Рафаэль Сабатини - ВЕЧЕРА С ИСТОРИКОМ
Обзор книги Рафаэль Сабатини - ВЕЧЕРА С ИСТОРИКОМ
Рафаэль САБАТИНИ.
ВЕЧЕРА С ИСТОРИКОМ
(Занимательное историческое чтение на сон грядущий)
Оглавление
ОТПУЩЕНИЕ ГРЕХОВ: Афонсо Энрикес, первый король Португалии
ЛЖЕДМИТРИЙ: Борис Годунов и самозваный сын Иоанна Грозного
ПРЕКРАСНАЯ ДАМА: Из истории Севильской инквизиции
КОНДИТЕР ИЗ МАДРИГАЛА: Рассказ о Лжесебастьяне Португальском
КОНЕЦ ДАМСКОГО УГОДНИКА: Убийство Генриха IV
НЕУДАЧЛИВЫЙ ПОКЛОННИК: Убийство Эми Робсарт
СЭР ИУДА: История о том, как был предан сэр Уолтер Рейли
ЕГО ДЕРЗОСТЬ ГЕРЦОГ БЭКИНГЕМСКИЙ, или как Джордж Вильерс добивался благосклонности Анны Австрийской
ТРОПОЙ ИЗГОЯ: Падение лорда Кларендона
ХЕРРЕНХАУЗЕНСКАЯ ТРАГЕДИЯ: Граф Филипп Кенигсмарк и принцесса Софи-Доротея
ТИРАНОУБИЙСТВО: Шарлотта Корде и Жан-Поль Марат
1. ОТПУЩЕНИЕ ГРЕХОВ
Афонсо Энрикес, первый король Португалии
В 1093 году мавры из династии Альморавидов под предводительством калифа Юсуфа неудержимо хлынули на Иберийский полуостров, вновь овладев Лиссабоном и Сантаремом на западе и распространив свои завоевания вплоть до реки Мандего.
Дабы воспрепятствовать восстановлению магометанского владычества, Альфонсо VI Кастильский призвал на помощь христианскую знать. Среди рыцарей, откликнувшихся на этот призыв, был граф Анри Бургундский (внук Робера, первого графа Бургундского), которому Альфонсо отдал в жены свою незаконнорожденную дочь Терезу вместе с приданым, состоявшим из графств Порту и Коимбра и титула Графа Португальского.
Такова первая глава португальской истории.
Граф Анри не жалел сил, защищая южные рубежи своей страны от нашествия мавров, и боролся с ними вплоть до своей смерти в 1114 году, после чего его вдова Тереза стала регентшей Португалии и правила государством до тех пор, пока ее сын Афонсо Энрикес не достиг совершеннолетия. Эта в высшей степени энергичная, самолюбивая и находчивая женщина успешно боролась с маврами и закладывала тот фундамент, на котором ее сыну предстояло возвести Португальское королевство. Однако ее страстное увлечение одним из рыцарей, доном Фернандо Пересом де Трава, и те безмерно щедрые милости, которыми она осыпала его, привели к тому, что регентша нажила себе врагов в новом государстве, а отношения с сыном становились все прохладнее.
В 1127 году Альфонсо VII Кастильский вторгся в Португалию, вынудив Терезу признать его своим сюзереном. Однако Афонсо Энрикес, которому было тогда семнадцать лет и которого столичные жители объявили совершеннолетним и способным управлять государством, тотчас же отказался стать на капитулянтские позиции своей матери и уже через год собрал войско, чтобы выставить ее вместе с любовником вон из страны. Воинственная Тереза сопротивлялась до тех пор, пока не потерпела поражение в битве при Сан-Мамеде и не попала в плен.
Афонсо был еще почти мальчиком, хотя прошло уже четыре года с тех пор, как он четырнадцатилетним отроком бодрствовал над своим оружием в соборе Заморы, готовясь к почетному посвящению в рыцари, которое должен был осуществить его двоюродный брат, Альфонсо VII Кастильский. И тем не менее в нем уже видели образец христианского рыцаря, достойного сына человека, посвятившего всю жизнь борьбе с неверными. Он был крепок, высок и обладал такой физической силой, что о нем и поныне вспоминают в Португалии – стране, которую он, по сути дела, основал и первым правителем которой он стал. Он значительно превосходил остальных рыцарей в умении владеть оружием и сидеть в седле, равно как и образованностью, но его познания были довольно бессистемными и скорее вредными, чем полезными, и мы постараемся доказать это нашим рассказом. Во всяком случае, в двенадцатом столетии рыцарям, как полагалось, было вовсе не обязательно, и даже вредно, знать то, что знал этот юноша. Но он был, по крайней мере, верен своему времени, сочетая в себе пылкую набожность со склонностью к плотским утехам и неудержимым высокомерием, чем поставил себя под угрозу отлучения от церкви уже в самом начале царствования.
Так уж получилось, что, заточив свою мать в узилище, Афонсо не угодил Риму. Донна Тереза имела влиятельных друзей, и те пустили в ход свое влияние в Ватикане, чтобы защитить ее, причем таким образом, что Его Святейшество, беззастенчиво проигнорировав скандальное провокационное поведение Терезы и то обстоятельство, что она вела себя неподобающим добродетельной матери образом, расценил действия португальского королевича как заслуживающее всякого порицания нарушение сыновьего долга и приказал ему немедленно освободить донну Терезу из заключения.
Это повеление Папы, подкрепленное угрозой отлучения от церкви в случае неповиновения, было доведено до сведения юного принца епископом Коимбрским, которого инфант считал одним из своих друзей.
Афонсо Энрикес, как всегда вспыльчивый и порывистый, залился краской гнева, выслушав это ультимативное требование. Его темные глаза, устремленные на пожилого священника, мрачно сверкнули.
– Стало быть, ты явился сюда убеждать меня выпустить на волю зачинщицу этой грызни, чтобы она вновь расхаживала по португальской земле? – спросил он. – Ты пришел уговаривать меня вновь отдать мой народ под гнет сеньора Трава? И ты сообщаешь мне, что неподчинение приказу, который лишит меня возможности честно исполнять мой долг перед страной, навлечет на меня проклятие Рима при твоем посредничестве? Все это говоришь мне ты?
Епископа охватило сильное волнение. Чувство долга по отношению к папскому престолу пришло в противоречие с любовью к своему правителю. В смятении он потупил взор и, ломая руки, произнес дрожащим голосом:
– Разве у меня был какой-то выбор?
– Я поднял тебя из грязи, – в голосе принца нарастали грозные ноты. – Я своей рукой надел тебе на палец епископский перстень.
– Боже мой! Боже мой! Мог ли я забыть об этом? Я обязан тебе всем, что имею, за исключением души моей, которая принадлежит Господу, веры моей, которая принадлежит Христу, и моей преданности, которая – суть собственность святого отца нашего, Папы.
Принц молча смотрел на него, пытаясь совладать со своим страстным вспыльчивым нравом. В конце концов он прорычал:
– Поди прочь!
Прелат склонил голову, не смея посмотреть в глаза повелителя.
– Храни тебя Господь, владыка, – чуть ли не рыдая произнес он и вышел вон.
Епископ Коимбрский был взволнован. Он любил принца, которому был столь многим обязан: он понимал в глубине души, что Афонсо Энрикес прав, но он не мог изменить своему долгу перед Римом, долгу столь же простому и понятному, сколь и неприятному. Рано поутру Афонсо Энрикесу доложили, что к дверям собора прибит пергамент, сообщающий о его отлучении от церкви, а епископ – то ли от страха, то ли от горя – покинул город и отправился в путь на север, к Порту.
Неверие быстро уступило место гневу в душе Афонсо Энрикеса. А затем, почти так же быстро, он принял решение – безумное и безрассудное решение, какого, собственно, и следовало ожидать от семнадцатилетнего юнца, держащего в руках бразды правления. Однако в решении этом, если учесть его однозначность и полное пренебрежение законами церкви и общества, можно было заметить определенную логику, пусть и безнравственную.
Облачившись в латы и набросив на плечи отороченную золотом белую мантию, Афонсо прискакал к собору в сопровождении своего брата Педро Альфонсо и двух рыцарей, Эмигио Мониша и Санчо Нуньеса. Здесь на огромных окованных железом воротах, как ему и говорили, висел римский пергамент, предающий принца анафеме. Высокопарные, витиеватые латинские фразы были выведены на нем изящным округлым почерком умелого церковного писца.
Он соскочил со своего громадного коня и, бряцая доспехами, взбежал по ступеням собора. Его спутники следовали за ним. Очевидцами последующих событий стали несколько зевак, которые остановились, увидев своего принца.
Указ об отлучении еще не успел привлечь к себе чье-либо внимание, поскольку в двенадцатом столетии искусство читать по-писанному представляло собой тайну, посвящены в которую были лишь очень немногие. Афонсо Энрикес сорвал пергамент с гвоздя и смял его в кулаке, затем вошел в собор, но вскоре вышел оттуда и направился в монастырь. По его приказу забили в колокола, созывая монахов.
Вскоре вокруг инфанта, стоявшего на залитом солнцем церковном дворе, стали собираться члены монашеского ордена – суровые, отчужденные, величественные, они неторопливо шествовали под украшенными лепным орнаментом сводами; одеяния их ниспадали до земли, руки, спрятанные в широкие рукава ряс, были сложены на груди. Выстроившись полукругом перед своим правителем, они невозмутимо ждали объявления его воли. Колокольный звон над головой стих.
