Элина Драйтова - Повседневная жизнь Дюма и его героев
Скорее всего, таким же было отношение к обучению и самого Дюма; ведь почти всеми своими многосторонними знаниями он был обязан самообразованию. Что до аббата Фариа, то такой подход к знаниям сделал из него Учителя с большой буквы, и, несомненно, сверхчеловеческая свобода и умение видеть людей насквозь, характерные для Монте-Кристо, во многом приобретены им именно во время обучения у этого замечательного человека.
Говоря о разных типах священников в романах Дюма, нельзя не упомянуть дома Модеста Горанфло, носителя комического начала в романах о гугенотских войнах. Горанфло как раз не печется об интересах Франции, и если решается участвовать в политической интриге или каком-нибудь общественном движении, то делает это либо ради того, чтобы потешить свое тщеславие, либо по недомыслию. Основная забота Горанфло — собственный комфорт, возможность предаться чревоугодию и, естественно, наличие или отсутствие благословенной бутылки. Все остальное беспокоит его очень мало, и потому он становится орудием Шико в решении политических вопросов и занятным комическим персонажем, способным развеселить читателя.
Вот его портрет.
«Брат Горанфло был мужчиной лет тридцати восьми и около пяти футов росту Столь малый рост возмещался, по словам самого монаха, удивительной соразмерностью пропорций, ибо все, что брат сборщик милостыни потерял в высоте, он приобрел в ширине и в поперечнике от одного плеча к другому имел примерно три фута; такая длина диаметра, как известно, соответствует девяти футам в окружности.
Между этими поистине геркулесовыми плечами располагалась дюжая шея, на которой, словно канаты, выступали могучие мускулы. К несчастью, шея также находилась в соответствии со всем остальным телом, то есть она была толстой и короткой, что угрожало брату Горанфло при первом же мало-мальски сильном волнении неминуемым апоплексическим ударом. Но сознавая, какой опасностью чреват этот недостаток его телосложения, брат Горанфло никогда не волновался» («Графиня де Монсоро». Ч. I, XVIII).
С годами привычка со вкусом поесть все больше перевешивает привычку к размышлению, и в романе «Сорок пять», действие которого отстоит от событий «Графини де Монсоро» на семь лет, мы становимся свидетелями результата этой эволюции. Дом Модест стал теперь настоятелем аббатства Св. Иакова подле Сент-Антуанских ворот Парижа.
Александр Дюма-отец. Гравюра Жоффруа. Генерал Тома Александр Дюма, отец писателя. Фрагмент картины Риша. Мария Луиза Дюма, урожденная Лабурэ, мать писателя. Дом в Виллер-Котре, где родился Дюма. Дюма в 26 лет в Париже. Литография Девериа. Молодой Виктор Гюго. Портрет Л. Буланже. Одно из первых мест проживания Дюма в Париже. Здесь родился Александр Дюма-сын. Шарль Нодье. Гравюра неизвестного художника. Оноре де Бальзак. Александр Дюма-сын. Гравюра по рис. Э. Жиро.
.
Замок Монте-Кристо после реставрации Луи Филипп. Карл X.
Герцог Орлеанский Фердинанд с супругой Еленой Мекленбургской-Шверинской. Супруги познакомились во время поездки Фердинанда по Европе, на которой настоял Дюма. Актер Пьер Бокаж, первый исполнитель роли Антони. «Комеди Франсез» в 20-х годах XIX века. Великий английский актер Эдмонд Кин. Анонимная гравюра. Фредерик Леметр, сыгравший в 1836 году роль Кина в пьесе Дюма. Литография Л. Ноэля. Мари Дорваль. Литография по рисунку Фехнера. Мадемуазель Марс. Фрагмент картины Левассера «Члены труппы «Комеди Франсез» в 1840 г.». Великий Тальма. Портрет Э. Делакруа. «Она сопротивлялась мне, и я ее заколол». Карикатура на мадемуазель Дюверже в роли Адели в спектакле «Антони». Ида Ферье, супруга Дюма. Литография по рисунку Констана. Мари Катрин Лаура Лабэ, мать Александра Дюма-сына. Пастель неизвестного художника. «С мисс Адой рядом дядя Том». Александр Дюма с Адой Менкен. Фото 1867 г. Александр Дюма-отец. Дагеротип 1845 г. Дюма дарит Санкт-Петербургу «карманное издание избранных своих сочинений». Карикатура из журнала «Живописная русская библиотека». 1858 г. Молодая Республика-Козетта опирается на руку Гюго-Вальжана. Литография А. Л. Виллета. Дюма в России записывает сведения по российской истории «со слов русских, знающих очень хорошо Россию из иностранных источников». Карикатура Н. Степанова. 1858 г. Дюма в костюме мушкетера. Карикатура Жиля. Карикатура Шама на легендарную скорость, с какой Дюма писал пьесы: «Новая кормилица «Комеди Франсез» растит детишек за пять дней…» Надписи на пеленках: «Детство Людовика XIV», «Детство Людовика XV». Граф Г. А. Кушелев-Безбородко. Фото. Дюма на Кавказе. Фото. Путешествие Дюма и Маке по Испании. Картина Э. Жиро. Памятник Дюма в Виллер-Котре. Скульптор Карье-Белёз. Памятник «неарийскому» писателю снят нацистами с пьедестала перед переплавкой. 1942 г. Фамильное захоронение Дюма в Виллер-Котре. Открытка первой четверти XX века, неизвестный автор которой «предсказал» перенесение праха Дюма в Пантеон.
«В этом-то аббатстве, истинном раю тунеядцев и обжор, в роскошных апартаментах второго этажа с балконом, выходившим на большую дорогу, обретем мы вновь Горанфло, украшенного теперь вторым подбородком и облеченного достопочтенной важностью, которую привычка к покою и благоденствию придает даже самым заурядным лицам.
В своей белоснежной рясе, в черной накидке, согревающей его мощные плечи, Горанфло не так подвижен, как был в серой рясе простого монаха, но зато более величествен.
Ладонь его, широкая, словно баранья лопатка, покоится на томе in-quarto, совершенно исчезнувшем под нею; две толстые ноги, упершиеся в грелку, вот-вот раздавят ее, а руки теперь уже недостаточно длинны, чтобы сойтись на животе.
Утро. Только что пробило половину восьмого. Настоятель встал последним, воспользовавшись правилом, по которому начальник может спать на час больше других монахов. Но он продолжает дремать в глубоком покойном кресле, мягком, словно перина» («Сорок пять». Ч. I, XIX).
Беда Горанфло в том, что не одному Шико приходит в голову воспользоваться его благодушным бездумием, и, становясь попеременно игрушкой в руках противоборствующих партий, он совершает уйму смехотворных поступков, но сам себе кажется при этом столпом мудрости, праведности и добродетели.
Этот образ, созданный Дюма, можно сказать, кульминация комических образов священников от плутовского романа до сатир XVIII века. Но при этом Горанфло — не схема, он вполне живой человек со своими достоинствами и недостатками, с той природной хитростью, которая уж никак не позволит ему остаться в проигрыше или пропустить возможность урвать для себя какое-нибудь благо.
