Хаген Шульце - Краткая история Германии
Но под «германской нацией» подразумевалась не совокупность говоривших по-немецки людей, населявших «Священную Римскую империю», а политически действующее сообщество германских князей, которые в целом как «империя» противостояли императору. «Нация» в понимании того времени представляла собой аристократию в качестве политически действующего сословия. Поиск пути имперской реформы был нацелен теперь на создание институтов, которые помогли бы обрести современную государственность. В случае удачи «германская нация» получила бы шанс утвердиться в качестве государствообразующей, что произошло во Франции и в Англии. Правда, стремление императора Максимилиана I (1486–1519) к имперской реформе показало, что империя еще отнюдь не деградировала до уровня чисто метафизического образования. Учреждение Общеимперского палатного суда в 1495 г., связанное с провозглашением «вечного земского мира» во всей империи, и разделение ее территории на десять округов были задуманы только как начало. Введение центрального «имперского управления» в качестве дееспособного представительства имперских сословий, взимание имперских налогов должны были стать следующими шагами по формированию суверенной властной позиции императора, которая позволяла бы ему воплощать свои намерения. Но император умер, и почти все задуманное Максимилианом так и осталось неосуществленным. Его внук и наследник Карл V (1519–1556) снова начал реформу, пытаясь стабилизировать и модернизировать monorchia universalis, но на сей раз в качестве универсальной империи, которая наряду с Германией, Богемией, Бургундией и Миланом включала бы Испанию и вновь открытые испанские владения. При такой перспективе «немецкие земли» снова отходили на задний план.
Благо «германской нации» было, однако, очень сильным аргументом в дискуссии об имперской реформе. Когда, например, на так называемом турецком рейхстаге в Регенсбурге в 1454 г. руководитель императорской делегации Энеа Сильвио Пикколомини призвал к Крестовому походу и отвоеванию Константинополя, то получил от германских курфюрстов отрицательный ответ. Император должен сначала позаботиться о самой империи, ибо «столь важная, достойная и благородная страна, каковой является страна немецкого языка… и священная империя, столь похвально приверженная немецкому языку», пребывают «в большом беспорядке». Без имперской реформы не бывать войне против турок, или, иными словами, немецкая рубашка к телу курфюрстов ближе имперской мантии, причем под «немецким языком» (Teutsch gesunge), т. е. «немецкой нацией», подразумевались немецкоязычные сословия империи.
О том, сколь тесно имперская реформа была связана с реформой церковной, свидетельствуют «жалобы германской нации», все чаще подававшиеся имперскими сословиями против папской курии. В жалобах говорилось, что римский престол измышляет тысячи мер, чтобы опустошать карманы, отчего «некогда славная нация», «своими храбростью и кровью завоевавшая империю» и бывшая «госпожой и королевой мира», ввергнута в бедность и унижена до положения рабыни. Таким образом, «германская нация» в политическом смысле была в начале Нового времени оппозиционным понятием, направленным против универсальной власти императора и папы, но недостаточным, для того чтобы в долгосрочной перспективе способствовать обоснованию государственной власти.
Идея «германской нации» озвучивала, однако, не только политические, но и культурные устремления, и в этом смысле содержание понятия «германская нация» существенно обогатилось, с тех пор как итальянский гуманист Поджо Браччолини обнаружил и в 1455 г. опубликовал считавшийся утраченным труд Тацита «Германия». В эпоху Ренессанса и гуманизма старое представление о происхождении племен от легендарных августейших предков было связано с поисками классических греческих или латинских источников. Исторические исследования ученых-гуманистов XVI–XVII столетий были направлены на подтверждение и укрепление идентичности соответствующих наций, но на античных основах. Характер мышления и опыт той эпохи считались образцовыми и создавали космополитическую, общеевропейскую, культурную почву для всеобщего стремления к национальной неповторимости. Поэтому открытие «Германии», написанной около 100 г. до н.э. для императора Траяна, произвело фурор. Благодаря великому историку древности, авторитет которого не подлежал сомнению, теперь можно было удостовериться в том, что немцы издавна представляли собой народ, причем особый. До тех пор немецкие ученые существенно отставали в международной конкуренции за национальную славу, ибо не существовало германского племени, из которого могла развиться германская нация, подобно тому как из племени франков возникла Франция. Слово «немецкий» было собирательным обозначением германских народных диалектов, искусственным образованием. Отныне с этим словом все стало гораздо проще, исходя из того что, по Тациту, германцы были предками современных немцев. Germania в понимании римлян соответствовала, таким образом, нынешней Германии. Только теперь, около 1500 г., это слово появилось в единственном числе (прежде довольствовались понятием «немецкие земли»).
Благодаря авторитету Тацита немецкие гуманисты сумели наконец ответить на многочисленные нелицеприятные высказывания о немцах, распространенные за пределами немецких земель. Представлению о грубом, нецивилизованном, непьянеющем немце теперь противопоставлялся созданный Тацитом идеальный образ не испорченного воспитанием, верного, смелого и живущего естественной жизнью германца. Однако никому не приходило в голову, что светлые образы германцев могли быть выдумкой Тацита, дабы показать истинное лицо современного историку римского общества с характерным для той поры упадком нравов. Фактически такой же линии придерживались и гуманисты XVI в. — немцы фигурировали теперь как носители исконной, неиспорченной нации, которой следовало сменить изнеженную старую цивилизацию итальянцев и французов. Неиспорченная нравственность немцев охотно противопоставлялась испорченности нравов, характерной для римской курии.
Немецкие ученые демонстрировали новое национальное самосознание и по отношению к французским соседям. Важнейшее для легитимации французской короны утверждение о том, что Карл Великий был предшественником французской династии Капетингов, Якоб Вимпфелинг объявил в 1505 г. в своей «Epitome Germanorum»[17] смехотворным. В действительности же, по его словам, Карл был «немцем» (Teutscher), господствовавшим над французами, в то время как француз или галл никогда не являлся римским императором, что представлялось достаточным доказательством превосходства немцев над французами. Для Вимпфелинга, который, как и многие немецкие гуманисты, был эльзасцем, не подлежало сомнению, что со времен Августа жители Эльзаса были немцами, а поэтому Страсбург, как и весь Эльзас, никогда не мог оказаться под властью Франции.
Таким образом, около 1500 г. на протяжении одного поколения возникла основа для формирования немецкого национального самосознания, которое представляло собой нечто большее, нежели неясное «чувство Мы», и которое должно было сводиться к немецкому национальному мифу. Этот процесс происходил тогда во всей Европе. Эразм Роттердамский, отрицавший свою причастность к формированию национальных мифов, печально констатировал, что природа привила личный эгоизм не только каждому индивиду, но и всеобщий — различным нациям. У немецкого национального мифа отсутствовали, однако, не только государственно-политические рамки, которые могли бы сделать его долговечным, но и языковой субстрат. Немецкие гуманисты, за очень небольшими исключениями, писали по-латыни. Немецкие ученые оставались прежде всего гуманистически настроенными космополитами, тесно связанными с европейской «республикой» ученых. Их национальная миссия — вывести Германию из состояния варварства — осуществлялась через латинско-классическую культуру. На рубеже XV–XVI столетий возникли первые четкие и прочные контуры немецкой нации. В сущности, начиная именно сотого времени мы можем говорить о «немецкой истории», во всяком случае об «истории немцев» — разумеется, о такой истории, которая с самого начала была глубоко укоренена в гуманистической общеевропейской почве.
Не научные усилия гуманистов, не потерпевшая крах имперская реформа сформировали образ Германии на следующие века, а реформа Мартина Лютера. Разумеется, она была бы невозможна, не имей Лютер многочисленных предшественников. Уже с XIII в. предпринимались неоднократные попытки обновить церковь, заставить ее следовать принципам христианской бедности и смирения и уменьшить пропасть между духовенством и народом Божьим. Прежние реформаторы, нищенствующие ордены Св. Франциска и Св. Доминика, еще могли быть восприняты церковью. Позднейшие реформаторы, Джон Уиклиф (1330–1384) в Англии и Ян Гус (1371–1415) в Богемии, выдвигавшие более радикальные требования: о ликвидации папства и почитания святых, о безусловном авторитете Священного Писания и совести, об общности причащения вином для священников и общины — остались вне церкви. Они подвергались преследованиям и были сожжены (Гус — заживо на Констанцском соборе, останки Уиклифа сожгли после его смерти), но идеи их последователей уже нельзя было искоренить.
