Николай Вехов - Неизвестные русские экспедиции в Южную Америку Terra del Fuego: Путешествие Николая Михалйовича Альбова по Патагонии и Огненной Земле (статья)
Обзор книги Николай Вехов - Неизвестные русские экспедиции в Южную Америку Terra del Fuego: Путешествие Николая Михалйовича Альбова по Патагонии и Огненной Земле (статья)
Н. В. Вехов,
кандидат биологических наук, старший научный сотрудник, Москва
НЕИЗВЕСТНЫЕ РУССКИЕ ЭКСПЕДИЦИИ В ЮЖНУЮ АМЕРИКУ TERRA DEL FUEGO: ПУТЕШЕСТВИЕ НИКОЛАЯ МИХАЙЛОВИЧА АЛЬБОВА ПО ПАТАГОНИИ И ОГНЕННОЙ ЗЕМЛЕ
Много лет занимаясь историей русских путешествий, я не перестаю удивляться, куда только не кидала судьба наших отважных соотечественников, в какие далекие страны и моря они не попадали — по своей ли воле или по служебной надобности. Но в летописи русских путешествий есть такие уголки Земли, где встретить ученого или исследователя из России ну совсем не ожидаешь. Уж больно далеки от России, будь то Австралия, Африка, другие части света. Среди таких «заоблачных» земель — Terra del Fuego или Огненная Земля.
Огненная Земля — это самый край Южной Америки, аналог евразийской Субарктики. Южнее нее — только льды Антарктиды да ледовитый Южный океан. Загадочная для живущих в Северном полушарии — в Старом Свете — земля, открытая одним из ее славных представителей — Фернаном Магелланом. Здесь даже вездесущие американцы не самые частые «гости». После плаваний Фернана Магеллана и Чарльза Дарвина их последователи мало что добавили к тому набору сведений, что собрали эти величайшие путешественники. Поэтому еще сто лет с лишним назад это было настоящее «белое пятно» на географической карте мира. На рубеже XIX–XX вв. появление любых сведений об этой пока еще не исследованной области Земли было сродни научной сенсации. Автором одной из них стал наш соотечественник, ботаник и путешественник Николай Михайлович Альбов (1866–1897).
Его звезда как исследователя и личности «горела» слишком мало. Н. М. Альбов умер в неполные 31 год и остался во многом загадочной фигурой и в науке, и в истории отечественных путешествий. Недаром краткая, неброского вида брошюра Б. и Н. Карташевых об Альбове называется «След на песках времени». Мне представляется, что название как нельзя лучше подходит к повествованию о жизни и личности этого человека. Ведь помимо опубликованных в последние годы XIX столетия писем сведений о нем нет.
Н. М. Альбов происходил из семьи полкового священника, родился в селе Павлово Горбатовского уезда Нижегородской губернии; тут на момент его рождения размещался полк, где состоял на службе его отец. С детства Николая влекли путешествия, сначала маленькие. Но и они были полны открытий. Прогулки в одиночку по полям и лесам всякий раз приносили много интересного — карманы отвисали до земли, там хранились камни, а руки были заняты букетами всевозможных трав. Уединившись в тихий уголок дома, уже вечером он раскладывал свои драгоценные находки: камни — в ящики, цветы сушились для гербария, и не где–нибудь, а между страниц объемистых томов «Всемирного путешественника». Мог ли тогда еще дошкольник предположить, что это было ему знаком сверху: будущее его было определено, но пока скрыто за туманом двух десятилетий.
Настоящая фамилия путешественника Михайлов, а Альбов — прозвище, которое он получил еще в гимназии. Дело в том, что в их классе было три Михайловых, и все три — Николая, и, чтобы различать учащихся, было решено каждому дать прозвище; наш Николай Михайлов был светловолосым, оттого и получил прозвище Альбов — от латинского alba, что значит белый.
Блестяще закончив владимирскую гимназию, он в 1884 г. поступил в Московский университет на отделение физико–математического факультета. Во время учебы он заболел туберкулезом и по совету врачей переехал на юг Российской империи, перевелся в Новороссийский университет, в Одессу. Здесь его приметили профессора и преподаватели, и по их совету Н. М. Альбов занялся изучением Кавказа, посвятив ему несколько лет, за которые стал настоящим классиком кавказоведения. Но тогдашние российские научные круги не видели смысла в финансировании исследований ученого–энтузиаста в этом, казалось бы, важном для страны регионе. Поэтому в последние годы своих кавказских исследований Альбов ездил на деньги европейских научных обществ, осев на время в Швейцарии. Когда был закончен его главный труд по Кавказу, перед ним стал вопрос, чем же заняться дальше.
Выход подсказал случай. О, сколько раз эти случаи помогали Н. М. Альбову! Находясь во Франции, в Париже, Николай Михайлович встретил своего знакомого по Женеве аргентинского консула. Тот пригласил его в Аргентину. «Ученых людей там очень ценят, так как у нас их не хватает». И привел наглядный пример: один русский из Одессы, редактор сельскохозяйственного журнала, переехал в Аргентину и неплохо там устроился. Времени на раздумья не было, как, впрочем, и денег на трансатлантическое путешествие. Но…
А далее все пошло, как на экране при просмотре ускоренной съемки…
Рассвет 27 сентября 1895 г. застал Николая Альбова в Ла — Рошели, французском приморском городке (к слову, повстанцев Ла — Рошели грозился разбить страшный кардинал Ришилье, это для тех, кто хорошо помнит А. Дюма «Д’Артаньяна и трех мушкетеров»), откуда он отправился на английском пароходе «Potosi», принадлежавшем компании «Pacific Stream Navigation Сотрапу». Пароход увозил на своем борту русского путешественника и ученого в неизвестную Аргентину. Увозил навсегда!
22 октября, после трех недель плавания, Николай Михайлович уже в столице Аргентине, городе Буэнос — Айресе. «Путешествие прошло для меня благополучно, несмотря на все лишения, которые я претерпел во время переезда, и в особенности на грязь, которой я был окружен на пароходе, будучи пассажиром 3‑го класса, прибыл я сюда здрав и невредим».
В начале ноября 1895 г. Альбов сообщал своим родным в Россию, что «стал здесь, на американской почве, совершенно твердыми ногами. А именно, я получил место ботаника при музее Ла — Платы. Обязанности мои будут состоять: летом (т. е. по–вашему зимой) путешествовать за счет музея в разных местах аргентинской республики и собирать коллекции, а зимой (т. е. по–вашему летом) разрабатывать их. Когда вы получите это письмо, я, вероятно, уже буду в дороге — где–нибудь в Патагонии или в Кордильерах». Ему несказанно повезло, музей Ла — Платы был крупнейшим в то время в мире, равных ему не было даже в Англии, Франции, Италии и Швейцарии.
Конец ноября и начало декабря исследователь провел в путешествиях по горам Сьерра — Вентана, в 600 км к югу от Ла — Платы. От столицы Аргентины «рельсовый путь пролегает по совершенно дикой пампе, где там и сям разбросаны редкие хутора и поселки. Напоминая, в общем, наши степи, пампа резко разнится от них по своей растительности: она не имеет тех пестрых и ярких цветов, которые украшают степи, представляя собой однообразные пространства: поросшие сплошь то гигантскими злаками, то чертополохом, завезенным сюда из Европы. Видел я также в пампе стада диких страусов (американский вид размерами значительно меньше африканского). Птиц в пампе видимо–невидимо. Человека они совершенно не боятся; куропатки спокойно переходят перед вами дорогу, а маленькие грациозные совки пампы, усевшись на проволочных проводах, флегматично рассматривают все, что проезжает мимо верхом. Среди них есть один вид попугая и две очень красивые маленькие птички: «pecho атагШо» — желтая грудка и «pecho lorado» — черная с ярко–красной грудью. Последняя чрезвычайно ручная; когда утром мы были на станции, каждый день являлась она к нам утром и вечером делать свой визит: усядется на крошечном кустике коллекции против нашей веранды, пропищит: чирик, чирик и чи–и–ик, растягивая последнее слово, затем вспорхнет и улетит. Колибри также водится в пампе, но гораздо севернее. В Ла — Плате очень обыкновенны два ее вида, которые залетают часто в сады».
От железнодорожной станции Торнквист Альбов со своими спутниками, зоологом из музея Ла — Платы и университетским ботаником, отправились на эстансию (хутор), затерявшийся в самом центре гор Сьерра — Вентана. Тут, в горах, они устроились весьма недурно: в их «распоряжении была просторная комната, выходящая на юг, с видом на горы, ночью прямо перед нами загоралось созвездие Южного Креста». Ботаник из университета на то время оказался единственным ученым этого профиля(!) в Аргентине. Двухнедельное пребывание в горах пролетело быстро. Путешественника окружали и невысокие, около 1350 м, горы, чрезвычайно дикие и совершенно голые, ни деревца, ни кустика, и скудная травянистая растительность — вербена, злаки, паслен, сложноцветные и всевозможные кактусы, часть из которых уже разводят в виде комнатных растений. Кактусы превратили его путешествие в весьма затруднительное мероприятие — «иглы то и дело вонзаются в ногу. Моя тонкая кавказская обувь оказалась совершенно непригодной, пришлось купить местную обувь — альпарахты — легкие полотняные туфли с толстой подошвой, плетеной из веревки».
В этой части Аргентины местность изобиловала змеями. «Мы убили до 8 видов; из них один — крестовая змея — чрезвычайно опасный, так как ужал ее обыкновенно смертелен. Есть в пампе и гигантская боа змея в несколько метров длины и толщиной в руку — совершенно безопасная, но мы ее не видали, она очень редка в горах. Из животного населения здесь — в горах и пампе — масса пумы или американского льва. Этот зверь размерами много меньше африканского и не имеет гривы. Он чрезвычайно трус и от человека всегда убегает, даже будучи раненым. Охотятся на него с собаками. Я видел на эстансии чучело недавно убитой пумы. В горах она кишит — мы видели одну пещеру, служившую притоном этого зверя, в которой земля вся была покрыта отпечатками лап пумы. В пещере валялись обглоданные остовы быка и гуанако. Гораздо опаснее пумы американский тигр, или ягуар; он достигает солидных размеров и чрезвычайно свиреп; от человека, впрочем, тоже убегает, но, будучи ранен, вступает в бой. Из безобидных животных назову гуанако, который заменяет в здешних горах серну и дикого козла европейских гор. Это крупное и стройное животное из семейства верблюдов, с длинной шеей и маленькой мордой, напоминающее верблюда; крик тоже вроде верблюжьего, какое–то хрюканье; хвост чрезвычайно забавный в виде короткой кисти».
