Сергей Щепотьев - Краткий конспект истории английской литературы и литературы США
В интервью, которое этот американский писатель дал корреспонденту «Известий» за несколько дней до своей смерти, он сказал: «Критики любят приклеивать ярлыки, создавать какой-то твой обобщенный стереотип для читателя, от которого ты отказываешься всю жизнь. Мне не повезло с американскими критиками, они ругают меня, считают, что я разменял свой артистизм на мелкую монету, устроив дешевую распродажу таланта. Им не нравится, что я живу не в Америке, а за границей, что я много пишу, что мои книги раскупаются. Бог с ними. Просто я не принадлежу ни к одной из провозглашенных ими школ, поэтому они так и волнуются».
ИРВИНУ ШОУ не везло с критиками, но это не помешало ему любить жизнь и людей, которым он признавался в этой любви каждой своей книгой.
Было время, когда в нашей стране к Шоу относились иначе: первая пьеса двадцатитрехлетнего драматурга — антивоенная и антифашистская «Хороните мертвых» — была переведена и опубликована в СССР в год ее издания в США.
Русский перевод его первого романа «Молодые львы» (1949) о Второй мировой войне вышел, однако, только в период хрущевской «оттепели» (1962). Через три года мы познакомились с его пьесой «Милые люди. Бруклинская притча» (1939), постановку которой под названием «Бруклинская идиллия» осуществил Московский театр на Малой Бронной.
В последующие годы в СССР время от времени появлялись издания его рассказов (1969), романов («Вечер в Византии» — 1976; «Богач, бедняк» — 1981, «Нищий, вор» — 1982).
Но даже в разгар Перестройки С. Белов в статье, предваряющей публикацию «Богача, бедняка» издательством «Правда», писал: «Ирвин Шоу — беллетрист-профессионал со всеми достоинствами и недостатками этой профессии. Он отнюдь не свободен от требований литературного рынка — и не только в таких явных неудачах, как роман „Ночной портье“. Облегченная занимательность с необязательными подчас экскурсами в мир интимных отношений героев на фоне „сладкой жизни“ роскошных курортов дает о себе знать и в таких значительных произведениях, как „Вечер в Византии“, дилогия о Джордахах. <...> Шоу далеко не всегда убедителен» и т. д.
Более того, уже в 2000 г. в послесловии к новому (далеко не во всем лучшему по сравнению с прежним) переводу «Вечера в Византии» Н. Анастасьев уверяет читателя, что Ирвин Шоу — всего лишь ремесленник, более или менее удачно подражающий Скотту Фицджеральду и Хемингуэю. И уж совершенно ошарашивает нас следующая сентенция критика: «Ирвин Шоу — не психолог. Это не хорошо и не плохо — просто такова природа его дарования. Он, как правило, даже и не пытается написать-выписать-изобразить характер изнутри»...
Так чего Ирвину Шоу «не повезло» с критиками и в нашей стране. Возможно, потому, что где-то в верхах не простили писателю, что один из персонажей его романа «Взвихренный эфир» (1950) так объясняет свой разрыв с коммунистической партией, в которой он состоял два месяца:
«Я ушел, потому что они были идиотами <...>. Они начали объяснять мне, какую я должен писать музыку, какую слушать, чему я должен аплодировать, а что осуждать. Политиканы, которые не видели разницы между сонатой и кабацкой песней. Я тогда написал оперу и вдруг выяснил, что либреттиста осадили десять тысяч помощников. Оперу они слушали не ушами — они слушали ее, сверяясь с томом избранных сочинений Ленина. И я прикинул, что если они несут такую чушь в моей области знаний, то, скорее всего, они столь же глупы и в остальных областях, о которых я ничего не знаю. И поэтому я расстался с ними».
А уж после команды свыше за ярлыками дело не стало. Приведенные примеры — яркое тому подтверждение: ведь оценки критиков бездоказательны и примитивны.
Ирвин Шоу родился в семье мелкого нью-йоркского коммерсанта. В 1934 г. окончил Бруклинский колледж. Он работал на парфюмерной фабрике, продавцом в универсальном магазине, водителем грузовика, учителем. Играл в профессиональной футбольной команде. Литературную работу начал как автор дневных передач на радио. После успешного дебюта на театре упомянутой выше пьесой — работал в Голливуде.
«Бруклинская притча» была смелым выступлением против рэкета и гангстеризма.
Во время Второй мировой войны Шоу уходит на фронт добровольцем, служит в Африке, Англии, Франции и Германии — поначалу рядовым, а потом уорэнт-офицером (прапорщиком). Публикует военные корреспонденции.
Широкую известность получил первый роман Шоу «Молодые львы», в котором прослежены судьбы молодых немцев и американцев, вовлеченных в мировую бойню, с необычайной силой изображены картины варварства фашистов и, с другой стороны, произвол американских офицеров, национальная дискриминация в американской армии.
В тяжкие времена «охоты на ведьм» маккартисты[46] лишили писателя родины: «Взвихренный эфир» беспощадно описывал это время нагнетания социальной напряженности и международной обстановки.
Он жил и работал в Париже, а потом — тридцать лет до самой смерти — в швейцарском Клостерсе, к северу от Цюриха, у подножия Альп. А на родине до конца дней считался своего рода «отщепенцем». (Так было и с Э. М. Ремарком: даже четверть века спустя после кончины писателя находятся в Германии люди, считающие его эмиграцию из фашистского государства предательством. Впрочем, и других примеров немало...) Добрых десять лет прошло, прежде чем появился новый роман Шоу — «Две недели в другом городе», положивший начало серии романов, посвященных нравственным исканиям интеллигентных героев, в каждом из которых так или иначе угадывается личность самого писателя.
Роман «Луси Кроун» (1964) поражает глубиной проникновения Шоу во внутренний мир женщины.
В 1970-м выходит первый роман из дилогии о семье американцев немецкого происхождения Джордахов — «Богач, бедняк», продолжением которого стал «Нищий, вор» (1977).
Названия книг — строка из детской считалочки:
Tinker, tailor, soldier, sailor,
Rich man, poor man, beggarman, thief
(Лудильщик, портной, солдат, моряк,
Богач, бедняк, нищий, вор).
«Я хотел на примере нескольких поколений, — говорил И. Шоу, — показать истинные ценности жизни. Паллиативы успеха — алкоголь, доллары — в конце концов иссушают, разрушают личность, превращают человека в выжатый лимон, в ничто. <...> Для меня важно, как человек относится к злу, готов ли он лично бороться с ним, а не оставить эту „привилегию“ другим, как действует в трудных обстоятельствах, готов ли идти в бой за добро сам, в одиночку, когда никого нет рядом. Я — не Дон Кихот, но добро надо защищать, тогда и будет у вас сознание не зря прожигой жизни».
Отец семейства Аксель Джордах совершает в Гамбурге убийство англичанина, и это помогает ему купить булочную. Но в Америке он не смог обрести ни материального благополучия, ни житейского покоя. Его сын Рудольф — почтительный, умеющий приспосабливаться к обстоятельствам — вступает в брак с капризной богачкой Джин и по ее вине терпит крах в карьере мэра. Младший сын Акселя Том бездельничает, живет, как Бог на душу положит, и вынуждает отца отдать за очередную свою выходку пять тысяч долларов, предназначенные на оплату обучении Рудольфа: такова цена «поруганной чести» дочери банкира Чейса. Но Том в конце концов погибает, вызволяя свою невестку Джин из грязной истории, в которой она запуталась. Дочь Акселя Гретхен хочет уехать в Нью-Йорк и поступить на сцену. Нужные ей деньги она получает, став любовницей своего босса. Судьбу Гретхен Шоу прослеживает во второй книге дилогии.
Между выходом двух частей дилогии И. Шоу опубликовал еще два романа: «Вечер в Византии» (1973) и «Ночной портье» (1975).
«Вечер в Византии» — роман о кинематографистах, близкий по духу «Последнему магнату» Ф. Скотта Фицджеральда.
Сорокавосьмилетний продюсер Джесс Крейг, пять лет не выпускавший фильмов, прилетает на Каннский кинофестиваль, раздумывает о возможности вернуть свой былой авторитет созданием нового фильма, открытием новой звезды. Здесь, в атмосфере интриг, изящно загримированного коварства, пышных дворцов, на время праздника заселенных «неповоротливыми, как динозавры, никому не нужными, бездеятельными и бессильными» кинознаменитостями, Крейг встречает молоденькую радиожурналистку Гейл Маккиннон, которая, кажется, знает о нем больше, чем он сам. С другой стороны, здесь, в Каннах, выясняется, что ему предстоит еще побороться со смертельным недугом...
Вызывающе небрежный наряд Гейл, ее, как кажется Крейгу, давно не мытые — по крайней мере, с мылом — ноги, весь ее облик — явный отголосок относительно недавних событий «красного мая» 1968 г. во Франции, студенческих волнений, коснувшихся и Каннского фестиваля. В столкновении «людей, чье восхождение только начиналось, и людей, которые уже катились под гору, людей, с необычайной легкостью добившихся победы, и людей, несправедливо отметенных в сторону» с левачествующей молодежью ищет Крейг решение наболевших вопросов собственной жизни — личной и творческой. Уходит любимая женщина — «лучшая из женщин, которых он когда-либо знал». Крейг выходит из больницы после операции, так и не решив своих проблем. И, вопреки категорическому запрету врача, направляется в бар и заказывает виски со льдом. «Никогда еще виски не казалось ему таким вкусным». Что это — самоубийство? Почему-то хочется верить, что нарушение врачебных предписаний сойдет Крейгу с рук. Потому что автор убедил нас во внутренней стойкости своего героя. В его нравственной силе и чистоте.
