Константин Иванов - Средневековые замок, город, деревня и их обитатели
На судебный поединок допускалось выставлять вместо себя бойца, победа или поражение которого были равносильны победе или поражению того, кто его выставил. Этим правом могли воспользоваться женщины, духовные лица, больные люди, наконец — юноши моложе двадцати одного года и старики старше шестидесяти лет. В рыцарских романах довольно часто изображается оклеветанная девушка, которая посылает гонцов к какому-либо рыцарю с просьбой прийти в известный день и час на известное место, чтобы с оружием в руках защитить ее поруганную честь. Рыцарь обыкновенно спешит, не щадя своего коня, но все же не поспевает к назначенному часу. Общее волнение: кто рад, кто печалится. Враг уже торжествует победу, но вот внезапно появляется на арене долгожданный герой, и все оканчивается, разумеется, его победой[13].
Очень часто к судебным поединкам прибегали в тех случаях, когда дело касалось обвинения в преступлении, за которое грозила смертная казнь. Как правило, жестокая расправа над «выявленным» преступником производилась немедленно по окончании поединка — побежденного сейчас же предавали смертной казни. Бывали случаи, когда казнили бойца, проигравшего чужое дело, а вместе с ним и обвиняемого, и державшего его сторону свидетеля, если таковой был. Если в числе двух последних лиц была женщина, она безжалостно сжигалась на костре. Сожжение, к которому так часто тогда прибегали, производилось следующим образом. На месте, назначенном для совершения казни, врывали в землю столб. Кругом этого столба укладывали ряды дров, которые перемежались слоями соломы, до тех пор, пока поленница не достигала высоты человеческого роста. При этом оставлялось свободное пространство вокруг столба и довольно узкий проход к нему. С приговоренного снимали одежду, надевали на него длинную рубаху и привязывали его к столбу веревками или цепями. Затем проход закрывали дровами и соломой и разом с нескольких сторон зажигали костер.
Судебные поединки были распространены не только среди рыцарей, но и среди городского населения. По обычаю, горожане бились в красных рубахах, панталонах и чулках, но без башмаков с и непокрытыми головами. Рыцарь, вызвавший на поединок простолюдина, должен был биться тем же оружием, что и его противник; если же простолюдин вызывал рыцаря, последний — если считал возможным принять вызов — сражался на коне, в рыцарских доспехах.
Среди семьи
У постели нашего барона еще горит свеча в высоком канделябре, светившая целую ночь, а в узорчатые стекла окна уже проник луч восходящего солнца.
Резко прозвучала труба с вершины главной башни, и барон пробудился от сна. Когда он надел исподнее, на ночь вешавшееся у постели, а поверх накинул нечто вроде халата, в комнату явились два прислужника и принесли лохань, металлический кувшин с водой и полотенце. Кроме ежедневного умывания, наш барон очень часто принимает по утрам ванну, в которую иногда высыпается целая корзина лепестков роз.
Умывшись и причесавшись гребнем, барон встал на колени перед изображением святого, помещающимся тут же, вблизи постели. Спустя некоторое время, уже окончательно одевшись с помощью прислужников, он в сопровождении своей жены отправляется в капеллу. Выслушав краткую мессу и приветствие капеллана, баронская чета проходит в большую залу, где подкрепляет себя завтраком в кругу собравшихся членов семьи.
Последними за стол являются взрослые дочери — у них очень много времени отнял туалет! «Если бы вы могли видеть, — рассказывает один средневековой французский поэт, — как причесываются дамы и девушки. Одной затягивают волосы, другую зашнуровывают, третья спрашивает у сестры: “Сестрица, хороша ли я?” — “В тебе нет недостатков, — отвечает сестрица, — а какова я?” Четвертая говорит своей девушке: “Скажи, ради Бога, хорош ли у меня сегодня цвет лица?” — “Лучше, чем у кого бы то ни было на свете”, — отвечает девушка».
Почти всегда барон в это время уже покидает замок, но сегодня он остается дома целый день. Позавтракав, он пошел вместе со старшим сыном обозревать свое обширное и сложное хозяйство: это занятие отнимет у него время до самого полудня, до обеда. Супруга барона отправилась к собравшейся у ворот замка толпе нищих и калек, чтобы раздать им обычную милостыню.
Среди бедняков, пришедших сегодня в замок, оказался престарелый пилигрим, возвращающийся из далекого странствования. Он одет в серое платье, на котором нашиты раковины, и обут в кожаные сапоги. За его спиной висит сума, а на боку спускается с перевязи дорожная плетеная фляжка. В правой руке у него крепкий посох. Широкополая шляпа довершает его скудный наряд.
Хозяйка замка, тронутая усталым видом странника, следуя обычаю, предложила ему отдохнуть в замке. Затем она отправилась в женские помещения, где ее прихода дожидались домашние работницы: тут сейчас начнут шить, вышивать, прясть, одним словом — примутся за обыденные дела. Наконец, на ее руках — двое маленьких детей, из которых старшему еще не исполнилось семи лет — до этого возраста дети находились на исключительном попечении матери. Словом, дел у супруги нашего барона достаточно. Впрочем, и помощниц у нее немало…
Взрослые дочери барона отправились в свою комнату, где будут заниматься рукодельем, разговорами, пеньем и чтением недавно попавшего в их руки рыцарского романа.
Так проходит время до полудня. Звук трубы призывает к обеду. Сегодняшний обед совершенно, конечно, не похож на те званые обеды, которые время от времени задаются нашим бароном. Он гораздо скромнее: два мясных блюда, рыба, овощи, в заключение обеда сыр и фрукты. На столе вино, пиво, мед, настойки. После обеда барон отправился отдыхать; остальные члены семьи разбрелись по своим делам: кто отправился в замковый садик поиграть на открытом воздухе, кто углубился в шахматную игру. Одна из дочерей читает вслух старшему брату новый рыцарский роман. Чтение это прерывает прибывший в замок продавец дамских украшений. Вот он отложил в сторону свою обитую железом палку, снял со спины ящик — и скоро почти все его товары проданы…
При приближении вечера хозяйка вспомнила о пилигриме и велела позвать его в залу. Там слуги уже хлопотали около камина, разводя огонь. Послушать странника собралась вся семья. Его забросали вопросами: откуда он, что пережил, где побывал? Не в первый раз пришлось говорить ему перед большими господами: странники в ту пору были самыми желанными гостями в замках — своими рассказами они вносили свежую струю в однообразную жизнь их обитателей. Не смущаясь, он начал свой рассказ, и речь его полилась непрерывно. Жадно слушали его обитатели нашего замка. Как будто на таинственных крыльях возносились они над повседневной жизнью своей, оставляя здесь, на земле, свои бренные оболочки. Окончил странник рассказ свой и утомленный пошел на отдых.
Между тем за стенами замка совершенно стемнело, и разыгралась настоящая буря. В окна хлещет дождь. Воет ветер, заставляя всех подвинуться ближе к камину. А огонь в камине разгорелся уже вовсю. Зала, лишенная своих праздничных украшений, выглядит мрачно. Кое-где сверкает оружие, кое-где на стене трепещет тень оленьих рогов.
Место у камина — любимое у всей семьи. Тут рассказывают бесконечные истории, а иногда и поют. Сегодня, например, старшая дочь барона поет недавно выученную песню. Поэт выразил в ней чувства, знакомые сердцам обитателей средневекового замка. Вот она в буквальном переводе:
«Вблизи источника в саду, при песчаной дорожке, под тенью плодового дерева, где распевали птицы, на ковре из зеленой травы и белых цветов я нашел одинокой ту, которая не желает мне счастья.
Это дочь сеньора, владетеля замка. Я вообразил, что она пришла туда насладиться весной, зеленью и пеньем птиц; я полагал, что она охотно склонит свой слух к моим речам Но вышло совсем иное.
Она принялась плакать у источника и, воздыхая из глубины сердца, сказала: “О, Иисус, царь мира, из-за Тебя испытываю я столь большое горе. Обиды, Тебе нанесенные, падают на меня, ибо сильнейшие в этом мире идут за море служить Тебе; так хочешь Ты!
И он также ушел, он, мой прекрасный друг, мой милый и сильный друг. Я осталась здесь одна, чтобы тосковать по нему, плакать, сокрушаться. Ах, какое нехорошее намерение возымел король Людовик, приказавший двинуться рыцарям в этот Крестовый поход, который принес моему сердцу столько горя!” Когда я услышал, что она сокрушается о своем жребии, я приблизился к ней вдоль светлого ручейка. “Прекрасная, — сказал я ей, — свежий цвет и красота лица увядают от плача. Вам не следует отчаиваться: Тот, Кто одевает листвою леса, еще может доставить вам радость!”
“О, сеньор! — сказала она, — я верую в то, что Бог смилостивится надо мною когда-нибудь в другой жизни, как и над многими другими грешниками. Но между тем Он отнимает от меня на этом свет того, который составлял мою радость, того, кто теперь так далеко от меня!”»[14].
