Алексей Зверев - Мир Марка Твена
Он легко пережил презрительные комментарии соучеников. В школе ему понравилось: все по-домашнему, без нравоучений и наказаний. Если бы не река и кипевшая на ней таинственная, влекущая и прекрасная пароходная жизнь, он бы охотно остался у дяди Джона насовсем. Так бы весь свой век и носился по этим полянам и лесам, по громоотводу слезал ночью в сад, если были дела, которые следовало держать в секрете от взрослых, а зимой грелся бы у камина, где пылали ореховые поленья, каплями выпуская пузырящийся сладкий сок. Выбирал бы вместе с дядей поспевшие арбузы, нетерпеливо дожидаясь, когда первая корка хрустнет под ножом, и сам совершал бы тайные набеги на бахчу. Ходил бы со взрослыми охотиться на опоссума и на енота, поеживаясь от ночной сырости и чутким ухом ловя голос далекой собаки, загнавшей добычу на дерево. Жил бы себе, как живет природа, — вольно, безмятежно, сам для себя решая, где правда, где ложь, и, наверное, не ошибаясь, потому что голос сердца никогда не обманывает.
Но лето кончалось, и надо было возвращаться в Ганнибал, где сразу же озабоченным и раздражительным становился отец, а в воскресной школе возобновлялась пытка зубрежкой. Лили дожди, потихоньку замирала навигация на Миссисипи, мир все сжимался, тускнел, и так до самого рождества, когда детей опять отправляли на недельку к дядюшке и тетушке под Флориду: проветриться, что для Сэма означало — ощутить себя в родной стихии.
У дяди Джона было двадцать чернокожих рабов. Они обслуживали дом и выполняли всю работу на табачной плантации, в хлеву и в коптильне. Их хижины лепились прямо за садовой оградой, а в углу двора виднелся просевший от ветхости дощатый домишко, где жила седая старуха негритянка, давно уже не встававшая с постели. Никто не знал, сколько ей лет. Но поговаривали, что она беседовала чуть ли не с самим Моисеем — тем самым, из Библии.
Так считали негры помоложе, и маленькие Клеменсы им верили полностью. Негритянские ребятишки были товарищами всех их игр, почти настоящими товарищами. Без слова «почти» тут не обойдешься: играли вместе, но каждый знал, что белые — это одно, а черные — совсем другое, белые — хозяева, а черные — это их рабы. Клеменсы старались никак не подчеркивать подобные различия, но вовсе их не ощущать тоже было нельзя.
И тетушка Пэтси, и дядя Джон были людьми редкостно добросердечными, многого от своих рабов не требовали, дела с ними улаживали по взаимному согласию. Никого не наказывали слишком строго. А уж о том, чтобы продавать невольников работорговцам, разлучая семьи и обрекая здорового, физически крепкого человека на верную скорую смерть от непосильного труда у южных плантаторов, тут вроде бы не могло быть и речи.
Сэм сызмальства привык к такому порядку вещей. Дома, в Ганнибале, у Клеменсов тоже были негритянские слуги. Был Сэнди, ровесник Сэма, нанятый, чтобы бегать в лавки и помогать на кухне. Он родился на самом севере страны, где рабства не знали, но каким-то образом был разлучен с родителями, привезен на юг и продан с аукциона. Вечно этот Сэнди пел, хохотал, насвистывал, подымая немыслимый шум. Однажды Сэм пожаловался матери, что от завываний Сэнди у него трещит голова, но мать тут же оборвала его со всей решительностью: раз поет — значит, ему хорошо, он уже не тоскует по своему дому, а это самое главное.
Была Дженни, нянька и прислуга, давняя спутница Клеменсов, вместе с ними порядком поскитавшаяся по деревушкам и поселкам вдоль Миссисипи, прежде чем семья обосновалась в Ганнибале. Дженни принадлежала Клеменсам точно так же, как кухонная утварь, с которой она возилась. По закону не было никаких различий между человеком, если он раб, и, например, хрустальной вазой или акцией речного пароходства. И то и другое — собственность. Можно продавать, покупать, одалживать, в общем, распоряжаться, как найдет нужным владелец.
С Дженни тоже обращались неплохо, и она особенно не жаловалась, если только у судьи Клеменса от очередной неудачи в делах не портилось настроение и не возникало желание отыграться на всяком, кто подвернется под руку. Тогда, страшась подзатыльников и зуботычин, утихал даже Сэнди. А как-то раз Сэм увидел, как его отец, скрутив Дженни руки и поставив ее на колени, методично взмахивает хлыстом. Он нашел дерзким ее ответ на какое-то свое замечание. Порка напомнит ей, кто она такая.
Клеменсов никто не назвал бы жестокими людьми. В этом они походили на большинство жителей Ганнибала, где в отношении рабов, как писал, оглядываясь на свое детство Твен, «жестокости были очень редки и отнюдь не пользовались популярностью». Работорговцев здесь не любили, чурались их и отвечали отказом на самые выгодные предложения с их стороны, если только материальные затруднения не вынуждали прибегнуть к столь неприятному средству, как продажа невольника, которого увозили по реке к Новому Орлеану; на плантации хлопка, о которых ходила страшная слава. Но когда в спешном порядке требовались деньги, рабов вели на аукцион, а закончив сделку, просто старались о ней не вспоминать — к чему расстраиваться, так уж заведено, что в мире есть хозяева и рабы.
В самом рабстве ничего предосудительного, не говоря уж — чудовищного, здесь не находили. Наоборот, оно было освящено двумя веками традиции и тысячи раз оправдывалось, благословлялось с церковной кафедры. В Библии находили множество мест, где говорилось, что рабство необходимо, справедливо, разумно и невольник должен денно и нощно благодарить судьбу за то, что он не свободен. Были, правда, в Библии и места совсем иного содержания, а американская конституция — в ту пору самая передовая, самая демократичная в мире — прямо указывала, что все люди имеют одинаковые права на свободу, равенство и стремление к счастью. Но проповедники обходили молчанием те библейские тексты, которые могли бы заронить сомнение в том, что рабство богоугодно. И конституция оставалась конституцией, а реальная жизнь — реальной жизнью. Те, кто в 1783 году, когда Америка победила Англию в войне за независимость, писал конституцию, между прочим, и не подумали специально оговорить, что дарованные ею права распространяются и на негров, да и сами они были крупными рабовладельцами. Прославляли равенство и при этом торговали людьми.
Вот и получалось, что даже люди от природы добрые и мягкие, как родители Сэма, считали само собой разумеющимся, что рабство всегда было и будет. И если у белого человека сердце настоящего христианина, а негр умеет безропотно покоряться своей судьбе, то получается что-то вроде семьи: хозяин — это отец, а чернокожие слуги — это дети, которых надо приструнить, когда они уж очень расшалятся, но не давать в обиду, как следует кормить и одевать да воспитывать в согласии с евангельскими заповедями.
Это «благодушное домашнее рабство», о котором часто пишет в своих книгах Марк Твен, конечно, было предпочтительнее дикого произвола и бесчеловечности, царивших дальше на юге, в хлопковых районах. Но оно оставалось рабством, иначе говоря, неприкрытым и варварским насилием над людьми, родившимися с черной кожей. Можно было сколько угодно рассуждать о благолепной гармонии и христианской кротости — это ничуть не мешало ни сечь раба кнутом за любую промашку, ни разлучать при дележе наследства негритянских детей с их родителями, ни самыми жестокими средствами искоренять всякое проявление недовольства со стороны невольников.
Ганнибал примостился на правом берегу Миссисипи: здесь был штат Миссури, а на левом берегу начинался штат Иллинойс, где рабства не было. Незримая граница, проведенная по тридцать третьей параллели, разделяла страну на свободные и рабовладельческие территории. Так было решено после долгих раздоров между Севером и Югом.
На Севере росла промышленность и требовалось много, очень много крепких рук. Северу нужны были фабричные рабочие, а не рабы. Но Юг нуждался именно в рабах. Здесь на сотни километров протянулись поля хлопка. Хлопок не обрабатывали, только выращивали и продавали на Север или англичанам. Труд рабов на этих плантациях не стоил почти ничего и давал громадную прибыль.
Мало кто мог выдержать даже несколько лет такого труда, поэтому рабов всегда не хватало. Их тайком привозили из Африки, хотя это было давно запрещено. Их скупали по всем землям, где существовало рабовладение. Только и этого южанам было мало. Они добивались, чтобы, как встарь, рабовладение распространилось на всю Америку. А северяне стремились к тому, чтобы рабство повсюду в Америке отменили. Тогда появилась бы возможность развивать индустрию намного быстрее и дешевле.
Отношения между Севером и Югом обострялись, в воздухе уже запахло Гражданской войной, которая начнется весной 1861 года и унесет более полумиллиона жизней, прежде чем с рабством будет покончено. На Севере еще в годы раннего детства Сэма Клеменса крепло движение противников рабства, аболиционистов. Это были смелые, самоотверженные люди. Они заботились не об интересах северных промышленников, а о справедливости, и не их вина, что в американских условиях дело в конце концов решила как раз необходимость насытить аппетит индустриальных и транспортных магнатов, которые оказались посильнее хлопковых королей с Юга, хотя и тех и других справедливость беспокоила менее всего.
![Александр Семенкин - Почему Льву Толстому так нравился рассказ А.П. Чехова «Душечка»[статья]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
