Юрий Липовский - В Хангай за огненным камнем
Как много вдохновенных поэтических строк посвящено сну, сколько поэтов воспели его безмятежный покой и приятные сновидения! Еще А. С. Пушкин в одном из своих стихотворений писал:
«Я сон пою, бесценный дар Морфея,
И научу, как должно в тишине,
Покоиться в приятном крепком сне…».
И действительно, сон, особенно в поле, ощущаешь как великий дар, снимающий все напряжения минувшего дня и рождающий новые силы и бодрость. В крепком сне сновидения довольно редки, по в ту ночь на Чулутыне они не оставляли меня: снились какие-то фантастические скалы, лотки, выложенные в ряд вдоль реки, и, наконец, дед Черкашин, облаченный в длинный монгольский халат — дэл. Беззвучно смеясь, он вертел перед моим носом камешки величиной с грецкий орех, которые вынимал из своего лотка. Должно быть это были пиропы, но рассмотреть их я уже не успел, так как неожиданно проснулся. Кто-то молча, но достаточно энергично тормошил меня, явно призывая к пробуждению. «Неужели опять потоп?!» — пронеслось в голове. Высунув мгновенно из мешка голову, я увидел возбужденное, будто на охоте, лицо Дашвандана. Прижав палец к губам в знак молчания, он кивнул в сторону реки и устремил туда свой взгляд. Присмотревшись, я разглядел в серой предрассветной пелене силуэты каких-то животных. Вот они подошли ближе, и я смог разглядеть их горделивую осанку и громадные, закрученные кренделем рога. Где я уже видел эти прекрасные рога? Ну, конечно же, на горных перевалах, где они украшали верхушки священных обо. Так, значит, это архары! Спасибо тебе, Дашвандан, что доставил мне радость самому увидеть этих экзотических животных в естественной, первозданной обстановке, а не в зоопарке.
Затаив дыхание, мы следили за архарами, которые преспокойно спустились к реке и жадно пили воду. Внезапно какой-то звук заставил животных резко встрепенуться и прекратить свое занятие. Махнув нам на прощанье своими великолепными рогами, они стремглав бросились за своим вожаком и вскоре исчезли в ближайшем распадке.
«Не спеши, когда цель наметил!»
Опробование среднего течения Чулутын-гола в последующие два дня не принесло желаемых результатов. Такая же неудача постигла нас и при шлиховании мелких боковых притоков реки. Теперь все внимание следовало сосредоточить на самом крупном ее притоке, обозначенном на карте как Шаварын-гол (Глинистая река). Этот приток брал свое начало в районе урочища Шаварын-царам, расположенного в 20 км к западу от реки Чулут.
С геологической точки зрения, долина Шаварын-гола была интересна тем, что именно здесь проглядывался по аэроснимкам крупный разлом субширотного направления. А если это так, то с ним могли быть связаны излияния базальтов и объекты наших поисков — вулканические жерла.
Итак, следовало настойчиво продолжать поиски и быстрее определиться с перспективами района Чулутын-гола. От наших результатов, от того как скоро мы най-дом перспективную на пироп площадь, зависело дальнейшее направление работ нашей партии. Время нас поджимало, и я невольно поторапливал своих товарищей, которые, однако, не разделяли моих волнений. На мои призывы убыстрить наш рабочий ритм Тумур философски заметил: «У нас в пароде говорят: не спеши, если ты ничего еще не успел сделать. Тем более, не спеши, если удалось сделать что-то стоящее. Совсем не спеши, когда цель еще только наметил».
— Разве спешить так плохо, Тумур?
— Поспешность часто переходит в суетливость, а это уже, по старомонгольским представлениям, один из пороков. Вы видели, конечно, наши ритуальные маски во дворце-музее Богдо-гегена.[45] Страшные такие изображения домашних духов с оскаленными клыками, увенчанные пятью черепами. Они призваны изгонять из жилищ злых духов — носителей пяти пороков (по числу черепов на масках). Эти пороки — трусость, жадность, зазнайство и суетливость. Есть и еще одна человеческая слабость, — усмехнулся в усы Тумур, — это чрезмерная увлеченность женщинами. Забыл, как это называется по-русски. Так что не волнуйся и не спеши — дней в году много, — смеясь, Тумур закончил свою речь старой монгольской поговоркой.
Золотое все же это правило — не спешить, рожденное в бескрайних просторах Азии и испытанное временем. Только здесь, кажется, начинаешь постигать весь его глубокий смысл.
Когда наблюдаешь со стороны за работой монголов — моют ли они шлихи или копают канавы, то вначале воспринимаешь их рабочий ритм как замедленную киносъемку. Поражает неторопливость движений, которые кажутся вначале вялыми, даже ленивыми. Потом уже убеждаешься, что работа выполняется четко и основательно, с экономным расходованием сил, без траты времени на разговоры и привычные нам перекуры. А когда монгол садится на своего легкого степного скакуна, он преображается. Куда деваются прежняя флегматичность и медлительность! В нем вскипает горячая кровь предков-кочевников, предков-воинов, и он самозабвенно отдается безудержной и быстрой, как ураган, гонке. Та же жадная потребность к стремительному движению охватывает монгола, когда он садится за руль «железного коня» или штурвал огромной, как гаруди,[46] «железной птицы», ибо в душе он всегда остается всадником.
Дашвандан не исключение из лихого племени монгольских шоферов. И он доказал это еще раз, как только мы покинули стоянку и помчались с ветерком по ровному, как асфальт, участку долины. Вот и цель нашего маршрута: мы напротив устья Шаварын-гола. Он в 50 м от нас, на противоположном берегу Чулутын-гола, куда нам предстояло переправиться.
Переправа не вызывала у меня опасений, ибо мы уже несколько раз форсировали Чулутын-гол вброд. Поэтому я спокойно отнесся к тому, что Дашвадан сходу направил машину в воду. Вначале все было нормально: ГАЗ-66 уверенно продвигался по твердому грунту, но на середине реки передок машины вдруг угрожающе накренился, а затем провалился но фары в воду. Мотор в последний раз надрывно взревел и захлебнулся. Все наши попытки вытащить машину своими силами были тщетны: передние колеса еще больше зарывались в глинистый грунт. Да, положение, в котором мы очутились, казалось ужасным и ужасным по собственной вине. Я ожидал справедливых упреков в свой адрес и Дашвандана, но не услышал их. «Поспешили», — только и сказал Тумур, когда мы, провозившись свыше двух часов у беспомощной теперь машины, мокрые и усталые, присели на галечную отмель.
Обсудив создавшееся положение, решили идти к ближайшему аилу,[47] находившемуся в 5 км отсюда. Туда иногда заезжают машины, идущие из Цэцэрлэга в Тариат. Возможно, какая-нибудь и появится там на наше счастье. Главное, как говорит Тумур, не спешить и не торопить своим нетерпением события. И даже добравшись за помощью до ближайшего аила и войдя в первую попавшуюся юрту, не говори о цели своего визита. Сначала попей чаю и отведай нехитрую пищу аратов. Затем покури или понюхай монгольского табаку, справься о здоровье хозяев, узнай, как прошла у них весновка и какой был нагул у скота. Расскажи обо всем, что ты слышал или читал, и рассказанные тобой новости скоро обойдут все юрты и всю округу. Такова степная традиция! Конечно, теперь араты читают газеты и познают мир, слушая радиоприемники и транзисторы, но ничто им не может заменить живого общения с людьми. К тому же орос мэрэгжилтэн[48] — редкий и почетный гость в степи, и его хочется расспросить о многом. Есть ли юрты в Советском Союзе и чем они отличаются от монгольских? Какое небо над Ленинградом и правда ли, что река Нева так же грешит наводнениями, как Тола? Верно ли, что монгольские кони прошли по всем фронтам минувшей войны и пили победной весной воду из Рейна? Вот так, неторопливо беседуя с аратами, незаметно обмолвись о своей беде. И твоя тревога будет услышана и понята, потому что люди, где бы они ни были, должны понимать и выручать друг друга. Если они настоящие люди! И вот без лишних слов молодой арат оседлал коня и, несмотря на сгущавшиеся сумерки, поскакал к большой дороге, чтобы «заарканить» там «железного коня».
Нам повезло: утром подъехала машина, новенький ЗИЛ-130, взявшая на себя функции скорой технической помощи. После короткого чаепития (на дорожку!) мы выехали на ЗИЛе к месту нашей аварии. Прибывший к нам на выручку шофер оказался веселым и общительным парнем, неплохо говорившим по-русски. По дороге он охотно рассказывал о своей работе и несколько сдержанно о себе.
У него обычная биография нового поколения монгольской молодежи. Сын хангайского арата, он с детства пас скот, а затем служил в армии, где и приобщился к технике, которая определила его дальнейший путь. После окончания училища механизаторов работал на стройках Дархана бок о бок с советскими специалистами, строя город интернациональной дружбы. Теперь езда стала его главной профессией, делом всей жизни. Он мчит на своей машине в любое время суток и в любую погоду, мерзнет суровой зимой, преодолевая снежные заносы, а летом парится в раскаленной кабине, когда температура достигает 40 °C. Это стало уже привычным, а главная забота — добраться и доставить по назначению грузы, которые так ждут в далеких сомонах.
