поведение, чтобы сохранить за собой роль вождя. Выйдя на волю, он постарался ладить с полицией, хотя продолжал борьбу с попами. Однако простых сестер и братьев постоянно наказывали и бросали в местные тюрьмы. Иногда их даже отправляли в киевскую тюрьму. Ловкий Рябошапка сумел стать незаменимым на их нехитрых службах, однако основой его власти над последователями служило его посредничество между ними и правительством; кроме того, он в некоторой степени защищал их от гонений.
День встречи с братом Иваном приближался. Мы понимали, что должны найти ему серьезного противника, не из-за того, что он превосходно знал Евангелие, а потому, что был вождем своих людей. Когда мы пришли, все уже собрались и обращали взгляды к двери, с нетерпением ожидая старшего брата. Меня печалило и раздражало, что зловредное влияние может омрачать эту атмосферу дружелюбия и взаимного доверия.
Дверь распахнулась, и через высокий порог переступил низкорослый, коренастый человек с внешностью деревенского купца или мелкого буржуа. Все затихли. Вслед за новоприбывшим вошел, хитро улыбаясь, брат Петр.
– Где эти люди? – спросил Рябошапка повелительным тоном.
На нас указали. Он подошел ближе.
– Зачем вы сеете в наших рядах смятение? Кто вы такие? – спросил он.
Я встала и громко объяснила цель наших странствий и знакомства с штундистами. Я сказала, что мы думали, что найдем в них людей, которые не только прославляют Сына Божьего на словах, но и следуют его примеру, стоя за правду перед лицом мира.
Рябошапка даже не пытался опровергнуть нас текстами из Писания. Очевидно, он уже знал от своего помощника, что это бесполезно. Поэтому он воспользовался тактикой опытного полицейского агента. Он попытался посеять в собравшихся недоверие к нам.
– Мы не знаем, кто вы и откуда пришли. Многие прокрадываются в наши ряды, называясь вымышленными именами. Они обманщики. Если бы я не следовал духу Евангелия, то донес бы на вас в полицию.
Толпа пришла в возбуждение.
– Вот именно, брат, так и надо было сделать.
– Брат Иван, это невозможно! Они выступают за народ и за его благо. Они служат народу своими делами. Ты не должен этого делать!
Рябошапка был явно смущен, но к нему тут же вернулась уверенность.
– Нам не разрешено держать оружие, – сказал он деловым тоном. – Мы уже много пострадали. Я провел год в тюрьме за свою веру. Мы пытаемся добиться, чтобы правительство признало нас и позволило нам открыто проводить наши службы. Мы должны быть очень осторожными и в первую очередь думать об истинной вере.
Мы снова попытались объяснить собравшимся, что такая точка зрения противоречит учению Христа, но те так долго следовали за своим вождем, что это уже стало привычкой. Они вздыхали и опускали голову, но по-прежнему держали сторону Ивана или же трусливо сохраняли нейтралитет. Долбня был в растерянности, и его прежний энтузиазм сменился задумчивостью и внутренними размышлениями. Мы выразили глубокое сожаление, что среди таких искренних последователей Христа и его учения не нашли сострадания и глубокой любви к своим голодающим, отверженным братьям, которые вынуждены жить в физической и духовной нищете и из-за своей слабости неспособны защитить себя. Крестьяне вздыхали, но ничего не отвечали.
Покинув их, мы решили не задерживаться в Любомирке. На следующий день я снова перелезла через стену к Степану. Он был расстроен и опечален. Он не пытался оправдывать невыполнение своего обещания сражаться за народ, однако подчеркивал, как важно проповедовать среди него Евангелие.
– Наши люди постоянно странствуют, проповедуя и раздавая Новый Завет целыми мешками, – сказал он.
Именно там и тогда я предсказала, что через несколько лет эта пропаганда словом, а не делом превратится в очередной ритуал, отчуждая штундистов от остального мира и порождая в них известное презрение к тем, кто мыслит иначе, в то время как последние всегда будут считать братьев еретиками.
Мы расстались друзьями, но между нашими душами больше не проскакивала электрическая искра энтузиазма, как поначалу.
Под вечер ко мне пришла дочь Степана и прошептала:
– Идемте, я покажу вам дорогу через поле.
Мы сразу же направились к хате Степана. Он дал дочери несколько кратких указаний, по-братски распрощался с нами и стоял на пороге, пока мы не исчезли среди высокой конопли. Его маленькая хрупкая дочь долго вела нас по длинной, узкой тропинке. Она привела нас к ответвлению, которое выводило на главную дорогу, обернулась, быстро поклонилась и поспешно побежала по тропинке домой. Эта юная заговорщица, вероятно, не в первый раз провожала таинственных гостей, поскольку многие люди со всех сторон шли в Любомирку, эту Мекку и Медину штундистов, и она, конечно, знала, как плохо придется тем посетителям, которые попадут в руки церкви или полиции.
