Борис Костин - Вперед, сыны Эллады!
Обзор книги Борис Костин - Вперед, сыны Эллады!
Борис Костин
Вперед, сыны Эллады!
© Костин Б. А., 2008
© Лукашенок Э. А., 2008
© Клуб «Ода», 2008
© «АССПИН», 2008
* * *К читателям
Дорогие друзья!
Рада приветствовать выход книги «Вперед, сыны Эллады!», посвященной 180-летней годовщине Адрианопольского мирного договора, который стал важной вехой в развитии российско-греческих отношений.
Россию и Грецию многое объединяет. Наши страны очень похожи, их объединяет и общая религия, и близкая по духу культура. Санкт-Петербург связывают с Грецией проверенные временем культурные, политические и деловые связи. Знаменитый греческий город Пирей является побратимом Санкт-Петербурга, партнерские отношения связывают северную столицу с Салониками. Год от года расширяется наше взаимодействие в области туризма, торговли, развития портов. В Петербурге мы всегда рады видеть гостей из солнечной Греции.
Прекрасно, что петербургский писатель Борис Костин в своей книге «Вперед, сыны Эллады!» обратился к ярким страницам нашей общей истории. Первый президент Греции, талантливый дипломат Иоанн Каподистрия долгое время плодотворно трудился в Министерстве иностранных дел России. В знак увековечения его заслуг перед Россией в Санкт-Петербурге на Греческой площади ему установлен памятник. Имя участника Отечественной войны 1812 года князя Александра Ипсиланти навечно вошло в историю освобождения Греции.
Уверена, что книга «Вперед, сыны Эллады!» послужит укреплению и развитию российско-греческих отношений, напомнит читателям о героическом прошлом наших народов.
Губернатор Санкт-Петербурга В. И. Матвиенко180-летней годовщине освобождения Греции от турецкого ига и победе русского оружия в войне 1828–1829 гг посвящается.
Родовой герб князей Ипсиланти
Борис Костин
Ипсиланти
Тот, кто кладет голову за Отечество, всегда достоин почтения, каков бы ни был успех его предприятия.
М. Ф. ОрловГлава 1. На зачинающего Бог!
От Динабурга до Полоцка расстояние сто вёрст. От Полоцка до Клястиц – сорок. Лесные дороги пересекает бесчисленное множество ручейков, тянущихся к Двине и лишь изредка выходящих из ельников и березняков на холмистые овалы полей. Дороги песчаные, пыльные, а в знойный июнь 1812 года – пропитанные солдатским потом и кровью, всенародной горечью отступления.
Первый армейский корпус графа Витгенштейна отходил с боями к Дрисскому укрепленному лагерю, а от него к Полоцку. Отвага и мужество арьергарда под командованием Кульнева служили надежным прикрытием главных сил. В отряде Кульнева героев не перечесть: сам командир – лихой рубака, любимец солдат и офицеров, под стать ему подчиненные. Но и среди них выделяется молодой гусарский поручик со смуглым, несколько женственным лицом, с карими глазами, над которыми крутыми дугами выгнулись тонкие линии бровей. Поручик уверенно держался на коне, отменно владел саблей, первым бросался на неприятеля и последним выходил из боя. Звали гусарского поручика Александр Ипсиланти и было ему в ту пору девятнадцать лет.
Июльская ночь была безветренна и светла. Костер мерно потрескивал, искры лениво взвивались вверх. Полковник Ридигер задумчиво раскуривал трубку. Ипсиланти кончиком сабли пошевеливал угли и был преисполнен томительного ожидания.
В редкие минуты отдыха между боями и стычками Кульнев любил вспоминать прошлое. Рассказчиком генерал был отменным, и события славные, героические будто оживали в его устах. Но в эту ночь Яков Петрович был явно чем-то взволнован. Он часто вставал с импровизированного стула, которым ему служил березовый пень, и широкими шагами мерил берег Дриссы.
Наконец генерал прервал молчание.
– Я ведь родом из этих мест, господа… Да, да… Вот там, за этим изгибом, – Кульнев указал туда, где водная гладь реки круто исчезала во мраке, – постоялый двор, Сивошино… Матушка сказывала, что я увидел свет на здешней почтовой станции… Это уже после какой-то чудак присочинил, что я, мол, родился под елями. А батюшка тогда ехал к новому месту службы в Люцин… Вот уж не ждал, не гадал, что буду в родных местах с неприятелем биться!..
На некоторое время прервем рассказ отважного кавалерийского генерала и хотя бы вкратце поведаем о Якове Петровиче Кульневе, или «люцинском Дон Кихоте», как иногда себя величал командир гродненцев, слывший в русской армии образцом чести и долга.
А еще Кульнева называли учеником Суворова, что во времена императора Павла Петровича едва не стоило ему всей карьеры. Чего греха таить, старый гусар был прям в суждениях, как клинок, не терпел и презирал лизоблюдов и на дух не переносил трусов. «Гусар, празднующий труса – сущий анахренизм!» – любил говаривать Кульнев и, примечая молодцов-удальцов, доверял им едва ли не самые опасные поручения, памятуя о том, как его незабвенный Суворов послал под Прагой (предместье Варшавы) в самое пекло. Друг сердечный, князь Петр Иванович Багратион, в войне против шведов в 1809 году доверил Кульневу такое, что даже у видавших виды воинов мурашки по коже шли. И вовсе не от трескучего мороза, которым встретила гибельная Ботника гродненских гусар. «Бог с вами, я перед вами, князь Багратион за вами. Поход до шведских берегов венчает все труды…»
В ста верстах от Стокгольма гродненских гусар остановил приказ Александра Первого. Перемирие… А как хотелось Якову Петровичу продефилировать с гусарами по Стокгольму!
«Тебе известно, – писал Кульнев 25 марта 1812 года брату, – что война у нас не за горами». Наполеоновское нашествие, словно вулканическая лава, подминая под себя белорусскую землю и оставляя на ней кровавые следы и пепелища, спустя месяц после перехода «Великой армии» через Неман застопорилось в Придвинье.
Император Александр Павлович со своей свитой расположился в древнем славянском городе Полоцке и пребывал в тягчайшем раздумье. Отступление армии вглубь России подавляло его, и лишь сообщение об удачном арьергардном бое под Вилькомиром, где Кульнев заставил-таки «непобедимого Ролланда», как называли во французской армии маршала Удино, уважать русское оружие, вселило надежду и настроило на боевой лад.
Вскоре царь по настоянию государственного секретаря Шишкова, министра полиции Балашова и графа Аракчеева покинул Полоцк и выехал в Петербург для организации отпора врагу. Незадолго до этого события, которое стало судьбоносным в ходе кампании, ибо Александр Павлович напрочь был лишен полководческого дара, в импровизированном кабинете между российским монархом и поручиком гвардии Александром Ипсиланти состоялся весьма любопытный разговор.
– Я прочитал ваше прошение, – начал без предисловий государь. – Вы не получили моего отказа, когда просились в действующую армию…
Греческий князь еще задолго до того, как на Немане прогремели первые выстрелы, начал исподволь готовить решительный шаг и сумел уломать доку по устроительству быта императора, гофмаршала графа Толстого, включить его в список свитских, надеясь при первой оказии избавиться от необременительных обязанностей адъютанта «на побегушках». Государь, по излюбленной привычке править документы, делать пометы и накладывать резолюции красным карандашом, обнаружив в списке фамилию Ипсиланти, намеревался было зачеркнуть ее, как за поручика, презрев робость, вступился Толстой. Александр Павлович отложил карандаш, пожурил вельможу и поставил утвердительное «согласен» – он неназойливо опекал юношу и связывал с ним далеко идущие помыслы, делиться которыми даже с самыми близкими людьми считал преждевременным.
– Вы проситесь к Кульневу? – спросил император Ипсиланти. – В шведской кампании я вручил ему орден Святой Анны высшей степени и саблю «За храбрость»… Храбрец и чудак… Гусары – в финских колпаках… Оригинально…
– Я почту за честь сражаться рядом с генералом. Заверяю, что не посрамлю вас, Ваше величество.
Император взял в руку остро отточенный красный карандаш и размашисто начертал на прошении Ипсиланти: «В ординарцы к Витгенштейну».
Поручик покинул императора в минорном настроении и долго рассматривал императорскую подпись: «Александр». Тёзка…
Командир 1-го корпуса генерал-лейтенант Петр Христианович Витгенштейн был полной противоположностью искрометному Кульневу, хотя генерала никто не мог упрекнуть в отсутствии отваги. Для военачальника одного этого качества, однако, было недостаточно, к тому же каждый свой шаг «спаситель града Петрова» (так впоследствии поименуют Витгенштейна петербуржцы) сверял с Главной квартирой, которая находилась за тридевять верст, в столице Российской империи.
Возможно, это обстоятельство и сыграло на руку Александру Ипсиланти. Уж какие аргументы привёл греческий князь, чтобы избежать незавидной участи «штабного», осталось неизвестно. Да и Кульнев был не промах, разглядел в юноше, может быть, себя самого в начале карьеры. К тому же греческий князь прикипел к России, считая ее свой второй родиной.
