Лев Колодный - Кто написал «Тихий Дон»? Хроника литературного расследования
«Маленький, изящно одетый представитель, на долю которого выпало встречать казаков…»
Эти строки Шолохов перечеркнул, на прочитанной нами странице, где «представитель» в чине «присяжного поверенного». В «Тихом Доне» мы встречаемся с ним на недолгое время в Х главе четвертой части романа, где описывается, как есаул Листницкий размещал сотню в отведенном ей приспособленном под казарму торговом помещении:
«Удовлетворенный осмотром, он в сопровождении маленького изящно одетого представителя городского управления, на долю которого выпало встречать казаков, направился к выходу во двор…»
В этой же главе нахожу абзац, куда легла впервые появившаяся в черновом листе фраза о гневе армий.
«…армии по-разному встречали временного правителя республики Керенского и, понукаемые его истерическими криками, спотыкались в июньском наступлении; в армиях вызревший гнев плавился и вскипал, как вода в роднике, выметываемая глубинными ключами».
Вот с этого и начал я разгадывать загадки, представшие на ненумерованных страницах черновых заготовок.
Эта страница таила много интересного. На ней видишь, как рождалась еще одна фраза из Х главы:
«…разглядывая рисунок, тот так покраснел, что…».
«Тому кровь кинулась в лицо. Казалось, что вот-вот она густо поползет по снежно-белому воротничку сорочки».
И еще одна запись:
«Тот подпрыгнул, разглядывая рисунок расторопно-мышастыми глазами, страшно засопел по…».
Искать, куда пошли эти маленькие заготовки, долго не пришлось. Они оказались все в той же Х главе, в эпизоде, где Листницкий во время осмотра помещения увидал на стене самодельный рисунок: оскаленную собачью морду и метлу, символ опричнины, – рисунок, оставленный кем-то из петроградских рабочих, ремонтировавших здание для непрошеных гостей-казаков.
«– Что это? – подрожав бровями, спросил Листницкий у сопровождавшего его представителя.
Тот обежал рисунок расторопно-мышастыми глазами, страшно засопел. Кровь так густо кинулась ему в лицо, что даже крахмальный воротничок сорочки словно порозовел на нем…»
На этой стороне листа Шолохов также несколько раз написал:
«Проба пера».
И расписался.
Начал крупными буквами было писать, по-видимому, название романа – «Тихий…», но не закончил.
Под этим словом – стихотворные строки казачьей песни.
Ишь ты! – Што мне ты?
Тесны царски хомуты.
Казакам натерли шеи.
Эх ты! – подхва…
Другой подхватывал.
Эти две последние строки автор зачеркнул.
Далее продолжил:
Эх вы горьки хлопоты!
Тесны царски хомуты!
Тесны царски хомуты!
Казаченькам шеи труть,
Ни вздохнуть, ни воздохнуть!
Пугачев по Дону кличет,
По низовьям шарит, зычит:
«Атаманы, казаки!..»
Третий, забивая голос второго, верещал несуразно тонко скороговоркой:
Царю верой-правдой служим.
Сыпь, жги, говори!
По своим жалмеркам тужим…
Из авторского замечания между строк песни видно, что перед нами отрывок из главы, где в который раз описывается, как мастерски поют казаки свои песни.
Полистав четвертую часть романа, быстро нахожу, что процитированная песня попала в VIII главу, где она приводится с некоторыми изменениями и дополнениями. Создается впечатление, что Михаил Шолохов не просто цитировал услышанную им когда-то песню, а создавал свой вариант. В романе (публикуемом тексте) черновые строки выглядят так:
Эй вы, горьки хлопоты,
Тесны царски хомуты!
Тесны царски хомуты!
Казаченькам выи труть —
Ни вздохнуть, ни воздохнуть.
Пугачев по Дону кличет.
По низовьям голи зычет:
«Атаманы, казаки!..».
Второй, заливая голос первого, верещал несуразно тонкой скороговоркой:
Царю верой-правдой служим,
По своим жалмеркам тужим…
Теперь настал черед сообщить читателям: лист № 1–2 с одного левого верхнего края надорван. В правом верхнем углу цифра 73. Это страница из черновика четвертой части. На ней сохранилось свыше двадцати строк.
Поскольку край надорван, то первые строки читаются так:
«…шихся вчерашней демонстрацией, разьез-
… рыжие казачьи кони по мощеным
…по льду. Косые
… всадников настороженно-опасливо. В центре
… лощеная публика, наводнившая тротуары,
… встречала разъезд радостным гулом.
Люди в котелках и соломенных шляпках хватались за стремена, мочились теплой слюной, отрыгивали животной радостью.
– Избавители!.. Казачки! Донцы!.. Уррра-ааа донцам!.. Да здравствуют блюстители законности! – В пригоршни казакам – папиросы, сладости. Под провонявшие потом ремни уздечек женские руки любовно затыкали цветы… На окраинах, в переулках, возле лобастых фабричных корпусов – иное: ненавидящие глаза, плотно сомкнутые губы, неуверенная походка навстречу, а сзади горячий свист, крики:
– Стыдно!.. Опричники!.. Холуи буржуйские! Гады!..
И офицеры, водившие разъезды на окраинах, уже не тянули к козырькам затянутые в перчатки руки, а тем же травленым взглядом шныряли по бокам. Чаще проведывали пальцы желтые револьверные кобуры. По-разному встречала столица казаков».
Вслед за этими строчками следует неожиданное шолоховское решение: «Переделать».
Этим приговором была решена судьба не только сцены – въезд казаков в Петроград, но и страницы с текстом этой сцены. Страницу черновика № 73 автор изъял из рукописи и пустил на «пробы пера» разные записи, вставки, дополнения, которые мы сейчас процитировали.
Переделывать сцену въезда казаков в столицу не стал. В романе от нее осталось несколько строк:
«Эшелоны полка потянулись в Петроград. Седьмого июля копыта казачьих коней уже цокали по одетым, в торцевую чешую улицам столицы».
Вот что хотелось бы сообщить о листе, условно пронумерованном № 1–2.
Перечитав текст других черновых заготовок, я пришел к выводу, что условную нумерацию можно считать безусловной, потому что именно лист с оборванным краем был на самом деле заполнен текстами М. А. Шолохова первым. На всех других листах тексты относятся к главам более поздним, нежели VIII и X.
Какую из страниц можно обозначить № 3? Загадка решилась тогда, когда на одной из них я увидел несколько строк, слово в слово повторяющих процитированный выше отрывок из текста романа.
«Тот обежал рисунок расторопно-мышастыми глазами, страшно засопел, кровь так густо кинулась ему в лицо, что даже крахмальный воротник сорочки словно порозовел на нем».
Это оказался еще один – окончательный – вариант строк, рожденных на листе с оборванным краем. Естественно, что появиться он мог позднее, и, стало быть, страницу с этим текстом с полным правом можно положить в папке рукописей следом за листом № 1–2.
Установив это, я принялся дальше читать текст страницы № 3. Именно на ней оказались строки особого рода, прежде не встречавшиеся, заставившие поволноваться. Их расшифровка доставила большую радость. И вот почему.
Писатели создают планы романов по-разному. Кто подробно разрабатывает сюжет, занося его на страницы, кто коротко… Сохранившиеся среди черновых записей несколько строк, состоящие из двух десятков цифр и десятка слов – фамилий персонажей и названий места действия, – не что иное, как план Михаила Шолохова, появившийся на ненумерованных страницах в процессе работы над четвертой частью «Тихого Дона» после того, как автором было написано свыше семидесяти страниц рукописи, состоящей, как нам известно, из 127 страниц.
Вот этот план.
«Гл. 12 – 4 стр.
13 – 12 Корнилов Боярышкин
14 – 8
15—6 Бунчук
16 – 5 Корнилов
17– б Кошевой, Чубатый
18 – 4 Листннцкий в Зимнем
19– 5 Каледин в х. (хуторе – Л. К.) Татарском. 12 п. (полк. – Л.К.) приходит…
55 стр. 34
82+91
137 125»
На первый взгляд, может показаться, что перед нами авторский подсчет страниц. Но это не простой итог. Это прикидка того, что автор намеревался сочинить, и сжатый план 8 глав.
Доказательства, как говорится, налицо.
Имена персонажей и обозначенные эпизоды, как, например, «Листницкий в Зимнем», бесспорно, указывают, во-первых, что вся запись относится к четвертой части романа. Во-вторых, в пользу того, что перед нами план, говорят и другие сопоставления этой записи и текста романа.
Действительно, о генерале Корнилове речь идет в 13 и 14 главах четвертой части.
Но вот в 15 главе Бунчук не появляется, как рассчитывал автор. Здесь на передний план выходит другой большевик – Иван Алексеевич. Как раз в этой главе описываются те самые эпизоды, с которых Михаил Шолохов начал роман осенью 1925 года.
Большевик хорунжий Илья Бунчук, дезертировавший из полка в самом начале четвертой части романа, становится действующим лицом только в XVII главе, где казаки, снятые с фронта, по дороге в Петроград прибывают в Нарву.
Михаил Кошевой и Чубатый, что некогда показал Григорию Мелехову «баклановский удар», фигурируют не в XVII главе, как планировалось, а только в заключительной XXI главе.
