Николай Вехов - Неизвестные русские экспедиции в Южную Америку Terra del Fuego: Путешествие Николая Михалйовича Альбова по Патагонии и Огненной Земле (статья)
Перед самым отъездом с Огненной Земли губернатор закатил для ученых–путешественников необыкновенно роскошный банкет. Была местная знать, офицеры с корабля «1‑е мая». Испанские и французские вина лучших марок, гаванские сигары. Но Н. Альбов благодушно отказался от банкета; ему захотелось напоследок совершить еще одну экскурсию, 25–30-километровый бросок до ближайшего поселка Лапатайи. Сухопутной дороги туда не было, сообщение велось лишь по морю. Поэтому русскому путешественнику пришлось идти прямиком, через «дикий первобытный лес». Один из спутников, прибывший вместе с ботаником на Огненную Землю из Буэнос — Айреса, снабдил Н. Альбова рекомендательным письмом к владельцу лесопильни в Лапатайе на случай необходимой помощи или для иных надобностей. Он же изобразил русскому ботанику и схематичный набросок местности, куда отправлялся Альбов. По словам бывавшего здесь сотрудника столичного музея, ходу до поселка не более 5–7 часов, нужно только перевалить седловину между куполообразной вершиной, заметной от Ушуайи, и ты — уже фактически в Лапатайе.
В свою последнюю экскурсию по Огненной Земле Н. Альбов вышел после обеда 26 марта. По его расчетам к ночи он должен был добраться до поселка. Поэтому Николай Михалович не стал обременять себя запасом провианта — взял всего 5–6 галет, кусок вяленого мяса, две плитки шоколада, банку концентрированного молока и немного виски. Разумеется, прихватил еще табак и сигары. Остальную часть его поклажи составляло все необходимое для похода и сбора растений — кавказская бурка, с которой он не расставался тут никогда и которая заменяла ему и плащ, и спальный мешок, пара фотоаппаратов, папка с бумагой и предметы первой необходимости. На ногах красовались высокие сапоги.
Через час с четвертью он достиг реки Лапатайи, перешел ее вброд по колено. Выкурив трубку и пройдя немного от берега, Н. Альбов углубился в густые заросли калафата и какого–то растения из семейства сложноцветных. Чуть заметная от берега тропинка пересекла небольшое сухое болото и уперлась в начавшийся подъем на гору Сьерра Сюзанна. В лесу на склоне этого возвышения она потерялась, и Н. Альбов двинулся вдоль склона, ориентируясь на просвету между деревьями. По левую руку лежали склоны Сьерра Сюзанны, а по правую — снежные вершины другой горы, Мартиал. Пока его поход больше напоминал прогулку, 4–5 км в час, неплохая скорость, учитывая, что он шел один, без проводника, в совершенно незнакомой местности. Подойдя к реке, Н. Альбов задумался, Лапатайю он уже перешел, а если эта река течет с седловины, то где же сам перевал? Может, она сделала петлю? Н. Альбову ничего не оставалось, как продолжать свой путь, рассуждая, какую же реку он уже переходил. Двигаясь так же, справа — река и гора Мартиал, он прошел час, другой. А перевала все не было.
Приближалась ночь. Ботаник был уже 4 часа в пути. Где же поселок? И чтобы не искушать судьбу, Альбов решил заночевать в лесу, на берегу реки. Расчистил от валежника небольшую полянку, развел посередине костер, запасся дровами на ночь. Два стакана горячего шоколада утолили голод. На лагерь путешественника быстро опустилась темная огненно–земельская ночь. Вышла полная луна. Она «озарила серебристым светом воды реки, в то время как в лесу стоял таинственный мрак. Река делала крутой поворот в этом месте и, казалось, бежала из ущелья напротив, из–за которого виднелись снежные пики, ярко сверкавшие в лунном свете».
В 6 часов забрезжил рассвет, и Н. Альбов стал собираться в путь. Стакан шоколада и трубка на завтрак, а далее — снова в путь. Но река все не отпускала его; она так и вьется рядом, делает зигзаги, но не уходит. Вот и очертания Сьерра Сюзанны стали уменьшаться, они уже были еле различимы. Начался лес, прошло 3 часа. А Лапатайи все нет и нет. Дальше путь стал хуже: болотистый лес, поросший непролазным кустарником. Н. Альбов рискнул подняться на перевал, надеясь увидеть оттуда озеро и бухту Лапатайя, но… обнаружил лишь уходящие под горизонт покрытые лесом холмы. Надеясь увидеть хотя бы что–то обнадеживающее, он взобрался еще выше, на большую вершину. О, ужас, и отсюда тоже одни холмы, покрытые лесом до горизонта. Его уже начало одолевать отчаяние. Нужно было залезть еще куда–то, чтобы получше разглядеть путь вперед. Даже с высокого дерева ничего хорошего он не увидел. Куда идти? Он уже прекратил думать о Лапатайе, лишь бы выбраться из этой ловушки.
И Н. Альбов побрел наудачу. Местность слева от него стала понижаться, так может быть, рядом море? Николай Михайлович скорее бежал, чем шел. В таком темпе прошел час. Тогда путешественник решил подняться на ближайшую к нему вершину и оглядеться. И о, радость, вдали блеснул залив моря! «Я был спасен. Раз я на берегу моря — то гарантирован от голодной смерти; я мог прожить несколько дней, питаясь только ракушками». Так думал русский ботаник, принявший сразу облик огненно–земельского Робинзона, хотя бы в мыслях. Выйдя к заливу, он ясно понял, это — не залив у Лапатайи. А что же это за место? Где он очутился? Увидев начало залива, Н. Альбов решил отправиться туда. Вскоре береговые утесы обернулись и вынудили его залезть в лес. Но тут он опять стал, как слепой. Впереди маячила крутая лесистая возвышенность. Уж оттуда–то наверняка видна эта злосчастная Лапатайя. Подъем крутой, тяжелый, сапоги промокли. Близился вечер. Вместо 4–5 часов пути, как предрекали ему в Ушуайе, на деле выходит уже вторые сутки. Ночевать тут, на вершине? Без воды, да еще пошел дождь. Нужно было спускаться вниз, к ручью. Пока Альбов шел, подсчитал: за 8 часов хода, наверняка, сделал километров 30, не меньше. А во рту с утра маковой росинки, кроме малюсенькой плитки шоколада, не было.
Спустившись к ручью, Альбов решил развести костер. Новая трагедия — спички промокли. Он закрылся буркой, по которой барабанил дождь. Чиркал спичками, они не зажигались. Осталась одна. От нее зависела его дальнейшая жизнь. «Какими заботами окружил я ее. Я обернул ее трутом, который был, по счастью, сух, чтобы не пропала даром ни малейшая искорка. В другой руке я держал наготове стеариновый огарок, чтобы принять огонь». Ему повезло, спичка зажглась, высекла огонь. Теперь путешественник был с теплом. Н. Альбов развел небольшой костерок. Огонь подбодрил путника. Бурка промокла насквозь, и теперь уже под ней лило, как и на улице. Отчаяние стало одолевать Н. Альбовым. Но твердая вера в «Верховное Существо, в Его справедливость и Его непреложные законы придала мне силы». С нетерпением дождавшись следующего утра, путешественник соорудил нехитрый завтрак; опять тот же стакан горячего шоколада и галета подкрепили его. На месте своего вынужденного ночлега он оставил визитную карточку: «Вышел из Ушуайи в Лапатайю 26 марта и потерял дорогу».
После этого Н. М. Альбов тронулся в путь. Вышел на торфяниковую поляну, впереди которой торчала безлесная вершина. Поднявшись на нее, обнаружил, что вершина все–таки покрыта буковым лесом. С нее открывался великолепный вид. А озера Лапатайи все не было видно. Но, к счастью, Николай Михайлович разглядел береговую линию, широкую долину реки и… свою прежнюю дорогу. Спустившись с хребта, он даже нашел свою первую стоянку. До ночи оставалось 3 часа, ботаник–путешественник сумел разжечь костер, обсушиться, поужинал — полугнилое вяленое мясо он запил консервированным молоком, выпил горячего шоколада. Потом завернулся в свою знаменитую кавказскую бурку и заснул, сраженный борьбой с двумя бессонными ночами. Через 4 часа пути на следующий день он гордо вступил в Ушуайю, где его появление встретили как сенсацию.
Экспедиция возвратилась в Буэнос — Айрес 3 мая 1896 г. С ней прибыли 70 ящиков с коллекциями и много всяких других сборов. Так завершилась первая в истории России и Аргентины экспедиция, в которой принял участие русский ученый. Вернувшись в Музей, Н. Альбов завершил свой титанический труд — «Опыт сравнительного изучения флоры Огненной Земли», принялся за перевод его на французский язык. Перевод сделал сам за несколько дней. Измотанный экспедицией и нудным писанием «Флоры» Альбов решил отдохнуть, поехал в Уругвай, к директору Национального музея профессору Аречавалета. Тут силы его оставили, русский ученый, подкошенный давней болезнью, совсем ослаб и 24 декабря 1897 г. умер. В далекой Ла — Плате южноамериканские коллеги до сих пор чтят память о Н. М. Альбове. В рабочем кабинете Альбова в ботанической лаборатории Музея висит портрет русского ботаника, а написанный им научный труд — одно из первых фундаментальных флористических исследований и теперь цитируют все исследователи растительности Огненной Земли и Патагонии….
Минуло более ста лет со времени описанных событий. Как же изменился этот край, о котором наши соотечественники понятия не имеют. Самый южный город Земли — Ушуайя — был и остается крошечным городком, но он стал настоящей туристической Меккой для желающих окунуться в мир Огненной Земли. В его окрестностях все самое южное в мире — и маяк, и местный вид дятлов, и Магелланов гусь, и морской котик, и еще многое другое. Сейчас уникальная природа этого уголка планеты находится под надежной защитой — в южной части аргентинского сектора острова Исла — Гранде создана охраняемая территория «Национальный парк Огненная Земля» (испанское название Par que Nacional Tierra del Fuego).
