Сергей Щепотьев - Супруги Голон о супругах Пейрак
Дегре помогает Анжелике получить патент на торговлю шоколадом. И дает совет: «Не оборачивайтесь на прошлое. Избегайте ворошить его пепел — тот, что развеяли по ветру. Ибо всякий раз, как вы подумаете о нем, вас потянет на самоубийство. А я не всегда буду рядом, чтобы вовремя встряхнуть вас».
Вскоре Анжелика сама приходит к выводу, что нет человека, прожившего полнокровную жизнь и не пожелавшего забыть хотя бы некоторые ее страницы. Но не только прошлое способно заставить ее думать о смерти. В третьей книге цикла желание уйти из жизни вновь приходит к героине в момент мнимого бессилия перед обстоятельствами и могущественными врагами. Мадам де Монтеспан подсылает ей отравленную рубашку. Это доказательство покушения на ее жизнь оказывается в руках Дегре. Вместе со своим патроном, Ла-Рени, он учиняет Анжелике допрос. Анжелика не называет имен. И, оставшись наедине с «сычом» Франсуа, зовет смерть. Дегре, «встряхивая ее, будто желая разбудить от дурного сна», произносит жаркий монолог: «Вы не имеете права так говорить! И умирать права не имеете! Куда девалась ваша воля? Ваш боевой дух! Ясный ум! При дворе их, что ли, отняли у вас?..» К женщине возвращаются воспоминания «о том осеннем дне, когда в маленьком домике на мосту Нотр-Дам он таким удивительным образом выхватил ее из лап отчаяния и вселил в нее новую надежду». Ситуация повторяется, правда, не в том, вульгарном, духе. «Дегре говорит нежности? Дегре сложил оружие? Немыслимо! Его темные, горящие глаза преданно смотрели на нее... и в охватившем ее любовном опьянении она подумала, что Дегре — единственный любовник, который жалел ее... Он один владел искусством правильно обращаться с женщиной в любви. С ним она не чувствовала себя ни презираемой девкой, ни обожаемой возлюбленной».
И вновь его напутствие — казалось бы, последнее:
«- Мой путь мне предначертан, и мне нужна холодная голова, чтоб я мог им следовать, — продолжал Дегре. — Ты вовлекла бы меня в безумие, я не хочу тебя больше видеть»[58].
Однако их встреча происходит на первых же страницах следующего тома: женщина в маске бросается к карете лейтенанта полиции, пытаясь проникнуть внутрь. Но Дегре, узнав Анжелику, колотит тростью по ее пальцам: «Я же сказал, что не хочу вас больше видеть!»
Потому ли, что он, «благообразный мужчина, принадлежащий к лучшему обществу», хотел, как полагает Анжелика, «мучить себя, обрекая свою любовь к ней на полное забвение»? Или потому, что, отвечая на предъявляемые к нему обществом претензии, решился «обзавестись подругой, взяв в жены дочь какого-нибудь честного, рассудительного, бережливого торговца» — он, по собственным его словам, привыкший «к таверне и бардаку», видевший в женщине лишь «хорошее крепкое животное, уютную бабенку, с которой можно делать все, что хочешь»?
Вскоре читатель вместе с героиней романа понимает в высшей степени благородные мотивы его поведения. Спустившись с крыши и войдя в дом Анжелики через окно, Дегре разъясняет, что встречаться открыто им нельзя: король приказал установить за ней слежку, и «очень высокий офицерский чин лично ответствен за ваше присутствие в столице. — Кто это? — Сам помощник месье де Ла-Рени, некто Дегре. Слышали, вероятно?»
Он старается доказать «неукротимой Анжелике», что ее любовь к Жоффрэ — самовнушение, что ни Пейрак, каким она его любила, ни она сама уже не те, что прежде. Анжелика спорит: страстно и с той степенью открытости, какая допустима лишь в разговоре с близким другом. И, прощаясь, Дегре тоном то ли друга, то ли любовника — во всяком случае, человека, преданного настолько, чтобы предупредить об опасностях неверного шага, просит ее не поступать опрометчиво, но не находит в ней понимания: «Упряма, как мул, — вздохнув, сказал он. — Что ж, отныне предстоит выяснить, кто сильней». И Анжелика пускается в очередной поединок с судьбой.
А судьба сталкивает их снова — на сей раз в Ла-Рошели, куда Дегре «стремглав бросился»: не столько потому, что ему поручили «отыскать и изловить» бежавшую туда Повстанку из Пуату, сколько затем, чтоб освободить ее от лап президента королевского комитета по делам религии, Бомье, который «пугал Анжелику больше, чем Дегре. Даже когда Дегре выворачивал ей руку, допрашивая о квартирной краже, между ними было взаимное физическое влечение, которое многое упрощало. При одной мысли о том, чтоб нейтрализовать напористость Бомье собственным обаянием, Анжелика испытывала тошноту. К тому же все его удовольствие состояло в том, чтоб издеваться над жертвой… Одним росчерком пера он мог решить судьбу человека, и в этом состояло его удовлетворение».
Несмотря на приказ, Дегре не намерен арестовать Анжелику. Более того, он дает ей двадцать четыре часа, чтоб она помогла спастись своим друзьям-протестантам. И между делом сообщает об аресте «величайшей отравительницы того времени, а может быть, и всех времен, маркизы де Бренвилье», приподнявшем «завесу над знаменитой драмой отравлений, следы которой обнаружены были у самого подножия трона»[59].
Анжелика укажет ему эти следы и назовет имя Монтеспан в письме из далекого Нового Света, куда будет для выяснения ее личности направлен, стараниями Дегре, влюбленный в нее Никола де Бардань.
Ее письмо «мрачный сыч» благоговейно целует, «чтобы почувствовать ее нежные тонкие пальцы, складывавшие письмо, которое еще хранит аромат ее духов».
Словно не существует разделяющего их океана. Словно только вчера он произнес при прощании в Ла-Рошели:
«- Я люблю вас... Теперь я могу это вам сказать, потому что это уже не имеет значения».
Естественно, что парадоксальный склад характера этого незаурядного персонажа заставляет Анжелику делать парадоксальные сопоставления: «Дегре, Замызганный Поэт — она немного смешивала их в своих мыслях, охотника и жертву: оба были сыновьями Парижа, оба острословы и циники, пересыпавшие низменный жаргон латынью». И, поразмыслив, мы понимаем, что полицейский и сочинитель стишков, оскорбляющих величие короны, — действительно, две стороны одной медали…
Это становится очевидным, когда в Канаде Анжелика получает весточку от Дегре, в целях конспирации анонимную и умело стилизованную под стишки Замызганного Поэта.
П. Декс со ссылкой на профессора Сорбонны, автора пятитомной «Истории французской литературы XVII века» А. Адана, пишет: «В августе 1662 года двадцатитрехлетний парижский адвокат Клод Ле-Пти был приговорен к смерти судом Шатле за то, что написал „стихотворные произведения, содержащие неуважительные отзывы о властях и официальной религии“»[60].
Клод Ле-Пти — один из тех, о ком писал Поль Лафарг: «... были все же писатели, не поддающиеся влиянию... салонов и Академии, за что их клеймили прозвищами либертенов, грязных писак, краснорожих поэтов. Обладая пламенным темпераментом, мятежным духом и большой философской смелостью, они продолжали пользоваться неочищенным языком и писать ходовым буржуазным слогом. Писали они для мещанского общества, состоящего из образованных буржуа и группы независимых дворян, не подчинявшихся установленным правилам»[61].
Образ Замызганного Поэта — Клода Ле-Пти, логически и в соответствии с исторической правдой противостоит в романе приверженцам придворного претенциозного стиля.
Дополняя эту антитезу, незримой тенью присутствует в романе и великий насмешник Поль Скаррон, вдова которого — урожденная Франсуаз д'Обинье, будущая морганатическая супруга Луи XIV, маркиза де Ментенон — один из заметных персонажей трех первых томов романа.
Что до самой Франсуаз де Ментенон, авторы показывают нам ее в период, когда она была еще далека от того, чтобы вытеснить из жизни короля Атенаис де Монтеспан, хотя намек на будущее подруг дан ими еще в первом томе, в сцене въезда монарха в Париж 24 августа 1660 года, который героини наблюдают с балкона Кривой Като де Бове: «Луи XIV проехал мимо трех женщин…, совершенно не подозревая, какую роль они сыграют в его жизни».
В «Пути в Версаль» подруги посещают Катрин Лавуазен, чтоб узнать, суждено ли Атенаис завоевать сердце короля. Гадалка всем трем клиенткам — Атенаис, Франсуаз и Анжелике — предсказывает любовь монарха, и раздражительная Атенаис, возвращаясь от предсказательницы, брюзжит: «Жалкого су не стоит слово этой женщины. В жизни не слышала подобного вздора… Всем одно и то же говорит!»
Да, Франсуаз пока не достигла вершин своей судьбы. Она еще не мадам де Ментенон, она только вдова Поля Скаррона, родившаяся от Констана д'Обинье, заключенного в тюрьму за участие в заговоре Гастона Орлеанского и женившегося на дочери коменданта тюрьмы Жанне де Кордильяк. Названная по имени крестного отца, Франсуа де Ларошфуко, она родилась в тюрьме и выучилась читать по тому Плутарха, а гусей пасла с книгой поэта и моралиста минувшего века Ги Пибрака под мышкой. Поль Скаррон учил жену языкам и искусству стихосложения. Умирая, поэт сказал жене: «Прощайте, вспоминайте иногда обо мне. Я не оставляю вам богатств; и хотя добродетель не приносит их, я все же уверен, что вы всегда будете добродетельны»[62].
