Мария Боброва - Марк Твен
Негры были освобождены без земли.
Они, отважно сражавшиеся в войсках северян, мечтали не только о личной свободе, но и о «10 акрах земли и об одном муле» для каждого работника. Ни земли, ни мулов они не получили.
Промышленники Севера не решались поднять руку на «священное право собственности» плантаторов Юга, а самое главное — им крайне необходимо было сохранить резервную армию незанятых рабочих рук. Ведь вся промышленность Юга после Гражданской войны оказалась в руках северных капиталистов. На Юге быстро возникали филиалы банков Моргана, нефтяные компании Рокфеллера, химические предприятия Дюпонов и т. д. Буржуазия достигла своей цели — нанесла южным плантаторам военное поражение, захватила в свои руки экономическую и политическую власть.
Дальнейшее же углубление революции (конфискация крупных земельных владений и распределение их среди безземельных негров, предоставление неграм таких же политических прав, как и их бывшим хозяевам) не входило в планы промышленников Севера и попросту шло вразрез с их интересами.
Вот почему, когда под нажимом народных масс негры юридически получили политические права и проявили желание немедленно воспользоваться ими (многие негры были избраны членами правительства, вице-губернаторами и т. д.), они встретили бешеное сопротивление бывших плантаторов, поддерживаемых промышленниками. Не успела закончиться Гражданская война, как быстро стали возникать разнообразные террористические организации, открывающие «охоту на негров». Негров преследовали, линчевали за любую попытку участвовать в общественной жизни страны.
Однако юридическое уничтожение рабства негров и разгром южной Конфедерации рабовладельцев сильно изменили общественно-экономический уклад в стране, а следовательно, и сознание людей.
Оценивая эти изменения, Марк Твен писал в романе «Позолоченный век»:
«Восемь лет, время от 1860 года, с корнем вырвали в Америке учреждения, существовавшие много веков, изменили политические убеждения народа, преобразовали социальную жизнь половины страны и оказали такое глубокое влияние на национальный характер, что оно не может быть признано исчерпанным в течение по крайней мере трех поколений».
Пафос справедливой революционной борьбы продолжал владеть сердцами простых американских граждан и после того, как отзвучали бои Гражданской войны. Им казалось, что понятия «справедливо», «несправедливо» стали основным мерилом демократической или антидемократической общественной практики. Народ ждал справедливой реализации своих завоеваний, в первые послевоенные годы не понимая еще того, что многое из обещанного осталось на бумаге, что плодами революционных усилий народа воспользовалась буржуазия. Оправдывались слова Герцена, сказанные еще в 1850 году, о том, что США являются «исправленным изданием» того же эксплуататорского строя, который знает Европа.[21]
Победа промышленного Севера над рабовладельческим Югом обусловила быстрый рост промышленности. К этому времени относятся первые спекуляции Джона Рокфеллера на нефти, чудовищные барыши Хантингтона от Тихоокеанской железной дороги, проект постройки дороги Великие озера — океан, рождение банков Моргана, появление колоссальных состояний. Так, первый железнодорожный «король» Корнелиус Вандербильт за десять лет, с 1865 по 1874 год, «приобрел» состояние в 100 миллионов долларов.
Буржуазия широко пользовалась плодами побед народа. Компании первых трансконтинентальных железнодорожных линий получили от правительства 180 миллионов акров земли, не считая баснословных сумм ассигнований конгресса.
«Это был самый скандальный пример расхищения земли в истории Соединенных Штатов», — пишет Уильям Фостер в книге «Очерк политической истории Америки»[22]. Лучшие пахотные земли попали в руки банковских и железнодорожных компаний, которые держали в своих руках хлебные элеваторы, подвижной железнодорожный состав. Фермер стал зависим от железных дорог и торгово-промышленных центров. Он переставал быть хозяином своего хлеба и своего поля. Внедрение сельскохозяйственных машин освобождало большое количество прежде занятых рук. Фермеры бросали земли, продавали их за бесценок и уходили в богатеющие на их глазах города — новую обетованную землю «позолоченного века» — или устремлялись в Неваду и Калифорнию в надежде на быстрое обогащение. Там из десяти тысяч один становился «счастливчиком», остальные погибали или, переживая мучительные разочарования, пополняли собою толпы городского люмпена, прожектеров, неудачников.
В послевоенные годы объявился новый род «бизнеса»; на тысячах кораблей в США ввозилась дешевая рабочая сила — китайские кули, которые, попадая в «Новый Свет», превращались в настоящих рабов американских дельцов. Иммиграция ирландцев была не меньшей, чем ввоз китайцев. Ирландцы и китайцы работали на американских «боссов» по шестнадцать часов в сутки, выполняя самую грязную и опасную работу — подрывников, запальщиков, трубочистов, кровельщиков; при этом их ненавидели и презирали «стопроцентные американцы». Шла оголтелая дискриминация «цветного» трудового люда страны — негров, китайцев, мексиканцев и т. д. В их число попадали и белые «неамериканцы» — ирландцы, поляки, итальянцы и другие.
Оттесняя народ, конгрессмены делили, кромсали американские земли, как пирог на собственном обеденном столе. В конгрессе шла великая драка за возможность запустить руку в государственную казну. Нужно было хватать, пока не ухватили другие, и в этой лихорадочной спешке отбрасывались всякие фиговые листки обязательных приличий.
«Правительство из народа, волей народа и для народа» («of the people, by the people, for the people») — характеристика демократии в США, которая была дана Линкольном на поле битвы при Геттисбурге, — оказалась неосуществленной политической мечтой.
Расцветала бюрократия, удушавшая простого человека и угодничавшая перед денежным мешком. Суд, полиция, печать, церковь, конгресс служили дельцу и его деньгам. Становилась все более очевидной растленность общественных нравов и повсеместная коррупция. Шел ничем не прикрытый грабеж национального имущества страны, в то время как тяжесть огромнейшего национального долга, образовавшегося за время войны, была взвалена на плечи рабочего класса и фермерства.
«История Америки, — пишет Уильям Фостер, — … это долгая и страшная повесть о разграблении и уничтожении естественных богатств Западного полушария, о порабощении и эксплуатации его народов ради обогащения небольшой кучки паразитических правящих кругов землевладельцев и капиталистов. И в то же время история американских стран — это история непрерывной и неукротимой борьбы трудящихся масс против беспощадной эксплуатации, за человеческие свободы»[23].
* * *К тому времени, когда Марк Твен стал писателем, американская прогрессивная литература имела уже сложившиеся благородные боевые традиции. Главной ее чертой, начиная со времен Франклина и Джефферсона, была гражданственность, рождавшаяся из тесной связи этой литературы с реальной жизнью, обусловленная конкретно-историческими условиями развития США.
Основной узел общественных специфически американских противоречий в стране — наличие рабства, борьба за свободные земли и право свободного труда — определяет развитие американской литературы XVIII века и первой половины XIX века. В каждом литературном направлении-в литературе просветителей, романтиков, реалистов, при наличии разных общественных позиций писателей и их творческих индивидуальностей — эти социальные проблемы находят отзвук, а иногда определяют, все творчество.
Веньямин Франклин (1706–1790) — просветитель, государственный деятель и ученый; человек, о котором его соотечественники с гордостью говорили, что он «исторгнул молнию с небес и скипетр у тиранов», — был первоклассным памфлетистом-сатириком, восставшим против рабства негров и преследований индейцев («О работорговле», 1790, и др.).
Томас Пейн (1737–1809) связывал борьбу против рабства с борьбой против религии и церкви, которая «имеет целью устрашать и порабощать людей и присваивать власть и доходы» («Век разума», 1794).
Томас Джефферсон (1743–1826) вошел в историю американской публицистики не только как автор всемирно известного текста Декларации независимости, но и как отважный борец за включение в декларацию следующих строк: «Рабовладение — война против самой человеческой природы, война, нарушающая ее наиболее священные права». Плантаторы-работорговцы, спекулянты землей, разбогатевшие контрабандисты и морские пираты, торговцы мехами, грабившие индейцев, отклонили эту статью конституции. Но она осталась выражением благородных стремлений передовых людей США XVIII–XIX веков.
