Евгений Гусляров - Лермонтов в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников.
М. И. Семевский.С. 345
«В этом стихотворении, я не нашел ничего особенного, хотя, действительно, там есть строфы, в которых высказаны истины, подобные тем, которые мы находим у Державина в его одах: «Вельможа», «Счастье» и др. Оды Державина в этом роде помещаются и до настоящего времени в издании его сочинений, — почему же современному поэту не говорить всем известной правды...» Этот отрывок из «походных записок» одного Кавказского офицера, М. В. Федорова, относящихся к 1835—42 гг., ясно говорит о том, насколько неясны и загадочны были для всех причины этой неожиданной ссылки.
Д. И. Абрамович.
С.-Петербург, 1913. Т. 5. С. XXIII.
Дорога на Кавказ
По выражению одного из офицеров, Карла Ламберта, в ту эпоху существовали только две дороги в России: первая, доступная единственно для немногих привилегированных лиц, шла из Петербурга в Париж, вторая, открытая для всех остальных смертных, вела на Кавказ. И укатали же эту дорожку до такой степени, что весьма часто случалось офицерам, едущим по казенной необходимости, сидеть по трое суток на станции в ожидании лошадей.
Н. С. Мартынов.Экспедиция действующего Кавказского отряда
за Кубанью в 1837 г. под начальством ген.-лейт. Вельяминова //
Известия Тамбовской Архивной Комиссии. Т. 47. Приложение. С. 154.
(Далее цит. как: Н. С. Мартынов 3)
Ссылка на Кавказ наделала много шуму, на него смотрели как на жертву, и это быстро возвысило его поэтическую славу. С жадностью читали его стихи с Кавказа, который послужил для него источником вдохновения.
А. Н. Муравьев.С. 28
Эта катастрофа, столь оплакиваемая друзьями Лермонтова, обратилась в значительной степени в его пользу: оторванный от пустоты петербургской жизни, поставленный в присутствие строгих обязанностей и постоянной опасности, перенесенный на театр постоянной войны, в незнакомую страну, прекрасную до великолепия, вынужденный, наконец, сосредоточиться на самом себе, поэт мгновенно вырос, и талант его мощно развернулся. До того времени все его опыты, хотя и многочисленные, были как будто только ощупывания, но тут он стал работать по вдохновению и из самолюбия, чтобы показать свету что-нибудь свое, о нем знали только по ссылке, а произведений его еще не читали.
Е. П. Ростопчина — А. Дюма
Лермонтов в то время еще не имел репутации увенчанного лаврами поэта, которую приобрел впоследствии и которая сложилась за ним благодаря достоинству его стиха и тем обстоятельствам, которыми жизнь его была окружена, и мы, не предвидя в нем будущей славы России, смотрели на него совершенно равнодушно.
А. И. Арнольди.Из записок //
Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1952. Т. 58. С. 466
В Москве я остановился недели на две. Все мое семейство жило там постоянно, но в этот год и оно поднималось на Кавказ. Отец был болен, и доктора предписали ему лечение кавказскими минеральными водами... В эту самую эпоху проезжал через Москву Лермонтов. Он был переведен из гвардии в Нижегородский драгунский полк тем же чином за стихи, написанные им на смерть Пушкина. Мы встречались с ним почти всякий день, часто завтракали вместе у Яра: но в свет он мало показывался.
Н. С. Мартынов 2. С. 587—588
Приказ о переводе Лермонтова корнетом в Нижегородский драгунский полк состоялся 26 февраля 1837 года. Но молодому человеку, в угоду бабушке, было разрешено продлить срок отъезда на несколько дней. Старушка спешила воспользоваться льготою и ни на час не отпускала от себя внука. Наконец, однако же, пришлось благословить «Мишеля» на дальний путь, на Кавказ «за лаврами», как выражался сам ссылаемый.
П. А. Висковатов.С. 231
Я буду тебе писать про страну чудес — Восток. Меня утешают словами Наполеона: «великие имена делаются на востоке».
Лермонтов — С. А. Раевскому.
Петербург, март 1837 г.
В конце прошлого столетия турки затеяли несколько пунктов на восточном берегу (Черного) моря: Анапу, Суджук, Сухуми и Поти. Все они были укреплены высокими каменными стенами. Анапа и Сухум служили местопребыванием пашей и имели сильный гарнизон. Внутри края турки нигде не удержались, хотя тратили много денег и посылали нередко войска для поддержки и возмущения против нас горцев. Они успели только вооружить их против нас, сами же не извлекли из того никакой выгоды и по Адрианопольскому миру в 1830 году, уступили России земли кавказских народов, которыми никогда не владели и которых жители этого и не подозревали, а продолжали свои хищничества и набеги в наши пределы.
Им за это мстили вторжениями в их край и разорением всего, что попадалось нашим отрядам. Такого рода временные действия назывались репрессалиями, особенно в земле Черноморского войска, которое было подчинено Новороссийскому генерал-губернатору и только впоследствии поступило в ведение кавказского начальства. В восточной части Кавказа было менее серьезных действий, чем в западной. Чечня считалась полупокорною, хотя разбои и хищничества на линии были нередки. Осетины были совершенно покорны, и только лезгинские племена и Дагестан, мало нам известный, были в явно к нам враждебном отношении и положении. В начале 20-х годов там возник «тарикат», фанатическое учение в мусульманстве, породившее Кази-муллу, Гамзат-бека и Шамиля и стоившее нам немало крови в продолжение тридцатилетней борьбы.
Я не хочу описывать события на левом фланге и в Дагестане, потому что хорошенько не знаю ни местности, ни последовательности дел в том крае. Известно, что фанатический шаракат возник еще в начале 20-х годов. Непонятно, как Ермолов не придал этому никакого значения. Не знаю, сознал ли он после свою ошибку, но последствия стоили нам слишком дорого. Первый имам, который приобрел в этом крае большую силу и влияние, нам прямо враждебное, Кази-мулла, погиб в Гимрах, в 1832 г.; второй, Гамзат-бек, умерщвлен изменнически в мечети; но один из мюридов Кази-муллы, Шамиль, раненный спасся во время гимринской резни. Он провозгласил себя имамом и был признан. Это был человек умный, ученый в смысле мусульманском, свирепый горец, кровожадный фанатик со всеми типичными свойствами своего племени. С 1833 г. он постепенно усиливался в Дагестане; но и в Чечне заметно было волнение, которое не предсказывало ничего хорошего.
Полковник Пулло, бывший в то время начальником левого фланга, вздумал обезоружить чеченцев и собирать с них незначительную подать, чтобы утвердить в них понятие о подданстве русскому царю. Первое было едва ли не грубою ошибкою, потому что чеченцам, ничем не огражденным от соседних племен, подвластных Шамилю, а нам враждебных, оружие было необходимо для собственной защиты. Говорят утвердительно, что Пулло, при собирании с чеченцев податей для правительства, не забывал и о себе. Ропот в Чечне был общий и мало-помалу обратился в явное восстание. Шамиль этим воспользовался и окончательно подчинил Чечню своей власти. Он достигал апогея своего могущества. Дагестан северный и южный, и все племена левого фланга, кроме осетин и кумыков, признали его власть. Он разделил весь край на наибства, над которыми поставил самых энергичных и преданных ему мюридов. Все показывало, что... нам надо ожидать в том крае серьезных действий. Шамиль поселился в Ахульго, на верхнем Сумаке, близ границы Гумбета и недалеко от Гимры, где в 1832 был истреблен Кази-мулла. Из этого гнезда, укрепленного природой и искусством, энергичный и умный горец деспотически управлял горным краем с несколькими сотнями тысяч горцев, фанатизированных против нас.
Г. И. Филипсон.Кавказ в тридцатые годы //
Русский архив. 1883. Т. 1. С. 370—371
В то время существовало следующее положение: по воле государя Императора, обнародованной в войсках, ежегодно откомандировывалось по одному обер-офицеру от каждого гвардейского полка или отдельной части по роду оружия, как-то: артиллерии, пионеров и саперов, в распоряжение начальника Кавказского корпуса, с тем чтобы он, по своему усмотрению, назначал прибывших к нему офицеров в различные отряды, действующие против неприятеля. Из армии тоже направлялись офицеры на Кавказ, насколько мне помнится, не по одному от каждого полка, а по одному от дивизии, посылались у них также и штаб-офицеры, на каких основаниях сии последние имели право участия, мне неизвестно. Откомандировка эта продолжалась ровно год, по истечении этого времени те, которые уцелели, возвращались в полки. Я забыл сказать, что назначение офицеров от полков происходило двояким образом: или по собственному желанию, или по жребию. Там, где желающих не оказывалось, метали жребий, и кто из офицеров вынул из урны свернутую бумажку с надписью «Кавказ», тот отправлялся туда пожинать лавры.
