Игорь Суриков - Сапфо
А сами сторукие опять ушли в подземное царство — сторожить плененных ими узников. И вот теперь в очередной раз потребовались услуги одного из них. Похоже, как бы Зевс ни хвастался, как бы ни выставлял себя всемогущим, но и его силе был предел, когда приходилось прибегать к чужой подмоге.
Да, боги, как их рисует Гомер, а вслед за ним и вся древнегреческая литература (Сапфо отнюдь не является исключением), — самые настоящие аристократы. Весь образ их жизни как бы списан с реальной жизни знати архаической эпохи, которую в ту пору можно было наблюдать воочию: пиры и войны, войны и пиры…
Необходимо отметить, что, в отличие от современных монотеистических религий, в древнегреческих религиозных представлениях боги — только правители мира, но не его творцы. Напротив, они сами — порождения мира, космоса, действующие строго в его рамках. В противоположность, скажем, христианскому Богу, они не вне мира, а внутри его; они, выражаясь философским языком, не трансцендентны, а имманентны. И, более того, не духовны, а материальны. Боги-олимпийцы, как мы уже знаем, вынуждены питаться, — хотя бы и своей особой пищей (амвросией и нектаром), чтобы поддерживать собственное бессмертие. В жилах их течет некое подобие крови, но это особое вещество (Гомер называет его «ихор»). Даже смертные люди могут ранить бога или богиню, причинить им боль. А уж причинить обиду, вызвать зависть какого-нибудь божества — это и вовсе проще простого.
Греческие боги — отнюдь не блюстители нравственного начала в мире. Справедливость их вообще не интересует. Напротив того, они крайне пристрастны. Достаточно почитать ту же «Илиаду», чтобы увидеть: каждый бог и каждая богиня имеет своего «фаворита» среди людей и всячески стоит за него, даже если тот творит злодейства. А разве Сапфо не считала себя «фавориткой» Афродиты?
Неудивительно, что именно в древнегреческой среде родился знаменитый тезис «Человек есть мера всех вещей» (высказан философом Протагором в V веке до н. э.: Протагор. фр. В1 DK). Ведь уже с первых этапов развития этой цивилизации человек фактически стал мерой для самих богов!
Великий поэт-лирик Пиндар писал: есть род людей, есть род богов, но оба — от одной матери (Пиндар. Немейские оды. VI. 1–2). Под матерью имеется в виду, конечно, Гея-Земля. Вот это-то родство и эта близость между людьми и богами — характернейшие черты древнегреческих религиозных представлений — во многом способствовали тому, что возникло такое, уже знакомое нам качество, как стремление уподобиться богам, подражать им.
Ведь эллинским божествам в принципе можно подражать! Уподобиться абсолютному Богу монотеистических религий даже и пытаться никто не будет: это дело заведомо невозможное, настолько велико и непроходимо в этих системах верований расстояние между Богом и человеком. А если иногда и говорят о «подражании» Богу, то имеют в виду совсем иное: подражание не всемогуществу его, а добру, которое он воплощает. Так, в христианстве на протяжении веков одной из самых популярных проповеднических книг был труд позднесредневекового монаха-мистика Фомы Кемпийского «О подражании Христу». Ясно, что Фома под таким подражанием понимал совершение праведных дел, смирение и т. п.
А Зевс праведных дел не совершает, и смирение ему отнюдь не свойственно. Как мы видели, главное его качество — сила. Поэтому если хочешь быть подобным верховному божеству — будь сильным, совершай великие подвиги. Не случайно после деяний Александра Македонского, которые своей грандиозностью казались намного превосходящими то, что доступно смертному человеку, этот царь вполне естественно стал восприниматься как «живой бог». И для этого даже не нужно было восточных влияний, которые обычно подчеркивают; идея выросла из глубин собственно греческого мировоззрения.
Боги Олимпа могущественны, но не всемогущи. Дело, конечно, и в том, что их много — в политеистических религиях сталкивающиеся воли различных божеств неизбежно ограничивают друг друга, — но и не только в этом. Выше богов — слепая сила Судьбы, Рока, которой противостоять даже они не властны. В мифах судьба часто воплощалась в образах трех богинь Мойр. Эти три сестры, дочери Ночи, сидят где-то в глубокой пещере и определяют жизненный удел каждого человека. Одна сестра, Лахесида («Дающая жребий»), назначает жребий каждому еще до его рождения. Другая, Клото («Пряха»), прядет нить его жизни. Третья, Атропа («Неотвратимая»), обрубает эту нить, когда приходит срок.
Но иногда судьбу представляли не в антропоморфных формах, а просто как принцип бытия. Тогда в связи с ней появлялась метафора весов. Вот столкнулись в бою не на жизнь, а на смерть два славнейших героя Троянской войны — ахеец Ахилл и троянец Гектор, старший сын царя Приама. Зевс хочет узнать исход их поединка. Вновь передадим слово Гомеру:
Зевс распростер, промыслитель, весы золотые; на них он
Бросил два жребия Смерти, в сон погружающей долгий:
Жребий один Ахиллеса, другой — Приамова сына.
Взял посредине и поднял: поникнул Гекторов жребий,
Тяжкий к Аиду упал; Аполлон от него удалился.
Весы показали: Гектору суждено погибнуть. И тут уж ничего не могли поделать ни сам Зевс, ни сочувствующий троянцам Аполлон. Греческие боги, при всех своих недостатках, безусловно человечны. А о судьбе этого сказать никак нельзя. Богов, как считалось, можно склонить на свою сторону жертвоприношениями и молитвами (ведь им «ничто человеческое не чуждо»), а судьбу не подкупишь. Это — темная, неведомая бездна, так страшившая греков на всем протяжении всей их истории.
Две стороны было в античном эллинском мироощущении: светлая, солнечная, и вот эта темная, «ночная». Из этих двух сторон первая больше бросается в глаза, известна гораздо лучше. Ведь именно с ней связаны самые известные достижения древнегреческой культуры, литературы, искусства, как бы лучащиеся ярким сиянием, породившие классическую формулировку великого немецкого искусствоведа И.-И. Винкельмана[164]: «благородная простота и спокойное величие» как главные черты цивилизации греков.
Темную же сторону своей души (честь ее открытия принадлежит, видимо, Фридриху Ницше в нашумевшем труде «Рождение трагедии»[165]) эллин, судя по всему, старался подавить, вытеснить в подсознание. Но она то там, то здесь прорывалась, давала о себе знать.
Стоит только вспомнить некоторые мифологические сюжеты, нашедшие воплощение в трагедиях классической эпохи. Один герой (Орест) убивает свою мать; другой (Эдип), напротив, женится на собственной матери, перед этим убив отца; еще одна героиня (Медея) убивает своих малюток-детей, чтобы отомстить бросившему ее мужу… А ведь это лишь несколько примеров, взятых из трех самых знаменитых произведений величайших афинских драматургов («Орестея» Эсхила, «Эдип-царь» Софокла и «Медея» Еврипида). Примеры подобного же рода можно было бы еще долго продолжать. Как будто греков невольно тянули к себе столь чудовищные сцены.
В мироощущении эллинской цивилизации вообще немало парадоксов и загадок, с трудом поддающихся разрешению. Так, архаический период — время жизни Сапфо, — казалось бы, был временем игры молодых сил, бурного развития, движения вперед. А в настроениях греков этого времени обнаруживаем самый черный пессимизм. Нам уже встречались соответствующие высказывания из поэтов — Гесиода, Феогнида…
* * *Итак, в ту эпоху, когда творила наша героиня, четкой грани и тем более далекой дистанции между миром людей и миром богов не ощущалось. Проявлялось это во многом. Например, в вере в существование особого класса существ — героев. Они — как бы посередине между людьми и богами, поэтому употребление по отношению к ним термина «полубоги» будет вполне корректным. Чаще всего у героя один из родителей является божеством, а второй принадлежит к смертным. Так, Геракл — сын Зевса и царевны Алкмены; Минос — сын того же Зевса и царевны Европы; Тесей, наиболее почитаемый из афинских героев, считался сыном Посейдона и царевны Эфры. Возможны и примеры с, так сказать, противоположными полюсами. Ахилл — сын царя Пелея, смертного человека, и морской богини Фетиды; Эней (которого впоследствии римляне чтили как своего «прародителя») — сын Афродиты и троянского аристократа Анхиса.
Культ героев был особенно распространен среди древнегреческой аристократии: все знатные роды возводили себя к тому или иному герою, а через них — к богам. Так, спартанские цари были твердо уверены, что они — прямые потомки Геракла, через него — самого Зевса; а стало быть, они — аристократы «номер один» во всей Элладе! Александр Македонский позже числил свою родословную по отцу от того же Геракла, по матери от Ахилла; но в ходе его завоеваний на востоке великому царю-полководцу в какой-то момент пришла в голову идея — вдруг взять и объявить себя непосредственно богом (при жизни!) и тем самым сразу как бы перепрыгнуть через полагающиеся иерархические «ступеньки».
