Олег Гончаренко - Закат и гибель Белого флота. 1918–1924 годы
В начале 1930-х годов на острова для «перековки» стали привозить раскулаченных крестьян, членов религиозных сект и даже советскую «творческую интеллигенцию». Пока еще не выявлены имена всех заключенных, но известно, что в лагере томились начальник Гидрометеорологического комитета А. Ф. Вангенгейм, выдающийся философ, математик, химик, иерей П. А. Флоренский. В списке заключенных можно отыскать имена историков В. П. Никольского, Н. П. Анциферова, В. В. Бахтина, М. О. Гордона; этнографов и краеведов Н. И. Виноградова, А. А. Евневича, П. К. Казаринова; поэтов и писателей Б. Н. Ширяева, Л. М. Могилянского, В. Камецкого, О. В. Волкова; художников О. Э. Браза, К. Н. Половцеву; профессора Московской консерватории Н. Я. Выгодского, а также исследователя древнерусской литературы Д. С. Лихачева. Человек-личность все быстрее отдалялся в прошлое. Его место занимала безликая «рабсила», робот-каторжник, «гражданин» эпохи победившего социализма.
Заключая помимо прямой оппозиции огромное количество людей по сословному или профессиональному признаку в подобные лагеря, большевикам необходимо было подавить волю к сопротивлению оставшейся части народонаселения России. А лучшим способом заставить сомневаться в правоте дела и в целях борьбы, думалось им, должно было стать сомнение в полноценности собственной исторической и философской позиции, возможности провести исторические параллели и усмотреть рецепт по преодолению смуты в собственной истории. С людьми, выросшими в годы расцвета империи, можно было совладать, лишь уничтожив или запугав их, но для нового поколения лучшим рецептом, с точки зрения большевистских идеологов, могло стать историческое и культурное беспамятство. В самом деле, во имя чего и с кем им бороться, если новая власть со временем обеспечит им все мыслимые блага земные, необходимые для удовольствия? Работа на новую власть и милостиво отпускаемые ею рабам поощрения за их труд должны были полностью вытеснить из сознания молодых иные формы правления и жизни, духовной и светской.
У сильных этносов всегда оставалась регенерирующая способность возрождать свою культуру и определять ее роль и место в системе мировой цивилизации, у более слабых таковой не было, но в избытке присутствовала обида на собственное бессилие. И потому особое место у новой власти заняла деятельность, нацеленная на уничтожение духовной основы державы и размывание традиционных для большинства населения страны культурных ценностей, проходившая одновременно с поощрением крайних форм шовинизма на окраинных землях России.
Народы, населявшие некогда ее просторы от Хивы до Варшавы, сначала вовлекались большевиками в «борьбу за независимость», как «пострадавшие от русского царизма», а затем плавно призывались в различные национальные военизированные формирования для борьбы с бывшими «эксплуататорами» и притеснителями. Большевики не скрывали, что создание ими очагов напряженности на всей широте бывшей империи делалось ими «для сокрушения продолжавшегося сопротивления реакционного русского народа». Со временем в литературной и публицистической жизни страны под запретом оказалось слово «русский», употребляемое в печати в положительном значении. Судя по большевистской прессе и издаваемой в стране литературе, запрет негласно действовал до самого начала 1930-х годов.
Исторические названия населенных пунктов, казалось, не давали большевикам покоя. На всем просторе захваченной территории они занялись планомерной сменой названий городов, островов, проливов и земель. Ими проводилась кропотливая работа по переименованию изначально данных тому или иному городу или местности названия. В картографических учреждениях в директивном порядке вносились исправления в издаваемые при большевиках карты. Старый каспийский городок Петровский Порт, в пределах которого еще в 1722 году останавливался Петр I во время своего Персидского похода, был переименован в Махачкалу, по имени «социально близкого» большевикам дагестанца Магомед-Али Дахадаева, более известного в определенных кругах под псевдонимом Махач. Старая Обдорская крепость — торговый пункт на пути через Урал на Обь и далее на восток, основанная русскими первопроходцами еще в 1595 году и долгое время бывшая волостным центром под названием Обдорск, превратилась в Салехард. Усть-Сысольск в Вологодской губернии стал именоваться Сыктывкаром. Восточный российский рубеж форт Верный получил название Алма-Ата. Город, считающийся географическим центром Азии и основанный в 1914 году, бывший еще и конечным пунктом Усинского тракта у слияния рек Большой и Малый Енисей, Белоцарск стал сначала именоваться Хем-Белдыр, с 1926 года — Кызыл. Верхнеудинск стал Улан-Удэ. Смена названий населенных пунктов включала в себя и переименования по фамилиям большевистских лидеров. Вятка оказалась Троцком, Петроград — Ленинградом и т. п.
Любое учебное или научное заведение, любые архивные сведения, документы и просто изданные книги, рассказывавшие о жизни, достижениях и открытиях разрушенной большевиками империи, должны были раз и навсегда исчезнуть с лица земли. На практике это осуществлялось таким образом. В начале 1921 года в высших учебных заведениях страны были повсеместно упразднены историко-филологические факультеты. Из всех библиотек согласно особому инструктивному письму, в составлении которого приняла деятельное участие супруга Ленина Надежда Константиновна Крупская, новыми цензорами изымались тома сочинений Достоевского, Максимова, Лескова, объявленных Интернационалом «черносотенными авторами», к числу которых каким-то образом оказался причислен и античный Платон. Ленин поспешил заявить публично: «Великорусскому шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть!»
Что сделали большевики, чтобы борьба с их противниками протекала как можно более успешно? Учебные заведения лишались финансирования, профессура изгонялась, студенты, успевшие проучиться до октябрьского переворота, в большинстве случаев не восстанавливались в свои учебные заведения. В соответствии с «декретом о земле» большевиками были конфискованы все церковные земли, в том числе и те, что принадлежали монастырям и духовным организациям, дабы лишить их материальной составляющей и ускорить агонию церкви как общественного института.
Сделать это им было жизненно необходимо, но произвольно начать отъем церковных земель они пока опасались. Выручил, как это часто с ними бывало, случай. 18 января 1918 года в Петрограде произошел расстрел демонстрации в поддержку Учредительного собрания. А в ночь на 19 января произошел разгон и самого Учредительного собрания. Через четыре дня была расстреляна демонстрация в поддержку Учредительного собрания в Москве. Только «случайных» жертв этого расстрела насчитывалось 50 человек, раненых оказалось в четыре раза больше — 200 человек. Разумеется, церковь выступила с осуждением кровопролития.
19 января 1918 года патриарх Тихон направил Послание с анафемствованием участникам расправы над невинными людьми и гонителям церкви. Это явилось хорошим поводом для большевиков «ответить» православной церкви, поставив ее для начала «вне закона». Начиналась эта грандиозная акция с обыкновенной журналистской статейки. 25 января 1918 года в «Известиях» появилась заметка большевика М. Рейснера о разделении церкви и государства. Мало кто из прочитавших ее мог предвидеть, что с публикацией невинных, казалось бы, статей большевики начинали многие свои удары по оппозиции. Это понимание появилось в народе к концу 1920-х годов, а пока что опубликованный 5 февраля 1918 года декрет об отделении церкви от государства, для многих, в том числе и среди иерархов православной церкви, грянул как гром среди ясного неба.
Содержание декрета недвусмысленно давало понять, что отныне церковь в России лишалась всех прав юридического лица. А как следствие, и всего имущества, созданного и собранного поколениями народа и стараниями православных деятелей за века ее существования. Главное наполнение любой церковной жизни составляют все же ее служители, клир и миряне. Снижение до минимума физического количества священнослужителей как потенциальных духовных лидеров в России понималась большевиками как первоочередная задача. По стране прокатилась череда жестоких убийств. Мартиролог можно условно открыть со дня гибели священномучеников новой эпохи. В первые месяцы после октябрьского переворота жертвой большевизма пал протоиерей о. Иоанн Кочуров, прославившийся своей проповеднической деятельностью в Северной Америке. Почти следом за ним погиб иерей о. Петр Скипетров, попытавшийся воспрепятствовать проникновению отряда красногвардейцев в Александро-Невскую лавру для конфискации церковных ценностей.
В еще не загнанной в жесткие цензурные тиски российской печати появились несколько официальных выступлений инославного и иноверного духовенства по поводу событий в Александро-Невской лавре. Петроградский раввин Кацнелебоген писал в эти дни: «С чувством особого волнения может говорить еврей о том, чему подвергается в настоящее время Православная Церковь. Только сам носивший кандалы, носивший их долго и бесконечно тяжело, может понять переживания того, кому хотят эти кандалы надеть. Мы знаем одно: религиозное чувство, в течение ряда веков бывшее единственным прибежищем миллионов людей, задето… Мы, только несколько месяцев тому назад освободившиеся от кошмара религиозного гнета, не можем не высказать Православной Церкви и всем ее сынам нашего глубокого сочувствия, не можем отделаться от великой и искренней печали… Поэтому я считаю необходимым, чтобы евреи, своими долгими страданиями купившие себе право быть первыми в ответе на угнетения, выступили с решительным протестом против фактов, подобных имевшим место в Александро-Невской лавре»[15].
