Юрий Липовский - В Хангай за огненным камнем
У него обычная биография нового поколения монгольской молодежи. Сын хангайского арата, он с детства пас скот, а затем служил в армии, где и приобщился к технике, которая определила его дальнейший путь. После окончания училища механизаторов работал на стройках Дархана бок о бок с советскими специалистами, строя город интернациональной дружбы. Теперь езда стала его главной профессией, делом всей жизни. Он мчит на своей машине в любое время суток и в любую погоду, мерзнет суровой зимой, преодолевая снежные заносы, а летом парится в раскаленной кабине, когда температура достигает 40 °C. Это стало уже привычным, а главная забота — добраться и доставить по назначению грузы, которые так ждут в далеких сомонах.
— Не надоели ли постоянные разъезды? — спрашиваю я его.
— Нет, — отвечает он с подкупающей искренностью. Когда любишь свое дело, оно разве надоест? А езда у нас в крови! Вы, геологи, тоже мотаетесь, как и мы. И хотя дело у нас разное, а дорога свела одна.
На вопрос, что такое счастье, он задумывается и еще крепче сжимает баранку, словно в ней и заключено оно.
— Митикуй (Не знаю), — смеется он. — Еду в рейс — радуюсь дороге и встрече с людьми. А когда дело сделано, радуюсь возвращению домой. Может, в этом и есть мое счастье.
Когда мы подъехали к Чулуту, он ловко вытащил тросом нашу затонувшую машину и помог Дашвандану завести ее. Вот и все, теперь наши дороги снова расходятся. Что можно сказать друг другу на прощанье?
— Сайн явараай! (Счастливого пути!).
К работе приступили сразу же по прибытии на Шаварын-гол. Дабы больше не рисковать машиной, оставили ее на стоянке, а сами, перейдя Чулут вброд, вышли к ее притоку Шаварын-голу. От устья притока пошли вдоль его открытого и пологого берега, усеянного разноцветной галькой. Вода в реке была мутная, с буроватым оттенком, вполне оправдывающим ее название. Судя по заметному содержанию глинистого компонента в аллювии, где-то на своем пути река размывала глинистые отложения. Возможно, что этим где-то и является таинственное урочище Шаварын-царам, связанное с рекой единым названием.
Первую пробу взяли на песчано-галечной косе, в 200 м выше устья. Она вся была переполнена темноцветными минералами — пироксенами и ильменитом, среди которых пестрел яркой и сочной зеленью хризолит. Неужели удача? Поочередно работая лотком, «ползли» вдоль реки, жадно вглядываясь в каждый промытый шлих и находя в нем подтверждения еще и еще. Хризолит присутствовал во всех пробах. Он был прозрачный, как стеклышко, и крупный, гораздо больше найденного нами в некке на Чулутын-голе. Хорошо окатанная и гладкая, как у леденца, поверхность зерен хризолита указывала на длительность его переноса рекой и удаленность источника сноса.
На следующий день мы работали уже всей командой. Даже невозмутимому Дашвандану передался наш азарт, и он начал помогать Намсараю мыть шлихи. Наряду с опробованием русловых отложений Шаварын-гола решили обследовать водораздельные части долины. Вооружась геологическими молотками, с накинутыми на плечи рюкзаками отправились в маршрут: я — по левому борту долины, Тумур — по правому.
Поднявшись по крутому склону, покрытому крупноглыбовым делювием, я вышел на скальные выходы вроде бы уже знакомых девонских конгломератов, только здесь они были не похожи на себя! Какими-то гигантскими тектоническими силами эти породы были поставлены круто, почти вертикально, смяты и раздроблены. Помимо колоссальных деформаций обнажившиеся породы претерпели и значительные вещественные изменения. Последние выражались в значительном окварцевании и присутствии по трещинам корочек кальцита и фисташково-зеленого эпидота.
Переходя от одного обнажения к другому и записывая по ходу в полевой дневник свои наблюдения, я всюду встречал то же самое: интенсивно деформированные и гидротермально измененные породы протягивались в субширотном направлении по всему левому борту долины, совпадая с дешифрированным на аэроснимке разломом.
Полоса измененных пород имела в ширину не менее 3 км и переходила на правый берег реки. Перебравшись вскоре туда, я нашел Тумура радостно возбужденным, подобно охотнику, напавшему на след выслеживаемого зверя. Да, сбывались наши предположения: наличие Шаварын-гольского глубинного разлома становилось явью. Мы не обманулись в своих надеждах и потом, когда эта контролирующая структура стала путеводной дорогой к месторождению.
Солнце, казалось, замерло в зените, не было спасенья от его прямых беспощадных лучей. Невзирая на это, мы продолжали какое-то время идти, прослеживая зону разлома.
Спустившись, наконец, в долину, мы с успоением припали к мутной и тепловатой воде. Окончательно придя в себя, начали осматривать речные отложения, пытаясь найти в них подтверждение нашим догадкам. И к нашей радости нашли среди речных отложений полуокатанные обломки смоляно-черных пород. Ими оказались эруптивные брекчии, уже знакомые нам по Чулутскому некку и содержащие глубинные включения оливиновых бомб.
Значит, есть все предпосылки для открытия в зоне Шаварын-гольского разлома нового некка! Но будет ли в нем найден пироп?
И здесь последнее слово сказал Намсарай! Все девять проб у него оказались удачными — недаром девятка у монголов — самое счастливое число. Забыв обо всем, мы сгрудились возле отмытых шлихов, торопясь разглядеть их в последних лучах заходящего дневного светила.
Под увеличительным стеклом лупы проплывали зеленые россыпи хризолита, среди которых горели крохотными огоньками «знаки» оранжево-красного граната. Неужели пироп? Это предстояло проверить в лаборатории. Желанная ниточка была найдена: и Шаварын-гольский разлом, и породы, принадлежащие пока неведомому вулканическому жерлу, и хризолит в шлихах, и в конечном итоге гранат, предположительно пироп. «Может, стоит потянуть за эту нить сейчас, когда мы так близки к открытию?», — подумал я. И словно читая мои мысли, Тумур сказал: «Не спеши, когда цель намечена».
Он был прав — перспективная площадь для постановки поисковых работ была найдена, и можно было возвращаться к своим. Оставалось заехать на обратном пути к сказителю Дашцэрэну, чтобы услышать от него легенду об огненном камне.
Глава пятая
СОКРОВИЩА ШАВАРЫН-ЦАРАМА
«Первоначало всего существующего — огонь».
Гераклит ЭфесскийЛегенда об огненном камне
Старый сказитель Дашцэрэн-гуай неподвижно сидел посредине юрты, подобрав под себя ноги и покорно сложив руки на коленях, точь-в-точь как бронзовый Будда, восседавший неподалеку на маленьком столике — ширээ. Темное, как мореный дуб, лицо старика с густой паутиной глубоких, о многом говорящих морщин казалось непроницаемым. Глаза его в темных глубоко запавших глазницах были закрыты отвисшими, чуть подрагивающими веками с надвинутыми на них косматыми дугами сизых бровей. Похоже, что, уподобясь будде, он углубился в самого себя, полностью отрешившись от внешнего мира. А возможно старик просто дремал в столь непривычной для наших глаз позе. Так или иначе, но мы терпеливо ожидали его пробуждения и неспеша потягивали прохладный бодрящий монгольский кумыс — айраг. Незаметно сгущались сумерки. Из открытой двери юрты тянуло речной сыростью и зыбкой вечерней прохладой. Жена сказителя — маленькая согбенная Дулма — тихо проскользнула из женской половины юрты в открытую дверь и вскоре вернулась с корзиной, полной аргала.[49] Она опустила корзину возле железной печки с длинной трубой, уходящей в тоно,[50] и стала разжигать огонь в очаге. Брошенный в печку, аргал, иссушенный солнцем и хангайскими ветрами, вспыхнул ярким оранжево-красным пламенем, осветив на миг окружающие предметы. И от струящегося света зажженного огня, жадно лизавшего своими языками аргал, старик вздохнул и разлепил веки. Не меняя позы,
он неторопливо достал длинную монгольскую трубку — ганц — с мундшутоком из серо-белого камня. Это был уже знакомый нам белый нефрит, камень спокойствия. Старик к сам был олицетворением традиционного монгольского спокойствия. Не обращая на нас никакого внимания, он медленно набил трубку душистым табаком — дунцом, достал из своего голубого дэла спички, слегка прокашлялся перед затяжкой и, наконец, испустил первый клубок сизого дыма. Только после этого он обратил свой взор на нас, медленно разглядывая каждого темневшими в глубоких впадинах большими, слегка раскосыми глазами.
— Я рад видеть в своей юрте дорогих гостей из самого Улан-Батора и с ними посланца нашего Великого северного брата, — медленно изрек Дашцэрэн-гуай тихим, глуховатым голосом.
Намсарай, сидя со мной рядом, так же тихо переводил мне, стараясь не упустить ни единого слова.
— Дальний гость, — продолжал хозяин, посасывая трубку, — самый редкий в наших кочевьях, а потому и самый желанный. — Дашцэрэн помолчал, задумчиво глядя на пылающую жаром печку, а затем продолжал. — Слышал я, что пришли вы в Хангай за огненным камнем. Многим хотелось обладать им. Многие смелые люди искали этот священный камень, в котором навеки застыл подземный огонь наших гор. Только никто у нас так и не увидел его. А огненный камень есть! И есть сокровенное сказание о нем. Его бережно хранили и передавали из поколения в поколение, не давая ему затухнуть, как огню в очаге.
